Глава 6. Весна
Я до сих пор не знаю, как я пережил период с середины марта до конца апреля 2004 года. Теперь я с уверенностью могу сказать, что это был самый мрачный, самый тяжелый и томительный период в моей жизни.
Самое страшное — это остаться один на один с собою. Со своими мыслями, со своими печалями и со своей совестью. Но в два раза страшнее при этом быть честным перед самим собой. Я замкнулся в себе, насколько это было для меня возможно. Случалось так, что я по два-три дня не выходил из дома. Мой холодильник всегда был забит продуктами впрок еще с того непростого времени, когда я считал каждую копейку и боялся, что мне не выплатят очередной гонорар. Теперь это все было позади. Но на смену одним проблемам приходят другие. И те, прежние проблемы кажутся такими мелочными и суетными.
Ведь действительно. Какая разница: купить сегодня килограмм вырезки или банку тушенки? Это тогда мне казалось страшным. Теперь нет. Потому что тогда, в эти холодные мартовские и апрельские дни, я не знал, куда себя деть. Я работал, читал, готовил есть, снова читал, ездил в редакции за гонорарами, знакомился с какими-то девушками, и жизнь мне казалась настолько пресной, что хотелось просто выть от скуки.
Меня ничего уже не радовало. Сначала я искал новые связи, чтобы удовлетворить свои плотские желания, затем я отчетливо ощутил пресс моего гейса, а с появлением в моей жизни интернета на новые приключения меня вдохновлял азарт. Теперь же я знакомился с девушками скорее по привычке. Иногда я ловил себя на мысли, что уже давно действую шаблонно, без всякой фантазии. Да и зачем она нужна? Для чего?
Я давно уже не читал девушкам стихи. Поверьте мне, чтобы затащить девушку в постель, не нужны ни стихи, ни цветы, ни конфеты. Нужно всего лишь выбрать удобный момент для нападения, сделать так, чтобы девушка почувствовала в тебе опыт и силу, и больше ничего. Великое искусство обольщения женщин на самом деле сводится к трем-четырем тривиальным фразам, доведенным до автоматизма жестам и улыбкам. И все!
Причем большинство женщин прекрасно осознает, что их обманывают, говоря: ты моя единственная, ты моя ненаглядная, мне ни с кем не было так хорошо и спокойно. При этом они отвечают вам примерно то же самое. И королевство лжи продолжает свое бесконечное, победное шествие по этой грешной земле.
Приближался май месяц, но я пока не чувствовал того волшебного, щемящего чувства, когда кажется, что вечная ночь кончилась и теперь все будет хорошо. «Мы пережили зиму», — для наших предков это были не пустые слова. Они боролись за жизнь, за то, чтобы мы встречали зимы в тепле и уюте. А мы, и я здесь далеко не исключение, мучаемся какими-то дурацкими проблемами. Когда угроза для жизни перестает беспокоить человека, он начинает выдумывать несуществующие проблемы, нередко не имеющие под собой никакой реальной почвы.
Казалось бы, моей судьбе могли бы позавидовать многие. У меня отдельная квартира, нормальная работа, у меня уже вышло два романа и очень скоро должен выйти третий. Я не обделен вниманием женского пола. Наконец, я молод, здоров и полон сил. Что еще нужно желать в двадцать четыре года?
Да, по большому счету мне ничего и не надо было. Все, что я хотел — я уже получил. Конечно, хотелось издать еще несколько романов, увеличить свои доходы и доделать ремонт. Вы вправе спросить меня: а как же любовь? Почему ты не оплакиваешь свою любовь, с такой легкостью отданную, чтобы избежать мук?
Я долго думал над этим. Я представлял, как бы сложилась моя жизнь не будь той встречи на Каширском шоссе. Видимо, многое сложилось бы точно так же, только я был бы женат, возможно, что у меня бы даже появился ребенок. Я был бы счастлив и ослеплен этим счастьем, этим тихим добрым спокойствием. Впрочем, не знаю. За эти шесть лет я давно уже забыл, что значит любить, на что похоже это чувство.
Лишь какие-то смутные воспоминания будоражили мою душу. А приближение Белетейна висело надо мной словно Дамоклов меч. Мне, видимо, стоило найти более — менее постоянную подругу, которая готова была бы заниматься со мной сексом с энергией Светы. Впрочем, я знал, что большинству из тех женщин, с которыми я встречался, было очень далеко до Светиного либидо.
Однако то, что во мне не было любви, имело и свои плюсы. Мне трудно представить, что бы было со мной, если бы я на самом деле любил Свету и потерял бы ее в один день. Если я так терзался из-за того, что у меня не стало хорошего, верного друга, прекрасного собеседника и практически идеального сексуального партнера, то что бы было со мной, если бы я еще вдобавок ко всему любил Свету. Мне даже страшно это представить…
Запах раскаленного железа, солярки и пороха. Дым, едкий черный дым. И грохот, грохот взрывов, от которого не слышно даже собственного голоса. Маленькая кабина, пахнущая соляркой и машинным маслом. Рокот гусениц, с легкостью переезжающих людские тела и колючую проволоку. Голос, охрипший от жалких попыток перекричать бесконечную канонаду, треск радиоэфира. Словно в бреду повторяющиеся позывные. Духота, жар. Нет, это не ад. Это всего лишь очередная война.
Маневр, движение вперед, бесконечная тряска, к которой все сидящие в машине давно привыкли. Взрыв совсем рядом. Меньше, чем в полуметре. Снаряд в дуло. Наводка.
— Есть попадание! Горит! Горит!!! — отчаянный бешеный крик безумной радости и тут же удар о броню и новый крик совсем с другими интонациями: — Горим! Горим!!!
Совсем молодой солдат, без шлема, чумазый, как кочегар, вылезает из начинающего дымиться танка. Ему повезло. Больше из его экипажа в живых никого не осталось.
Он безумными глазами смотрит на груды покореженной, пахнущей смертью техники. Кучи металла и разорванных на части человечески тел, куски колючей проволоки, каска, превращенная гусеницами в лепешку вместе с головой того, кто ее носил.
Солдат безумными глазами озирается по сторонам. Неподалеку стоит дымящийся «Тигр», а рядом с ним такими же безумными ошарашенными глазами смотрит по сторонам молодой немецкий солдат. Его лицо так же черно от грязи, на голове грязная окровавленная повязка.
Двое солдат замечают друг друга. Немец вскидывает автомат, но в магазине больше нет патронов. ППШ русского забыт в горящем танке, и они молча смотрят друг на друга. Затем почти одновременно достают ножи и медленно, шатаясь, идут друг на друга. Идут убивать.
Где-то на грани между сном и явью я понимаю, что советский солдат — это я.
Первое, что мне пришло в голову, когда я проснулся — сегодня четверг, а значит, мне все-таки придется выбираться из своего добровольного заточения. Да, четверг такой день. День сбора гонораров. В одной из редакций, с которой я очень давно сотрудничаю, деньги выдают только в этот день, а я заодно пробегаюсь и по другим денежным для меня местам.
Я позавтракал и потратил целый час на обзвон и переговоры по аське. В этот раз мне светили гонорары в трех редакциях, а находились они в разных частях городах. Я собрался и поехал.
В первой, расположенной вверху серой ветки, все прошло быстро и гладко. Я получил деньги, расписался, но моего редактора не было на месте. Жаль, конечно, я хотел с ним кое-что обсудить. Но зато я сэкономил полчаса и теперь могу особо не торопиться.
Снова поход по с трудом просыпающейся от зимней спячки Москве. Молодая зеленая травка на газонах, набухшие почки на деревьях. И кажется, что даже хмурые прохожие стали чуть-чуть веселее. Некоторые даже улыбались. Я сам невольно поддался этому общему благостному настрою города, солнцу, траве. Еще неделю назад я почти умирал, теперь я думал, что мы еще поборемся. Мне слишком часто твердили, что я рыцарь. Что ж, раз я рыцарь, то должен сражаться, даже если мои враги — это серость, обыденность, скука и вечная нехватка времени.
Во второй редакции случилась заминка. Редактор забыл подписать в бухгалтерии документы. Пришлось подождать минут пятнадцать, зато потом я был вознагражден довольно приличной суммой и был озадачен новой темой, на которую, откровенно говоря, писать мне было не очень интересно, но у меня имелся хороший материал.
Я не стал ждать троллейбуса и пошел пешком по Ленинскому проспекту по направлению к Октябрьской. Мимо витрин с мебелью и одеждой, мимо магазинов, баров, банков, мимо людей, спешащих по своим делам или просто делающих вид, что они спешат. Москвичи просто обожают суету и не могут без нее жить. А я шел не торопясь. Мне нужно было заехать всего лишь в одну редакцию, и после этого я мог смело возвращаться домой.
Мне сейчас очень трудно описывать чувства, которые у меня возникли, когда я увидел ЕЕ. Нет, мир не изменился. Солнце не стало светить ярче, а трава не стала зеленее. И серые, одинаково одетые прохожие отнюдь не показались мне более дружелюбными. Это чувство было подобно тому, как если бы я вдруг увидел старого, доброго друга, которого не видел уже много-много лет.
