— Простите, мадам. У нас здесь чрезвычайное происшествие. Мадам, мы временно закрыты. Вы должны покинуть помещение, — машет ей мистер Варти.
Смущенная миссис Маммери хватает сына за руку и разворачивает его к выходу. Обиженная, она выходит.
обжирание грудкой у них была машина и холодильник только взглянув на меню он говорит щека я сказала хорошо пускай будут щеки он говорит откуда этот запах потом мы смотрели как мимо едут танки и все что мне пришлось предъявить так это эрроловскую подписку на «Микки-Маус Уикли» между прочим у него дважды брали интервью
Со своего дерева Джозеф Кисс видит, как Маммери, Мэвис Эсаян и еще несколько человек, которых он узнает по их мыслям, медленно движутся к воротам Виктории и к реке, откуда разъедутся по домам. Потом он издает вопль. Пальма вполне естественно поддерживает его в этом положении, но оно с каждой минутой становится все более и более болезненным. Более того, волнение внизу делает дальнейшую медитацию невозможной. Теперь ему хочется расправить руки и полететь вниз, но это может повредить растениям в оранжерее. Он задумывается. В конце концов, пальмы — это его единственное воспоминание о счастье.
Как только она к нам приехала в город,
Назвали ее Изумрудным Колечком.
Полгода минуло — и имя сменили,
Прозвали ее Катериною Злючкой.
А если б была я в стране небывалой,
А если б бывала, где нету меня,
Та-тата-та-тата-та-тата-та-та!
— Попробуй приставить сюда лестницу, Дон, — говорит наконец мистер Кисс. — Теперь я спущусь. Совершенно негде побыть одному.
очередь в Дом Австралии в прошлый четверг ты ее видела у меня грудь была обожжена но следов не осталось он никогда больше не посмеет ах парень не заставляй меня вспоминать этот кровавый ужас дерьмо и то побелело
— Я тоже однажды говорил вот так, — качает головой другой пожарник, прежде чем взяться за лестницу. — Из-за того же самого, конечно. Из-за Блица. Я много месяцев провел в больнице. Я верил, что изобрел солнце и могу выпускать его, когда захочу. Но только не море. Море было врагом. Смешно на самом деле, потому что вода — твой лучший друг в этом деле. — Говоря это, он помогает разобрать лестницу и приставить к дереву таким образом, что она почти достает до грязных башмаков Джозефа Кисса.
у горы блекитнавы на заход розаны
— Никаких поляков! — Кричит мистер Кисс взволнованно. Медленно спустившись на лестницу, он оглядывается и видит сквозь стекло, что по Широкой аллее едет знакомая карета «скорой помощи». Почти испугавшись, он медлит со спуском.
— Вот и я, старина!
— Ты поедешь со мной в «скорой помощи». До самой больницы?
— Само собой. Все как ты захочешь.
— Не давай им отказать тебе. У любого, самого здорового и то случаются срывы. Ты был свидетелем этого. Только истинные безумцы разыгрывают блестящие концовки.
Он улыбается своей свирепой сестре счастливой лучезарной улыбкой и запевает новую песню.
— Полагаю, вы заплатите за ущерб, мадам?
Сухая улыбка старшего администратора оставляет ее безучастной.
Абстрактные отношения 1950
Мэри Газали чуть поворачивается во сне. Сестра Китти Додд замечает это движение, но она уже к этому привыкла и поэтому устраивается поудобнее в плетеном кресле и, перелистывая «Вуманз уикли», мечтает об отпуске и о любви. Сестра Китти Додд считает Мэри Газали чудом, спасенным от грехов мира, непорочным, благословенным. Слава богу она счастлива здесь хотя бы иногда хуже всего когда она кричит но никто ее не слышит только я и Сьюзен но Сьюзен тупа как пробка. Сестра Китти Додд ощущает себя хранительницей святыни, и к ее ласковому отношению к Мэри Газали примешиваются собственнические чувства: когда Мэри Газали привезли в особое крыло Вифлеемской больницы, сестра Китти уже работала здесь сиделкой. Когда врачи приводят своих гостей показать Мэри Газали, то адресуют их к сестре Китти, и гости задают ей вопросы. С момента появления в больнице Мэри не постарела ни на один день, все органы целы и функционируют нормально. Даже ее мозг проявляет некоторую активность, словно она находится в зимней спячке. У нее редчайшая форма нарколепсии. Известны и другие случаи, например Альфред Гордон Блаунт в «Модели». Сестра Китти знает, что с такими больными нужно просто ждать, пока они проснутся. Измерение рефлексов, сердцебиения, дыхания и так далее не говорит ни о чем, кроме того очевидного факта, что она все еще жива. Она чувствует боль. У нее в порядке все органы чувств. Ее кормят. Ее моют. Все ждут. Папа сказал, что попробует смешать что-то новое с Вита-биксом — ох, это больше чем просто готовый завтрак, это лучшее из всей продукции Витабикс даже для любителей! Он подходит к чему угодно. Это пшеница, солод, соль и сахар. Отличный продукт! Полностью готовый! Великолепный! В СОВРЕМЕННОЙ УПАКОВКЕ! А теперь положите в свою сумочку освежитель дыхания!
Следя за дымным следом падающего самолета, Мэри бежит через ворота кладбища вниз по широкой, разделяющей могилы аллее, на место его падения. Сквозь пламя кабины она с облегчением видит, что»летчик катапультировался, она ищет взглядом его парашют и замечает, что в ясном небе качается что-то темное. Она видит, как он приземляется у дальней стороны часовни, и, радуясь, что он спасся, что он в безопасности, поворачивается, чтобы покинуть кладбище через выход на главную дорогу, где почти все дома разрушены и она не может узнать ни одного магазина, но трамваи снова ходят, и ей удается добраться до угла в тот момент, когда к остановке подползает семьдесят девятый трамвай, следующий до Смитфидда. Она впрыгивает в него, словно за ней гонятся. Узнав ее, кондуктор приветливо улыбается и, сдвинув фуражку на затылок, начинает насвистывать. Она рада снова видеть его, ведь это ее старый друг Рональд Кол-мен, жизнерадостный, энергичный, веселый и необычайно воспитанный.
«Взрослый билет, Мэри?» — Он щелкает компостером.
«Да, пожалуйста».
«Бьюсь об заклад, что мы едем в гости к дедушке».
Трамвай лязгает и грохочет, вагон раскачивается и трясется, повизгивая колесами на рельсах, проложенных по тлеющим улицам северо-восточного Лондона. От разрушенных каменных зданий по-прежнему поднимается знакомый грязный дым.
«Твой парень уже сошел, да?» — Вопреки правилам Рональд Колмен усаживается напротив и дерзко закуривает сигарету.
«Похоже на то, — отвечает Мэри. — А как Клодетта?»
«Лучше, чем всегда. Она сейчас в женской вспомогательной службе сухопутных войск, делает свое дело, как и все мы. Слава богу, зима уже позади. Вряд ли в мае выпадет снег, да?»
в окнах многих аптек все еще таинственно блестит древний символ алхимического ремесла. Он сообщает прохожим о том что находится внутри
На трамвайном кольце в Смитфилде Мэри радуется, увидев, что мясной рынок по-прежнему цел. Его витражи в стиле рококо резко контрастируют с торопливостью грузчиков в измазанных кровью фартуках, которые кажутся по обыкновению страшно занятыми, хотя вряд ли здесь найдется теперь какой-либо товар. Она приходит сюда всякий раз, как только выпадает случай: в конце торгового дня, иногда после обеда. Перед войной здесь всего за пенни можно было купить кусок мяса, и даже вырезка стоила дешевле, чем в любой мясной лавке. Рядом со зданием рынка находились раньше книжные киоски, но потом их заметили те, кто сбрасывал зажигательные бомбы. Немцы поджигали библиотеки и газетные киоски по тем же самым причинам, по которым сжигали книги у себя в стране. Вся Фаррингдон-роуд заполнилась грудами черного пепла, похожего на человеческий прах, и только по какой-нибудь не до конца сгоревшей обложке посреди этой кучи можно было догадаться, что это были книги. Она пробирается к красным, золотым и голубым витражам виадука, повисшего над ее родной долиной. Как и собор Святого Павла, Холборнский виадук выдерживает все налеты и продолжает пропускать автобусы, следующие с востока на запад или от Оксфордской площади до Сити над полностью разрушенной территорией, ведь немцы уже сровняли с землей все здания отсюда до Чартерхаус-стрит. Через развалины, на которых играют в прятки маленькие мальчики и девочки, а старики копаются среди осколков кирпичей в надежде найти какое-нибудь утраченное сокровище или пропавший документ, проложены временные деревянные настилы. По другую сторону Фаррингдон-роуд находятся районы Саффрон-Хилл и Блидинг-Харт-Ярд: бомбежки хотя и коснулись их, но все же разрушили не полностью. Она вспоминает, как тротуары шевелились, поднимались и обрушивались, как океанские волны, вспоминает ужасный жар и еще ветер, словно сдирающий с тебя одежду, словно выжигающий у тебя глаза. Она оглядывается вокруг, ищет свою желтую куклу.
Когда муж начинает вот так, можешь быть уверена — у него что-то на уме.
