И тут я испугался, что кто-нибудь заберет у меня эти деньги. Я повернулся спиной к автомату, так, чтобы заслонить собой чашку с монетами, и стал высматривать тех, которые могли бы заметить, как много денег я выиграл. Но никто, кажется, ничего не заметил. Пока я играл, за окном почти стемнело и многие охотники разошлись. Остались только три старика в шляпах с перьями и с ними кто-то городской помоложе, лысый и без шляпы, а за столиком у окна - Дитер с двумя дружками. Один был высоченный Лотар с бритой головой, центральный нападающий их команды, а другой - тоже бритоголовый, но имя его я забыл. Все трое пялились на мамку, которая составляла на поднос кружки с соседнего стола и что-то громко им рассказывала. Наверно, опять про то, как ее пронзил яркий свет. Она ставила стаканы на поднос одной рукой почти что себе за спину, а всем своим белым мясом, вылезающим из-под красной кофты, повернулась к столику Дитера, - так что ей было не до меня. Пока никто на меня не смотрел, я стал быстро ссыпать монеты к себе в карманы,- монет было так много, что в один карман они не помещались.
И тут в "Губертус" вошел Ури.
Я обрадовался и начал ему махать - я думал, что он пришел поиграть со мной, ведь он обещал. Но он мотнул головой - "нет, нет" - и почти бегом направился к телефону. Хоть глаза его смотрели мимо меня и мимо всех, в "Губертусе" все же ничего не зазвенело, ни бутылки с коньяком над стойкой, ни кружки на мамкином подносе. Значит сегодня он был не такой нервный, как вчера. Даже наоборот, его ботинки простучали по полу весело - цок!-цок!-цок! - совсем, как ботинки нашей футбольной команды в тот день, когда в прошлом году они выиграли у Мюнхена со счетом два-ноль.
Сначала никто не обратил внимания на Ури, и только я услышал, как он зашептал в телефон:
- Доротея, это я, Ури, а Вильмы нет? На лекции? И после лекции сразу домой? Ну и чудно, я позвоню через полчаса. Нет, нет, ничего особенного, просто я сделал небольшое открытие, которое может ее заинтересовать. Нет, нет, не надо - я звоню не из дому. Через полчаса я сам ей позвоню.
Когда Ури разговаривал с Доротеей, из кухни вышел Гейнц. Морда у него была красная, как свекла, - наверно, они там с Вальтером хорошо поддали, пока Эльза обслуживала своих охотников и не могла их видеть. У Гейнца на плече висела охотничья сумка с двумя убитыми зайцами и он пришел в кабачок, чтобы похвалиться перед другими своей добычей. Он с гордостью вытащил зайцев за уши, разложил на столе и начал рассказывать небылицы про то, как он гнался за этими зайцами через весь лес до самого Крумбаха. В Крумбахе он, наверно, действительно был: там Эрвин, отец фрау Штрайх, разводит форель, и у него всегда стоит наготове открытая бутылка шнапса для своих.
Слушая Гейнца, старики в шляпах начали что-то весело орать, а тот лысый, что с ними, без шляпы и помоложе, пошел к стойке и взял еще пару пива - одну кружку себе, одну Гейнцу. Стол перед ними уже был так тесно уставлен пустыми кружками, что пришлось чуть-чуть потеснить зайцев Гейнца, чтобы туда поместились новые. При этом один заяц упал, и Гейнц наклонился его поднять, но не удержался и тюкнулся носом об угол стола. Он громко выругался, оставил зайца на полу, поднял голову и увидел Ури, который после разговора задумался о чем-то с телефонной трубкой в руке.
При виде Ури Гейнц почему-то ужасно обрадовался, сел за стол к охотникам в шляпах и крикнул Эльзе:
- По кружке пива для всех! Я угощаю.
Я очень удивился, потому что Гейнц никогда никого не угощает, а всегда ждет, что кто-нибудь угостит его. От крика Гейнца Ури, наконец, очнулся, заметил меня и вроде как удивился.
- А, Клаус, - сказал он и прищурился, будто не верил своим глазам, - ты здесь?
А где, интересно, он думал, я бы мог быть еще, раз у меня сегодня отгул?
Потом он уставился на игровой автомат так странно, будто никогда до сих пор его не видел. Но тут он, наверно, услышал мамкин голос и стук кружек об стол, и взгляд его прояснился, он повернулся ко мне, улыбнулся, сунул руку в карман и вынул оттуда две марки:
- Что, сыграем?
Тогда я тоже сунул руку в карман, вытащил полную пригоршню монет и ответил:
- Что ж, можем сыграть.
- Ого! - засмеялся он, - Откуда такое богатство?
Ури я мог сказать правду:
- Я сорвал банк! - прошептал я, - Но я не хочу, чтобы они знали.
Он обернулся, чтобы посмотреть, про кого я говорю, и увидел щит с кругами для бросания стрел.
- "Домашняя охота", - прочел он надпись над щитом, подошел поближе и выдернул из щита стрелы. Их оказалось три - кроме красной и зеленой была еще синяя.
- Побросаем? - предложил он, отошел за белую черту, проведенную на полу, и бросил красную стрелу. Она попала точно в центральную точку, в которой сходились все круги. Охотники в шляпах захлопали в ладоши, а Дитер-фашист сказал противным тонким голосом:
- Случайно попал!
Оказывается, они все следили за Ури, как он бросал стрелу. Ури сказал:
- Сейчас мы это проверим.
И бросил синюю стрелу. Она вонзилась в ту же точку, что и красная, и тогда охотники в шляпах подняли страшный шум. Они застучали кружками по столу и заорали:
- А ну, давай еще! Давай еще!
Ури прицелился и бросил зеленую стрелу, - она попала почти в ту же точку, что и две первые, только чуть повыше. Охотники начали петь спортивный марш, который играют в телевизоре перед началом футбольного матча, а Гейнц опять пошел к стойке и взял еще две кружки пива. Потом вернулся к столу и пригласил Ури сесть с ними, отхлебнул пиво из своей кружки, а вторую кружку придвинул Ури.
Мне показалось, что Ури совсем не хочет сидеть за столом с охотниками и пить пиво Гейнца, и я позвал его тихо:
- Ури, ты же обещал со мной поиграть!
Хоть я позвал его тихо-тихо, все почему-то услышали и уставились на меня так, будто это был не я, а волосатый леший с Чертова Пальца. Один охотник в шляпе икнул и спросил, показывая на меня пальцем:
- А это кто?
И Гейнц ответил:
- Это наш деревенский дурачок, не стоит обращать на него внимание.
Мне стало очень обидно, что он назвал меня дурачком, и я, чтобы не заплакать, подошел к щиту с кругами, выдернул из него все три стрелы, зажал их в правый кулак и всадил их острые кончики в левую ладонь. Или наоборот, кулак был левый, а ладонь правая - я всегда путаю право и лево. Кончики стрел были острые, как иголки, и чем сильнее я колол, тем меньше мне хотелось плакать. Я уже почти успокоился и решил было уйти домой, но тут в животе у меня вдруг страшно закрутило, - мамка, конечно, сказала бы, что это от Эльзиного пирога.
Не знаю, от пирога или от чего другого, но мне так приспичило в сортир, что я еле-еле туда добежал, а в сортире обнаружил, что стрелы остались у меня в кулаке. Когда я закрывал за собой дверь, я услышал, как Гейнц стукнул кружкой по столу и объявил:
- Выпьем за немецко-еврейскую дружбу!
Больше я ничего не слышал: в животе у меня все кишки перекрутились, и мне было не до того. Кроме того, я все время спускал воду, - мамка так ругала меня раньше за то, что я забывал спускать воду, что я теперь стал делать это каждый раз, как только бачок наполняется. Тогда мамка стала ругать меня за то, что я расходую слишком много воды, но в "Губертусе" ей это неважно, здесь не она платит за воду.
Когда я, наконец, вышел из кабинки в умывалку, я услышал страшный шум за дверью. Там топали, орали и даже, кажется, бросали на пол столы и лавки. Звонче всех звучал мамкин голос, но я не мог разобрать, что она кричит. И вдруг я вспомнил, что забыл стрелы на крышке бачка, - наверно, они заметили, что я унес эти стрелы, и обвиняют мамку, будто я их украл. Я заскочил обратно в кабинку, схватил стрелы и зажал в кулаке, чтобы потом незаметно воткнуть их обратно в щит, когда никто не будет на меня смотреть.
Но когда я вошел в кабачок, никто и не думал на меня смотреть. Все столпились вокруг стола, где раньше сидели Гейнц с Ури, а сейчас не сидел никто. Все повскакали со своих мест, все, кроме Дитера: он без шляпы лежал на полу носом вниз, и Ури наступал ботинком ему на затылок. При этом руки Ури были закручены назад за спину, и каждую руку держали двое: одну - футбольные дружки Дитера, другую - Гейнц с тем молодым лысым, что пил пиво со старыми охотниками. Сами старые охотники по очереди бросались на Ури, и он по очереди отбраcывал их ногой, а после каждого удара опускал ногу назад на Дитера, и еще сильней прижимал его нос к грязному полу. Наконец, Гейнц исхитрился, зажал шею Ури локтем и крикнул мамке, которая тоже наскакивала на Ури и старалась уцепиться за его пояс:
- Ты расстегнешь ему, в конце концов, эту ширинку, Марта? Ты же у нас специалистка!
- Да я и так знаю, что он - еврей! Без всякой ширинки! - отозвалась мамка.
