«Бандит опасается наказания, менты действуют безнаказанно, но почему, почему, почему, чёрт побери, менты подражают бандитам, ведь подражать – значит завидовать?!» – озабоченно и нервно думал ты.
– Лёха?! – на этот раз первым заорал твой конвойный, до этого он только отзывался и отвечал на вопросы прапорщика.
– Чё?
– Корабль?
– Корабль!
– Литература?
– Крутая тема!
Эти слова сержант произнес на удивление четко и отчетливо, и ответы прапорщика были такими же, хотя, казалось бы, слова для них чужие и даже малопонятные: «литература, крутая тема».
Тебе, старому книгочею, порадоваться бы за молодежь, но ты нервно зевнул и зябко поежился, потому что знал, что стоит за этими словами.
«Менты те же бандиты, только хуже», – подумал ты, так и не найдя ответа на свои вопросы, не додумав свою мысль, не собрав ее.
Ты сразу понял, о чем речь, когда твои конвоиры предлагали что-то «взорвать» – речь шла о наркотиках.
«Взорвать» означало закурить.
«Корабль» – это коробок анаши на четыре косяка, «литература» – просто конопля, а «крутая тема», – анаша, так сказать, улучшенная, более крепкая, что ли.
Ты узнал всю эту несложную и немного для тебя обидную терминологию в общей. Там «взрывали», «ширялись», «сидели на колесах», и не только те, кто сидел, но и те, кто охранял. Последние и обеспечивали заключенных дурью, продавая ее по цене в три-пять раз дороже, чем она стоила на воле, и те же самые охранники при очередном шмоне могли отобрать ее и вновь продать тем, у кого отобрали, уже с двойной накруткой в цене.
От твоих конвойных шел неприятный и опасный нерв, беспокойные и раздражающие вибрации – это они мешали, не давали додумать мысль дня.
«Менты те же бандиты, только хуже!» – сердито повторил ты свой последний, самый слабый постулат, являющийся, по сути, не постулатом даже, а брошенным от досады и неспособности ничего доказать выкриком, и, закрыв глаза, постарался переключиться, чтобы уйти.
В лес, разумеется…
Но мыслям о лесе несуществующем, где тебе всегда было так хорошо, помешал въезд в реальный лес, где должен был состояться следственный эксперимент.
Ты понял, что вы въехали в лес, когда машину стало раскачивать из стороны в сторону, причем так сильно, что приходилось держаться за стены, а сержант даже уперся ногой в дверь твоей крошечной камеры и громко матерился.
Лёха в кабине матерился еще громче, ругаясь последними словами на водителя, впрочем, не так зло, как азартно.
Потом вас подбросило на ухабе, кинуло вбок и опустило на одну сторону в какую-то яму.
– Газу! – страшно заорал в кабине прапорщик Лёха, мотор взвыл на предельных оборотах и тут же заглох.
Сделалось тихо.
Прапорщик зло заматерился на водителя, кажется, хотел его там ударить и, видимо чтобы не ударить, вышел из кабины, изо всех сил хлопнув дверью.
Хохол замер, напряженно вслушиваясь в то, что происходит за железными стенками автозака.
Захотелось по малой нужде, но ты привычно заставил себя об этом забыть и, закрыв глаза, стал представлять себе лес, в котором вы находились.
«Может, там уже распогодилось?» – с надеждой подумал ты, вспоминая старое забытое слово.
– Ромашка-6, Ромашка-6, я Облако-16, – громко заговорил прапорщик в рацию.
«Облако» – конвой, «Ромашка» – следователи – эти романтические позывные давно не вызывали у тебя ни улыбки, ни усмешки.
Старая рация шипела и трещала.
Разговор смежных служб почти сразу перешел в перебранку.
– Вы где?
– На месте.
– На каком, блин, месте?
Оказалось, что произошла какая-то путаница в бумагах и вместо четвертого квартала леса вы оказались в четырнадцатом.
Лес, как и город, поделен на кварталы, ты это всегда знал.
Впрочем, остальные участники следственного эксперимента из-за пробок не добрались и до четвертого, они вообще еще не въехали в лес, из-за этого следственный эксперимент перенесли с двенадцати на четырнадцать.
– Успеете до двух? – спросил Лёху строгий мужской голос.
– Чё? – ответил он обиженным вопросом.
– Ничё! – завершила сеанс связи «Ромашка», и тут же Лёха заорал весело и зло, обращаясь к твоему конвойному:
– Хохол! Выходи, подлый трус!
Сержант только этого и ждал – вскочил и, стуча автоматом по железу стен, открыл дверь и выпрыгнул наружу, и они стали там дурачиться, изображая встречу двух старых друзей после долгой разлуки, хлопая друг дружку, хохоча и матерясь. Ты сделал над собой усилие и улыбнулся.
«Менты тоже люди», – продолжилась увядшая мысль и тут же увяла совсем. Ты устало закрыл глаза, сунул озябшие ладони между коленей и замер.
– А-а-а-а-а!!! – закричал вдруг Лёха – очень громко и очень протяжно. Так кричат горожане, оказавшись на воле – в поле или в лесу, где никто не посмотрит осуждающе и не покрутит пальцем у виска и уж тем более не позовет милицию.
Раньше тебе тоже хотелось иногда так закричать, но никогда не решался.
– Чё орешь? – со смущением в голосе спросил Хохол, но вместо ответа Лёха вновь закричал:
– А-а-а-а!!!
– Ты чё? – недоумевал Хохол.
– Эха хочу, – объяснил прапорщик.
– Нема эха, – проговорил Хохол, вслушиваясь в лесную тишину.
Ты улыбнулся, согласившись: да, в Москве эхо не живет, если не считать радио «Эхо Москвы», которое ты так давно не слышал, что уже и не хотелось.
– А-а-а-а!!! – продолжал кричать Лёха.
«Крик – это примитивная молитва», – вспомнил ты вдруг фразу, вычитанную в какой-то религиозной книжонке, оставленной в общей проповедниками. Книжонка активно тебе не понравилась, но фраза задела, возмутила своей бесспорной очевидностью, потому что когда кричат – от тоски, одиночества, отчаяния, боли – почему-то кричат вверх, в небо, туда, где, как принято считать, находится бог…
«Интересно, а какой у ментов бог?» – подумал ты растерянно.
«Наверняка в погонах», – подумал ты, внутренне улыбаясь.
«В генеральских, – подумал ты, и улыбка появилась на твоих губах. – В самых главных генеральских погонах и портупее… “Как надену портупею, всё тупею и тупею”»
«Тупой ментовский бог», – подумал ты и, наверное, засмеялся бы, если бы мог.
3
– Да он спит! Слышь, Лёх? Спит маньяк! – кричал, стоя в открытой двери автозака, Хохол, глядя на тебя восхищенно и презрительно.
А ты и вправду заснул, провалился, вырубился и теперь растерянно улыбался, щурясь, пытаясь удержать в памяти растворяющийся в явившейся яви только что увиденный сон – как будто когда-то уже виденный, таинственный, красивый и торжественный: конница уходит в поход, и на высоких древках пик вздрагивают на ветру треугольнички выцветших флажков…
– Ты чё, маньяк, опять спать собрался? – насмешливо глядя на тебя, спрашивал Хохол. – Слышь, Лёх, он опять спать собрался!
– Тащи его сюда!
– Думаешь, будешь тут сидеть, а мы будем там тебя толкать! А ну-ка вылазь!
Держа перед собой руки в наручниках, ты неловко спрыгнул с лесенки автозака на мягкую податливую землю и задохнулся вдруг и ослеп.
Воздух был такой плотный, что невозможно было им дышать, и свет вокруг был такой белый, что на него невозможно было смотреть.
Преодолевая себя, ты открыл глаза и вдохнул полной грудью, но в голове зашумело, зазвенело, застучало, и ты качнулся, едва не упав, с трудом удержавшись на полусогнутых.
Глядя на тебя такого, прапорщик и сержант заржали, завопили, тыча в твою сторону пальцем:
– Да он под кайфом!
– Упыханный!
– Удолбанный!
– Прет чёрта!
– Ну, маньяк!
«Маньяк»…
Они называли тебя так уже в третий раз, и следовало положить этому конец.
– Я не маньяк, – тихо, но твердо не согласился ты.
Конвойные замолчали и удивленно переглянулись.
– Тю, а кто же ты?
Ты не стал отвечать, чтобы не ввязываться в ненужную и небезопасную полемику.
– А, я понял, до суда он обвиняемый?
– Не, мужик, раз попался, значит всё – маньяк…
– Я не маньяк, – повторил ты, напоминая о своих правах.
Ты сам себе в тот момент удивлялся, наверное, это лес, воздух, снег так на тебя подействовали.
– Попался – значит всё! Помнишь, Хохол, как старшина в учебке говорил: «Виноват не тот, кто виноват, а тот, кто попался». Вот мы с Хохлом не попадаемся – и в шоколаде, а ты попался – и в говне! А суд тут не при чем, попался – значит всё. И не зли меня, пока я добрый. И не залупайся, иди лучше поссы… – примирительно и одновременно угрожающе проговорил прапорщик Лёха и указал взглядом на хилую березку вдали.
Ты направился к ней и услышал глумливый голос Хохла:
– Маньяки тоже ссать хочут!
– Кончай, Хохол, – сердито одернул его старший по званию.
«Как и бандиты, менты нервны и непредсказуемы», – подумал ты, стоя у березки, освежая свою совсем увядшую мысль.
Со своей малой нуждой ты управлялся долго, и не из-за наручников, к ним давно приноровился, а потому что всегда было проблемой произвести эти простые действия, когда кто-то стоит за спиной.
