И еще одно: поскольку отдел сельскохозяйственной техники отверг, по признанию самого же Хэнка Крейзела, его молотилку, Адам, возвращаясь к данному проекту, наверняка наживет себе врагов независимо от того, сумеет он пробить эту идею или потерпит поражение. А филиал компании, занимающийся производством сельскохозяйственной техники, хоть и играет, по сравнению с той ее частью, которая занимается выпуском автомобилей, второстепенную роль, тем не менее входит в состав корпорации, и Адаму вовсе ни к чему наживать себе там врагов.
Машина, которую продемонстрировал им Крейзел, его идея в конце концов все-таки покорили Адама. И тем не менее что он выиграет, подключившись к этому делу? Разумно или глупо протежировать Хэнку Крейзелу?
В его размышления ворвался голос Эрики:
— Ну хорошо, даже если это прибавит тебе работы, все равно, мне кажется, машина Хэнка куда важнее, чем все, чем ты занимаешься.
— По-твоему, мне следовало бы бросить «Орион» и «Фарстар»? — саркастически заметил Адам.
— А почему бы и нет? Эти машины никого не кормят. А машина Хэнка — да.
— «Орион» будет кормить меня и тебя.
Еще не договорив до конца, Адам почувствовал, что его слова звучат самодовольно и глупо, что вот-вот снова разгорится никому не нужный спор.
— Мне кажется, это единственное, что тебя волнует, — парировала Эрика.
— Нет, не единственное. Но здесь надо учитывать и кое-что еще.
— Что, например?
— Что Хэнк Крейзел — конъюнктурщик.
— А мне он понравился.
— Я это заметил.
— Что ты хочешь этим сказать? — ледяным тоном спросила Эрика.
— А, черт, ничего!
— Я спросила: «Что ты хочешь этим сказать?»
— Изволь, — ответил Адам. — Когда мы сидели у бассейна, он мысленно раздевал тебя. Ты это почувствовала. И вроде бы не возражала.
Щеки Эрики зарделись румянцем.
— Да, почувствовала! И действительно не возражала бы! Если хочешь знать правду, мне это даже понравилось.
— Ну, а мне — нет, — буркнул Адам.
— Не могу понять — почему?
— А теперь что ты хочешь этим сказать?
— Хочу сказать, что Хэнк Крейзел — настоящий мужчина, который и ведет себя соответственно. Поэтому женщина при нем чувствует себя женщиной.
— Видимо, я таких эмоций не вызываю.
— Нет, черт бы тебя подрал, нет! — От ее гнева в машине стало трудно дышать. Адам вздрогнул. Он почувствовал, что они уже слишком далеко зашли.
— Послушай, последнее время я, наверное, был не очень… — В его голосе зазвучали примирительные нотки.
— Ты возмутился, потому что с Хэнком мне было хорошо! Я почувствовала себя женщиной. Желанной женщиной!
— Тогда я искренне сожалею. Видимо, я сказал что-то не то. Не подумал хорошенько. — И Адам добавил: — Кроме того, я ведь люблю тебя.
— Любишь? Любишь?!
— Конечно.
— Почему же в таком случае ты никогда меня не обнимешь? Ведь уже два месяца, как между нами ничего не было! И меня так унижает говорить тебе об этом.
Они свернули с шоссе. Почувствовав вдруг угрызения совести, Адам остановил машину. Эрика рыдала, уткнувшись лицом в стекло со своей стороны. Он нежно дотронулся до ее руки.
Она отдернула руку.
— Не прикасайся ко мне!
— Послушай, — сказал Адам, — я, видно, законченный идиот…
— Нет! Не говори этого! Не говори ничего! — Эрика пыталась сдержать слезы. — Неужели ты думаешь, я хочу, чтобы это случилось сейчас? После того как я попросила тебя? Как ты представляешь себе состояние женщины, которой приходится об этом просить?
Адам молчал — он чувствовал себя совсем беспомощным, не знал, что делать и что говорить. Потом он снова завел мотор, и они молча проехали остаток пути до озера Куортон.
Как обычно, прежде чем въехать в гараж, Адам высадил Эрику. Выходя из машины, она спокойно сказала ему:
— Я долго думала, и дело не в сегодняшнем вечере. Я хочу с тобой развестись.
— Мы это обсудим, — ответил он.
Эрика покачала головой.
Когда Адам вошел в дом, Эрика уже заперлась в комнате для гостей. В эту ночь — впервые после свадьбы — они спали под одной крышей, но в разных комнатах.
— Ну, выкладывайте свои неприятные новости, — сказал Смоки Стефенсен своему бухгалтеру Лотти Поттс. — Какой там у нас дефицит?
Лотти, которая и внешним видом, и нередко поведением напоминала Урию Гипа в юбке, но при этом обладала острым, как бритва, умом, произвела быстрый подсчет своим тонким золотым карандашиком.
— С учетом только что реализованных нами автомобилей, мистер Стефенсен, сэр, — сорок три тысячи долларов.
— А сколько у нас наличными на счете в банке, Лотти?
— Мы еще в состоянии выплатить жалованье на этой неделе и на следующей, мистер Стефенсен, сэр. Но не более.
— Гм. — Смоки Стефенсен провел рукой по густой бороде, потом откинулся в кресле, сцепив пальцы на животе, который у него за последнее время явно вырос. Тут у него мелькнула мысль, что надо срочно что-то предпринять, например, сесть на диету, хотя это ему вовсе не улыбалось.
Смоки по обыкновению без особого волнения воспринял весть о финансовых неурядицах. Такое случалось с ним не впервые, он и на этот раз как-нибудь выкрутится. Размышляя о названных Лотти цифрах, Смоки занялся собственными прикидками.
Был вторник первой недели августа. Оба находились в кабинете Смоки на антресолях: Смоки — за письменным столом в своем синем шелковом пиджаке и пестром галстуке, которые он носил как форму; Лотти сидела напротив в почтительном ожидании, разложив перед собой несколько конторских книг.
«В наши времена не часто встретишь таких женщин, как Лотти», — подумал Смоки. Хотя мать-природа и немилосердно обошлась с нею при рождении, наградив ее таким уродством, зато компенсировала это другим. И все же, о Господи, этакая морда — как у пса! В тридцать пять лет она выглядит на все пятьдесят: нос картошкой, все лицо перекошено, зубы торчат, косая; невообразимого цвета волосы торчком стоят на голове, точно кокосовая пальма, голос напоминает скрежет металлических ободьев по булыжной мостовой… Смоки попытался переключить свои мысли на другое — на то, как бесконечно предана ему Лотти, что он во всем может на нее положиться, как они уже не раз выкарабкивались вместе из трудных ситуаций, когда без Лотти ему была бы крышка.
Всю свою жизнь Смоки следовал принципу: если хочешь, чтобы женщина пошла за тобой в огонь и в воду, бери уродину. Красивые девушки — это роскошь, но на них нельзя положиться. Только уродины верны до гроба, только они всегда будут при тебе.
Между тем еще одна уродливая женщина способствовала тому, что он сегодня утром осознал свое бедственное положение. И Смоки был ей за это благодарен.
Ее звали Иоланда, она позвонила ему домой поздно вечером накануне.
Иоланда работала в одном из городских банков, с которым был связан Смоки и который финансировал его фирму. Она была секретаршей вице-президента банка и имела доступ к секретной информации.
Еще одна примечательная черта Иоланды заключалась в том, что в бюстгальтере и трусиках она весила добрых сто килограммов.
Когда год назад Смоки впервые увидел ее в банке, он сразу почувствовал в ней потенциального союзника. Затем он позвонил Иоланде по телефону и пригласил ее на ленч — так завязались между ними дружеские отношения. Теперь они встречались приблизительно раз в два месяца, а в промежутках он посылал ей цветы или сладости, которые Иоланда поедала килограммами; дважды Смоки приглашал ее провести ночь в мотеле. Об этом он предпочитал вспоминать пореже, но Иоланда, в жизни которой редко выпадали такие радости, хранила в своем сердце трогательную благодарность и платила за это Смоки тем, что регулярно снабжала его полезной информацией о делах в банке.
— Наши ревизоры готовят оперативную проверку товарных запасов торговых фирм, — сообщила она ему накануне по телефону. — Я подумала, что тебе следует это знать: твое имя значится в списках.
— Когда ревизоры начинают работу? — спросил Смоки, тотчас насторожившись.
— Завтра с утра, но этого никто не должен знать. — И Иоланда добавила: — Я не могла позвонить раньше, потому что пришлось работать допоздна, а говорить по телефону из банка, думаю, не следовало.
— Ты умница. И большой у них список?
— Восемь коммерсантов. Я списала имена. Зачитать их?
— Пожалуйста, детка, — сказал он, благодаря судьбу за то, что она наделила Иоланду подобной предусмотрительностью.
Смоки вздохнул спокойнее, узнав, что стоит в списке на предпоследнем месте. Если ревизоры, как обычно, будут действовать в такой последовательности, то они появятся у него самое раннее через три дня. Значит, у него есть два дня, что, в общем, немного, но все же лучше, чем если бы они нагрянули на другое утро. Он записал имена других торговцев. Трое из них были знакомы ему, и он постарается их предупредить: когда-нибудь они отплатят ему услугой за услугу.
