Скорее всего, Новиков для обыкновенной женщины — находка. О таких хозяйственных, непьющих, хорошо зарабатывающих мужьях многие мечтают. Удивительно другое: почему такие обыкновенные мужчины, как Новиков, выбирают таких необыкновенных женщин, как Вероника? Я никогда не видел Новикова, но убежден, что он и Вероника — совершенно разные люди. Может, потому-то мужчины интуитивно и выбирают женщину, совершенно непохожую на себя? Такую, в которой много того, чего в самом себе не хватает?..
Эта древняя легенда о двух одинаковых половинках, которые разбросаны по миру и которые ищут друг друга, — наивна. Ни сам господь бог, создавший Адама и Еву, ни кудесница-природа не сумели идеально подогнать друг к другу два противоположных пола — мужчину и женщину. Покуда они будут на земле, до тех пор будут искать друг друга, находить, любить, разочаровываться, расходиться в разные стороны и снова искать. И так до скончания века. Нет идеальных половинок, и быть их не может. Из половинок складывается целое, а мужчина и женщина — это два разных мира, которые одним целым никогда стать не смогут. Да и надо ли? Два разных мира — это интереснее, богаче, чем один мир.
Я мог бы многое сейчас сказать ей, но есть слова, которые всем известны и которые произносятся с тех самых пор, когда человек впервые заговорил. Они удивительно просты, и вместе с тем в них — огромный смысл, который вмещает в себя все наше мироздание.
— Я люблю тебя, Вероника.
Я видел, как из глубины ее расширившихся глаз пришло сияние. Так в ночи вспыхивает чуть заметный огонек, а потом разгорается, становится все ярче. И я понял, что сказал ей именно те слова, которые нужно.
Мы лежали на узком диване в ее комнате. Здесь, кроме дивана, письменный стол и застекленные книжные секции. Над дверью осенний пейзаж, написанный маслом: луг с пожелтевшей травой, вереск и кромка леса. В центре стог сена с приподнятым ветром куском толя сверху. Минорная такая картинка.
Вероника гладит кончиками пальцев мою грудь, глаза ее устремлены в потолок, длинные черные ресницы не шелохнутся, губы полураскрыты, и я вижу белую полоску ровных зубов.
— Почему я раньше не позвонила тебе? — говорит она. — Я даже попыталась забыть номер твоего телефона, но он не забывался… Это судьба, Георгий?
Я какое-то время озадаченно молчу, потом говорю:
— Я знал, что мы встретимся. Мы просто не могли не встретиться.
— Не могли, — шелестящим эхом откликается она и поворачивает ко мне белое лицо с блестящими глазами: — Я чего-то боялась… Даже не тебя, а, скорее, себя. И вообще, я тогда всех мужчин ненавидела.
— А я — женщин, — говорю я.
— Какие мы с тобой дураки, да? — целует меня она. Я, не двигаясь, смотрю в потолок.
— И много ты знала… мужчин?
— Ты — третий…
— Кто же был второй? — ревниво спрашиваю я.
— Леша… то есть Новиков, — поправляется она.
— А первый? — настаиваю я.
— Первый мог бы быть моим мужем, — помолчав, отвечает она. — Но не стал.
Я молча жду. И сказать, что, кроме любопытства, я больше ничего не испытываю, было бы неверно.
— Где он? — спрашиваю я, стараясь, чтобы мой голос звучал ровно.
— Он умер, — отвечает она и после продолжительной паузы добавляет: — Никогда не спрашивай про него… Ладно?
— Ладно, — отвечаю я.
— Георгий, я с ужасом думаю о том, что мы могли бы тогда у Средней Рогатки и не встретиться, — говорит она. — Я не хотела ехать в Москву, это он, Новиков, настоял…
— Не он — сам бог руководил нами, — убежденно отвечаю я.
Ведь я тоже мог уехать на поезде… И вся моя жизнь была бы лишена смысла. Я бы, конечно, жил и работал, встречался с женщинами, но никогда бы не испытывал того прекрасного чувства, которое теперь постоянно со мной. И эту радость подарила мне Вероника. И я готов был все сделать для нее. Достать с неба ту самую таинственную звезду, о которой она что-то собирается написать…
— Как бы я тогда жила? — будто отвечая моим мыслям, произносит она. — Боже, какое счастье любить! Скажи мне…
— Я тебя люблю, люблю, люблю… — говорю я. — Одну тебя, на всю оставшуюся жизнь!
— Вечной любви не бывает, — вздыхает она. — Как не бывает бессмертия.
— Любовь бессмертна, — возражаю я. — Перед любовью бессильны ужас и мрак смерти.
— Это твоя мысль?
— Все мои мысли, Вероника, растворились в тебе, — улыбаюсь я. — А это сказал Ибсен.
— Ну почему так все в жизни получается? — помолчав, печально говорит она. — Встречаешь мужчину, кажется, что он и есть тот самый, единственный, выходишь за него замуж, рожаешь ребенка, а потом оказывается — ты ошиблась! И если бы ты знал, как трудно в этом признаться даже самой себе!
— Я это знаю.
— Говорят, счастье стучится по крайней мере однажды в каждую дверь, — мечтательно произносит она. — Оно постучалось к нам, Георгий!
— Люди много говорят о счастье, мечтают о нем, ждут его, как манну небесную, но ведь у каждого человека свое личное счастье, совсем не похожее на счастье других людей. Да и вообще, что такое счастье? Можно его пощупать, увидеть или хотя бы понюхать?
Она поворачивается ко мне, выпрастывает из-под одеяла белые руки, крепко обнимает меня, целует. Глаза ее широко раскрыты, и в них два острых огонька.
— Вот оно, мое счастье… Я его вижу, трогаю, вдыхаю… Я счастлива, Георгий, — говорит она. — Я знаю, долго так продолжаться не может, но сейчас я счастлива, как никогда. Я утром проснулась с этим ощущением счастья. Ты есть на этом свете, ты сидишь у себя в кабинете и думаешь обо мне. Я знала, что ты сразу снимешь трубку и скажешь: «Я приду!» И ты пришел. Весь день был какой-то оранжевый, счастливый… Мое счастье оранжевого цвета. Наверное, поэтому я люблю апельсины и мандарины. А твое счастье какого цвета?
— Точь-в-точь такого же, как твои глаза, — улыбаюсь я. — Мое счастье изменчивое…
— Мои глаза изменчивые? — перебивает она.
— Когда я думаю о тебе, прежде всего передо мной возникают твои глаза с двумя яркими бликами. А потом я вижу твои чудесные волосы и даже ощущаю щекотание в кончиках пальцев, до того мне хочется их потрогать.
И я погружаю свои руки в ее теплые душистые волосы. Они, будто электричество, заряжают меня энергией.
— Ты хорошо сказал, — целует она меня. — Говори, говори еще!
— Я начал о счастье… Боюсь, оно долго не может находиться в человеке, слишком уж беспокойное и неуловимое. И, по-моему, глупое. Случается, подваливает к тому, кто совсем его недостоин. Счастье внутри нас самих, как кровь, сердце, легкие… Только прячется на самом дне нашей души. Мы боимся своего счастья, не верим ему, потому что, когда оно уходит, остается несчастье.
— Ты пессимист!
— Нет, наверное, просто в моей жизни было мало счастья, и я отношусь к нему с осторожностью… Вот ты рядом со мной, и я очень счастлив, но ведь может случиться и такое, что тебя не будет рядом?
— Такое не случится, — шепчет она.
— Никто этого не знает.
— Георгий, обними меня! — Она требовательно смотрит мне в глаза. Блики в них разгораются все ярче. Волосы неровной путаной рамкой обрамляют лицо.
Я обнимаю, целую. Мое сердце начинает бухать в груди, я тону в ее глазищах… Каждое ее движение, взмах длинных ресниц, блеск глаз, легкая улыбка на полных губах — все это восхищает меня. Ее гладкое горячее тело, крепкая грудь, рассыпанные по плечам и падающие на глаза длинные, пахнущие молодым березовым листом волосы обволакивают меня. Вот оно, мое счастье, сильное, острое, властное. А какого оно цвета, я не знаю. Мое счастье вобрало в себя все цвета спектра. И видимые, и невидимые.
Можно быть счастливым с такой женщиной, как Вероника, но я вдвойне счастлив, потому что чувствую, что и она счастлива. Теряя голову от сумасшедшей близости с этой женщиной, я вдруг подумал, что мое счастье столь огромно, что мне сейчас и умереть не страшно.
Будто из преисподней донесся назойливый звонок телефона. Опять междугородная. Медленно приходя в себя от только что испытанного наслаждения, я открываю глаза. Вероника смотрит на меня, блики растворились в ее зрачках, глаза сейчас у нее светлые, почти прозрачные. По-моему, она не слышит звонка. Нетерпеливый, требовательный, он дребезжит и дребезжит. Я бросаю взгляд на письменный стол: на часах двадцать минут третьего.
— Нет уж, — слышу я ее чуть осипший голос. — Ему не удастся еще раз испортить мне настроение.
Прижимается ко мне и закрывает глаза. На ее виске пульсирует тоненькая голубая жилка. От ресниц на розовой щеке — тень. Белое округлое плечо доверчиво уткнулось в мою грудь. Кажется, я мог бы все сделать для нее — выпрыгнуть в окно, сразиться с бандитами, — а вот защитить от телефонного звонка не могу. Слушая непрерывные трели, я чувствую, как будто в песок уходит из меня счастье, еще только что едва вмещавшееся во мне.
