— Ну и?
— Ну, знаешь, тот мужик, что сделал фотки, напечатанные в газете, он отец одной девочки из Лонилева класса, так вот он работает над тем, чтобы меня пригласили на какое-нибудь телевизионное шоу. И мне там предоставят полную свободу… Я об этом сам попросил. Я подумал, что если уж все у нас пошло прахом, и если вам удастся удалить почти полностью следы и признаки существования ЕБУНТа, то тогда для всех, кто участвовал в нем, будет выгодно…
— …все это сделать достоянием общественности?
— Да. Следишь за мыслью? Симпель старается демонстрировать бодрость, но у него не получается.
— Слежу — не слежу… Я так думаю… если ты меня понял таким образом, что я занимался ЕБУНТом, чтобы в один прекрасный день обо всем проекте поведать миру, то, по-видимому, степень взаимопонимания между нами была недостаточно высока…
— НУ ТОГДА СЛУШАЙ НА ХУЙ ВОТ ЧТО, ХОРОШЕЕ ВЗАИМОПОНИМАНИЕ, СЛЫШЬ ТЫ?!? ХОРОШЕЕ ВЗАИМОПОНИМАНИЕ НИКОГДА НИКОГДА НИКОГДА НЕ БЫЛО МОЕЙ КОРОНКОЙ! УЖ ЕСЛИ Я В ЭТОМ МИРЕ ЧТО НЕНАВИЖУ ВСЕМИ ФИБРАМИ ДУШИ, ТАК ЭТО ХОРОШЕЕ ВЗАИМОПОНИМАНИЕ!
Симпель бьет кулаком по столу для свиданий, но берет себя в руки, пока не вмешалась охрана. Папа Ханс качает головой.
— Да ты чего так завелся-то, Симпель, я же ни словечком не заикнулся о том, что хочу твои проекты остановить, я ни разу еще ни один из твоих проектов не прекращал, какими бы дрянными они ни были. Я же не могу заткнуть тебе рот, чтобы ты не вещал о своем видении событий каждому встречному-поперечному. Давай, валяй, выходи на публику, если считаешь, что это поможет. Но имена и прочие такие вещи упоминать, конечно, нельзя, это и так понятно…
— Да я вроде не совсем идиот, Ханс… Вот завел волынку на хуй…
Минут пять оба мужика в возрасте 61 года и 40 лет обсуждают вопрос, не осуществить ли им акт отмщения грязной стукачке. Переговорив по телефону с Айзенманном, папа Ханс существенно успокоился, он высказывает мысль, что, может, не стоит подливать масла в огонь, но Симпель решительно настаивает на том, чтобы «отплатить двуличной гадине по заслугам». Они договариваются поручить это Каско и Типтопу. Участие Каско и Типтопа в организационной стороне деятельности ЕБУНТа не особенно заметно, так что все должно пройти хорошо. Иногда нужно и на риск пойти, чтобы донести до человечества свой мессидж, считает Симпель.
В тот же день, но попозже милейшего Симпеля навещает Роберт Еглейм. Он оживленно повествует о том, что ему удалось воткнуть Симпеля в НОВОГОДНЮЮ ДИСКУССИЮ ровнехонько через неделю. Будут снимать портрет-интервью, и Роберт обращает внимание Симпеля на то, что ведущий программы Петер Нильсен на всю страну известен субъективностью своей журналистики. Симпель говорит, что мало смотрит телевизор, но что он знает, что Нильсен направляет ход дискуссий, да, и продолжает: «посмотрим, где будет его критическая журналистика, когда его под жалобные вопли закатают в асфальт катком аморальности», показывая пальцем на себя и улыбаясь. Благодарности за свои усилия Роберт Еглейм не дождался, но видит, что Симпель результатом их доволен. Прежде чем отправиться домой, ужинать с Ивонн(ючк)ой и женой, он подробно рассказывает о том, какие меры принимаются в тюрьмах, когда заключенным нужно на какое-то время покинуть камеру. Он рассказывает, что сначала возобладало мнение, что телевизионная съемочная группа должна снимать в комнате для свиданий, но что после того, как руководству тюрьмы преподнесли легкую смесь разговоров в пользу бедных со штампами о свободе мнений, те согласились отпустить Симпеля в студию НОВОГОДНЕЙ ДИСКУССИИ. Разумеется, под охраной. Узнав, что интервью будет проводится в присутствии зрителей, Симпель улыбается.
КАК ПРОХОДИТ ПОСЛЕДНЯЯ НЕДЕЛЯ
(Неделя перед телевизионным интервью)
Симпель:
Симпелю удалось записать на листке одно предложение — или, вернее: одно название — за всю неделю. Название такое: В СТУДИЮ! Все остальное время он готовится к интервью. Мысленно. В сочельник к нему приходят Мома-Айша и Лониль и вручают рождественский подарок, прощальное письмо Катрины Фэрёй, которое Симпель просил отыскать в ящике прикроватной тумбочки, а также письмо от руководства Самой средней школы об исключении Лониля. «Персонал школы не усматривает каких-либо изменений в поведении Лониля со времени нашего последнего обращения к родителям с предложением совместно решить проблему. Тем самым Самая средняя школа снимает с себя дальнейшую ответственность за образование и воспитание этого ученика, начиная с 31.12 сего года». Симпель сыплет ругательствами, злобно бранится и говорит, пусть они себе на носу зарубят, он бы и так не позволил своему сыну ни дня лишнего ходить в их сраную говенную школу. Когда Симпель, постаравшийся придать голосу слащавость, спрашивает Лониля, в какую школу он хотел бы ходить вместо этой, тот пожимает плечами. 26-го надзиратель приносит Симпелю успокоительное. Таблетки не из сильных, но все равно это лучше, чем ничего. Следователь Краусс еще два раза вызывает Симпеля на допросы. Тот не признает ничего относительно ЕБУНТа и все относительно проекта ДУХОВНОСТЬ.
Папа Ханс и Соня:
Папа Ханс одалживает Айзенманну свой автомобиль, чтобы тот сделал три возки и выкинул на свалку деловые бумаги, протоколы собраний и т. п. Он связывается с аудитором, номер которого достает через Нафуниля — что означает готовность аудитора браться за любую сомнительную халтуру — но тот позже перезванивает и сообщает, что доступ к налоговым счетам Ханса закрыт. Следователь Краусс и его говнюки подшустрили, бля. Соня то сидит в сортире с расстройством желудка, то готовит еду, то старается успокоить папу Ханса. В дополнение она еще заглатывает кучу седативов. Надо сказать, что папа Ханс всю эту катавасию воспринимает с олимпийским спокойствием. Он попивает ДжинТоник и пытается извлечь из ситуации возможную выгоду. На этот раз на рождество у них вдоволь времени на просмотр телевизионных программ. Соня тщетно пытается уговорить папу Ханса переключить на канал «Культура». Они поговаривают о том, чтобы отказаться от поездки в Европу.
Мома-Айша и Лониль:
Мома-Айша и Лониль встречают рождество у папы Ханса и Сони, которые не то чтобы в лепешку расшиблись, чтобы создать рождественскую атмосферу. Соня, в перерывах между посещениями сортира, извлекает откуда-то парочку игрушечных гномиков, сделанных Каско, когда он был маленьким. Стоит упомянуть, что Каско особенно неспособен ко всем творческим дисциплинам; гномики больше похожи на маленьких красненьких амфибий, чем на гномиков, и тоже не способствуют созданию той самой атмосферы. На следующее утро папа Ханс берет Лониля с собой на расположенную недалеко от города возвышенность, с которой открывается вид на фьорд и на застройку. Холод собачий. Когда папа Ханс показывает на четырехмачтовый парусник, стоящий в порту, и спрашивает Лониля, видит ли он его, тот, вместо того, чтобы сказать да, рыгает как мужик, выпустив облако замерзшего пара. Папа Ханс как-то в молодости завербовался на этот парусник на год и ходил на нем в Панаму. Он пытается донести до Лониля разные морские байки, но Лонилю все это до лампочки. Он видел попугая, вытатуированного на руке у папы Ханса, в свое время это произвело на него большое впечатление, но сколько же раз можно травить одни и те же байки. Тем более детям. Лониль много раз пытался черным фломастером нарисовать попугая у себя на руке, но получались у него каждый раз крупные каракули. Да, Лониль не юный Пикассо. Теперь опыт с попугаем для него пройденный этап, и если уж папа Ханс хочет заинтересовать его, то ему необходимо напрячь фантазию. Дома Мома-Айша и Соня делятся друг с другом опасениями, а кроме этого — готовят еду. Сегодня будет жаркое. Мома-Айша рассказывает Соне, как Симпель доволен своей отсидкой. Соня докладывает Мома-Айше, что когда папа Ханс в последний раз был у него, что-то он по-другому запел. Мома-Айша говорит, что так не думает. «Сиимпель всигдаа всигдаа ииискает уединеение», говорит она. Однако когда они с Лонилем позже в тот же день появляются в Окружной тюрьме, она очень скоро видит, что Соня была права: у Симпеля от скуки глаза совершенно пустые. Все оставшееся от рождественских каникул время Мома-Айша тратит на то, чтобы пристроить Лониля в другую школу, задача не из самых простых; во-первых, мало кто с радостью согласится принять в класс проблемного ребенка, во-вторых, каникулы же. Все съемки, естественно, отменены, и у нее есть время немного задуматься о семейной жизни как таковой.
Нафуниль Артана:
Накануне сочельника Нафуниль звонит Айзенманну и спрашивает, не может ли тот зайти и помочь ему избавиться от некоторого запаса порнофильмов, которыми он торгует из-под полы («однако, парнуху нада бистренька бистренька вон из маего магазина»). Айзенманн соглашается. Если уж Айзенманн к кому и чувствует симпатию во всем этом долбаном концерне, так это к Нафунилю. Айзенманн отправляется в АльМафар и прежде, чем приступить к работе, ему приходится закусить измирской кюфтой вместе с Нафунилем, его женой Эльсси и новорожденной малышкой Мунан. Нафуниль, Эльсси и Мунан мусульмане (причем Мунан этого не знает), так что и там не наблюдается рождественской атмосферы. «А игдеээ ти зааавтра накушаисся свиньи как свинья, Айзенман-джан?» говорит Нафуниль Айзенманну и смеется. Ээльси тоже смеется. Айзенманну представляется сложным зайтись от смеха именно над этой шуткой, он вместо этого улыбается и рассказывает, что терпеть не может Рождество, и завтра весь вечер проторчит дома один-одинешенек. Аль-Мафар — «ресторан» Нафуниля — последние годы управлялся более-менее как-то сам собой. Убрав порнуху, Нафуниль может вздохнуть спокойно и, может статься, единственный из всех в ЕБУНТе в нормальном режиме продолжить работу над своим проектом. Финансовый мухлеж папы Ханса его не затрагивает. Так что Нафуниль с Эльсси тоже много смотрят телек. 27-го декабря они посещают мечеть, расположенную в еще более трущобистом районе города, чем тот, где они живут.
