— В центре, напротив церкви.
— Здесь, в Ердегхате?
— Да. Эту читательскую конференцию мы и организовали, а я являюсь ее главным устроителем.
— Тогда вы знаете, в котором часу приезжает отец.
— К гостинице он должен подъехать в половине шестого. Вы пойдете туда?
— Пойду, а чем вы будете заниматься до того времени?
— Схожу домой, пообедаю, приведу себя в порядок...
По лицу юноши скользнула улыбка.
— Жаль, — проговорил он, — я надеялся, что мы вместе погуляем. Хотел заманить вас...
— Куда?
— В город. Я, собственно, его как следует и не видел. Хотел, чтобы вы мне его показали.
— А вы уже обедали?
— Нет. Но я так плотно позавтракал, что еще не проголодался.
— Я приглашаю вас на обед.
— А здесь есть ресторан?
— Нет, я приглашаю вас домой. Правда, готовила я вчера, но думаю, что вам мои блюда покажутся вполне съедобными.
— А что скажет ваша матушка?
— Я уже забыла, когда жила с ней.
— А соседи? Что скажут они, если увидят меня в вашем доме? Ведь в провинции нравы не такие, как у нас в Пеште.
— Нравы у нас другие, это верно, но меня не интересует мнение соседей. Я отвечаю за себя, а не соседи. Однако если вас это смущает, мы можем пройти ко мне так, что нас ни одна живая душа не заметит.
Юноша пожал плечами:
— Я не против.
Они не спеша направились к лесу. По пути Марика объяснила, что домик ее стоит на самой окраине, возле кладбища, к которому ведет дорога через лес.
— У меня небольшой садик, так он примыкает прямо к опушке, — продолжала объяснять девушка. — Со стороны леса в изгороди есть неприметная калитка. Весной я обычно хожу домой этой дорогой. Немного длиннее, зато приятнее: нет пыли и воздух свежий.
Когда они поднялись на вершину холма, Эндре впервые увидел затопленную вешними водами равнину. Он остановился, пораженный видом разбушевавшейся стихии:
— Словно огромное озеро!..
Марика тоже посмотрела на водное зеркало.
— Дорого нам обойдется это зрелище, — печально заметила она. — Под водой оказались не только луга, но и пахотные земли сельхозкооператива. А уровень воды в Кевешде продолжает подниматься. — Она показала рукой в сторону реки: — Посмотрите вон туда. Люди работают так уже третий день.
С вершины холма были хорошо видны и бульдозеры и грузовики, выстроившиеся в длинный ряд. Они беспрестанно подвозили грунт для укрепления насыпи.
— Когда у вас в последний раз было наводнение?
— По рассказам директора школы, в начале тридцатых годов. Говорят, вода поднималась тогда до церковной ограды.
— А ведь церковь стоит на самом высоком месте, — заметил Эндре, глядя в сторону вытянутой руки Марики. — Я читал, что Дунай тоже вышел из берегов. В Пеште почти все низкие места залило водой.
— Пойдемте, — предложила девушка и пошла дальше. — Вы где живете в столице?
— На проспекте Пашарети. Красивое место, хотя мне лично оно не нравится: там очень сыро, Вы бывали в Пеште?
— Я там родилась. И хотя с детских лет живу в провинции, в Будапешт не раз наезжала навещать бабушку.
— Вам нравится жить в провинции?
— Просто я привыкла, а привычка подчас сильнее любви.
В лесу стояла тишина. Когда Эндре и Марика на минуту умолкали, слышен был только шорох опавшей хвои под их ногами. Эндре казалось, что он идет по мягкому ковру. От царившей вокруг тишины и спокойствия его охватило такое блаженство, что и деревья, и кустарники, и скалы, и солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь густые кроны деревьев, навались сказочно прекрасными.
— Знаете, у меня такое чувство, будто я давно знаком с вами.
— А я думала, вы совсем забыли обо мне.
— Нет, не забыл. Напротив, мне даже немного обидно было, что вы не навестили меня в больнице.
— Я вас уже не застала там.
— А вы приходили?
— Конечно, приходила.
— А почему ничего не написали?
Марика искоса посмотрела на Эндре, желая встретиться с ним взглядом, но он в этот момент смотрел себе под ноги.
— Я писала, и не один раз.
— Но я не получил ни одного вашего письма.
— Дело в том, что письма я не отправляла.
— Почему же?
— То не смела, то не хотела.
— Тогда зачем же писали?
— Не могла не писать.
— И что же вы сделали с теми письмами?
— Оставила у себя.
— А нельзя мне прочесть их?
— Может, как-нибудь... потом... я отдам их вам...
— Когда же?
— Этого я и сама пока не знаю. Может быть, никогда...
— От чего же это будет зависеть?
Марика немного помолчала, затем сказала:
— Скоро мы придем.
— Вы не ответили на мой вопрос.
— Не захотела — и не ответила.
Эндре собрался было бросить окурок, но девушка схватила его за руку:
— Так нельзя, сначала затопчите...
Эндре втоптал окурок в землю.
— Я хотел попросить у вас прощения. — Он коснулся руки Марики.
— Прощения? — нахмурилась она. — За что?
— За свои нелепые подозрения. Разве вы не помните?
— Не знаю, что вы имеете в виду.
— Я ведь вас назвал тогда любовницей лейтенанта Ковача.
— А, вспомнила! А откуда вам стало известно, что это не так?
— Ковач сказал.
— А если он вас обманул?
— Да и вы говорили, что это не так.
— Но мне же вы не поверили. Так почему же верите Ковачу? Не вижу логики.
— Зато я вижу. Я знаю, что Ковач мне не солгал, не мог солгать.
— А если солгал? Вдруг я все же его любовница, тогда что?
— Мне было бы очень больно.
— От того, что я его любовница, или от того, что он обманул вас?
— И от того и от другого.
— Не понимаю, почему вас это так трогает. Мы ведь с вами, по сути, незнакомы. — Девушка устремила задумчивый взгляд на Эндре.
— На этот вопрос я не хочу отвечать.
— Счет один-один.
— Ладно. Надеюсь, настанет время, когда нам обоим придется ответить на вопросы, оставшиеся без ответа. Разумеется, когда мы сами этого захотим.
— Думаете, такое время придет?
— Я бы очень хотел этого, но все будет зависеть от вас.
Лес начал редеть, и вдали уже можно было рассмотреть черепичные крыши домов, разбросанных по склону холма.
— Сейчас придем, — заверила девушка и, сделав несколько шагов, неожиданно спросила: — А раньше мы с вами нигде не встречались?
— Вряд ли... После смерти мамы я стал частенько размышлять о жизни и смерти...
— А я о смерти не задумываюсь. Мне нравится жить. Правда, когда я училась в гимназии, у нас в классе одна девочка наложила на себя руки.
— Из-за чего?
— Из-за несчастной любви. Мы все жили в интернате. Клара была среди нас самой красивой. А еще она занималась художественной гимнастикой и даже входила в состав сборной. И вот она влюбилась в молодого инженера. Он обещал жениться на ней, как только Клара получит аттестат зрелости. Она и отдалась ему, только об этом, кроме меня, никто не знал. Она была так счастлива, что даже учиться стала лучше. А спустя несколько месяцев (это случилось весной) инженер возьми да и скажи ей, что жениться он раздумал, что они должны расстаться, но без скандала, так, как это делают умные люди. Клара вернулась в интернат — она не плакала, даже никому не сказала ни слова, — поднялась на четвертый этаж и выбросилась из окна.
— И разбилась?
— Нет, не разбилась, но на всю жизнь осталась калекой. С тех пор она прикована к инвалидной коляске. Страшное зрелище: на удивление красивое лицо и изуродованное тело...
— Да, это ужасно.
— Я бы не стала расставаться с жизнью из-за несчастной любви. И вовсе не потому, что я труслива, а потому, что этим ничего не изменишь. Но если бы я в кого-нибудь безумно влюбилась, то, наверное, смогла бы...
— Вы сами себе противоречите.
— Я бы умерла не потому, что меня оставил возлюбленный, а... Вот мы и пришли.
Эндре остановился и только теперь заметил ухоженный сад.
— Это и есть мои владения, — с гордостью произнесла Марика.
— Вы сами ухаживаете за садом? — поинтересовался юноша, пока она доставала ключ из сумочки.
— Мне помогает дядюшка Лайош. За фруктовыми деревьями ухаживает он, а за цветами — я. Проходите...
Пока Марика накрывала на стол и подогревала обед, Эндре внимательно осмотрел со вкусом обставленную квартиру, а затем подошел к окну, отодвинул занавеску и выглянул в сад. «А здесь и от любопытных взглядов можно укрыться», — подумал он. С двух сторон сад был обнесен высокой каменной оградой, вдоль которой росли развесистые кусты сирени. С улицы во двор заглянуть было невозможно, а со стороны ельника можно было увидеть разве что калитку.
— И вы не боитесь жить здесь в одиночестве? — спросил Эндре. — Хотя бы собаку завели...
Марика в этот момент расставляла на столе тарелки.
— А чего мне бояться? Люди ко мне хорошо относятся. Садитесь... Не знаю только, понравится ли вам моя стряпня.
Они сели за стол. Ели молча, сосредоточенно. Чувствовалось, что оба смущены.
— Вам налить еще супа? — предложила Марика, но Эндре лишь покачал головой и посетовал:
