– В какую больницу, почему? А почему вы мне не позвонили?
– Врач пришел и отправил по «скорой»! Сказал, третья городская!
В больницу Лиза поехала на редакционной машине. Маленькая дощатая дверь никак не могла быть входом в больницу! Лиза несколько раз обежала ограду, вернулась к дощатому лазу и после долгих выяснений получила наконец нужные сведения – вторая терапия, двенадцатая палата.
– Лизонька, меня привезли и бросили... – Инна Сергеевна была бледна и держалась за сердце.
Лиза скинула куртку и бросилась за врачом.
– Налево по коридору, потом по лестнице направо и по маленькой лестнице до упора, затем направо и три ступеньки вниз... – скороговоркой бросила толстая медсестра.
Лиза заблудилась сразу. Казалось, она попала в сюрреалистическое кино, где в полутьме тенями бродили одетые в лохмотья старики... Лиза еще пометалась по этажам и вернулась. Боже, как в фильме ужасов: вместо двенадцатой палаты склад столов и стульев, в центре раскинулось гинекологическое кресло. Лиза помотала головой, надеясь, что видение исчезнет.
– А где двенадцатая палата? Она только что здесь была, у меня там бабулька... – в беспомощном ужасе спросила Лиза толстую медсестру. Слава богу, медсестра та же самая. – И куртка моя там... очень дорогая...
Оказалось, перепутала. Нашла врача, поговорила, дала денег медсестре, помчалась домой.
– Я только что споткнулся и стукнулся об телевизор, я-то ничего, а вот телевизор не работает. Нужен срочно мастер, – встретил ее Моня.
– Дед, отвяжись от меня, там у Инны Сергеевны даже тарелки нет, ей сейчас кашу в ладони наливают, пока ты вокруг телевизора пляшешь! – ответила Лиза.
«Сейчас закричу», – подумала она и принялась собирать вещи в больницу. Отвезла, пообещала приехать на следующий день. Вернувшись на работу, уселась в своем кабинете, как в убежище, подумала: «Началась плохая полоса» – и принялась просматривать материалы в текущий номер.
Лиза раздраженно листала страницы. Все не так! Она понимала, что скорее всего накручивает себя, но успокоиться не могла.
– Елизавета Константиновна, к вам Елена Владимировна, говорит, вы вызывали, – заглянула Марина.
– Я хотела бы узнать, что вы думаете о Марковой? – поинтересовалась Лиза у редактора службы информации после нескольких дежурных фраз о поездке.
– Неплохо пишет, – осторожно ответила Елена Владимировна.
– Я тут просмотрела ее материалы... Из номера в номер идет джинса. – Лиза поморщилась. Она старалась не пользоваться сленгом, но не скажешь ведь «проплаченная реклама». – Маркова приходит к вам и говорит: «Вот информационный повод – напишу об этом», а вы на что? Она хочет заработать, но надо же и совесть иметь!
Расправившись заочно с Марковой, Лиза попеняла артдиректору за неинтересную верстку, велела фотодиректору поменять фотографию на обложке и на этом сделала передышку.
С новыми силами она вызвала к себе одного из редакторов и устроила ему совсем уж несправедливую выволочку:
– О боже, опять?! Вы считаете, что нашим читателям нужна эта музыковедческая дребедень?.. Да их бы на детский абонемент «Музыка от А до Я»! В самый раз им будет! – Лиза тыкала пальцем в серьезнейшую профессиональную статью известного музыковеда. – Это не наш формат!
Она, как и редактор, прекрасно знала, что известный музыковед по совместительству являлась тещей издателя. Теща была настоящей «священной коровой», издатель велел печатать все ее материалы, и сказать ему хоть слово по поводу «формата» было невозможно.
– Ну, Елизавета Константиновна... – лениво протянул редактор.
Он нисколько не боялся Лизу. Всерьез на нее никто не обижался, такое безумие повторялось после каждого ее отъезда, и все знали, что уже завтра главный редактор придет в себя. Да и уезжала Лиза крайне редко.
К вечеру, когда Лиза уже совершенно выдохлась, в кабинет зашла Маша. Она принципиально не обращалась к секретарше, с независимым видом проходила мимо Марины, как к себе домой.
– Почему ты мне вчера не позвонила? Как только прилетела... – требовательно спросила Маша.
Лиза представила, как подруга обиженно ждала ее звонка. Сама никогда не позвонит, заставляет Лизу строго соблюдать все условности: раз она приехала, значит, она и должна проявиться первой.
– Маша, подробный рассказ будет вечером, я сейчас чуть живая, Инну Сергеевну сегодня в больницу положили...
– Я тебе говорила, нельзя было оставлять стариков с Ксенией на десять дней.
– Придется ей возить еду каждый день, в больнице кормить не обещали.
– Что же делать? Возить некому, – трагически произнесла Маша. Любые сложности ее радовали, она упивалась тем, как все плохо и как невозможно трудна жизнь.
Лиза отмахнулась:
– Придумаю что-нибудь.
Ее, в отличие от Маши, трудности тонизировали. Неразрешимых ситуаций нет. Чем сложнее найти решение, тем интереснее жить, хотя ежедневно готовить и возить еду в больницу совсем не увлекательно, кто же спорит. Она вздохнула, слегка подыграв Маше:
– Я иногда думаю, за что мне это?
– В придачу к старикам ты получила роскошную квартиру... – завелась Маша.
– А знаешь, у нас на пятом этаже поселилась армянская семья. Их там немного, человек восемьдесят, – сморщившись, сообщила Лиза. – Они так кричат... Вот в Америке в богатых кварталах трудно купить дом, если ты не белый и не протестант, они чужих не хотят.
– Ой, ну ладно, новая русская королева! Тебя бы на километр к таким кварталам не подпустили...
– Почему это? – обиделась Лиза. – Я же не негр!
– А у кого дед Моня, забыла, что он еврей?
– Так то – там, а мы – здесь, – резонно ответила Лиза, сметая невидимые крошки со стола, за которым они пили кофе.
– Ты, ненормальная, перестань крошки мести! Знаешь, что это невроз? – Маша любила подчеркнуть, что руководящая работа кончается для женщины неврозом. Сама она сидела дома. Писала обо всем понемногу, сколько Лиза ее ни просила выбрать что-нибудь одно, она рецензировала и выставки, и кино, и книги – что нравилось.
– Я принесла статью о фестивале финского кино. – Маша бросила на стол несколько листов.
– Машка, фестиваль уже давно прошел.
– Ну и что? Мне надо было осмыслить. Я же не твои попки-журналистки!
С ней было больше хлопот, чем толка, она требовала внимания, уважения, особого отношения. Не дай бог сделать замечание, подчеркнуть, что Лиза – главный редактор. Маша тут же кривилась: «Ты издаешь журнал для новых русских домохозяек, а я – творческая интеллигенция».
Маша налила себе еще кофе и сказала с нажимом:
– Пора звать Толстую и Тонкую. Они ждут.
Раз в два месяца Маша заставляла Лизу приглашать к себе машинисток, важно приносила тортик с кремовыми розами и удовлетворенно называла это «выполнением долга». Она вообще не любила терять людей, располагая всех в своей жизни, как персонажей на страницах романа. Каждому отводилось свое место, и никто не терялся, не пропадал. Это называлось у нее «правильно жить». Сама Лиза тоже занимала строго определенное место в Машиной жизни.
– Можно я разок прогуляю? Мне сейчас совсем не до них, Машуля! – взмолилась Лиза.
– Ну конечно, они для тебя недостаточно крутые, просто обычные бедные тетки... – завела Маша.
«Почему я все это терплю? Может быть, я ангел? – подумала Лиза и тут же честно призналась себе: – Нет, не ангел, совсем не ангел!» Ей не хотелось терять Машину дружбу. И еще немного, совсем чуть-чуть, грела мысль, что она покровительствует Маше, и та, хочет она того или нет, прекрасно это понимает.
Сегодня, как всегда по вторникам, Аня ходила в Дом ребенка. Дом ребенка № 2 – мрачное серое здание во дворе-колодце без единого кустика, как будто специально выбранное для печали. Сначала Аня помогала кормить детей, затем одевала, гуляла с ними в полутемном дворе. Гуляли не каждый день, а по очереди – не хватало рук каждого одеть, завернуть в одеяльце... Принесла обратно, раздела, погладила, поговорила немножко с малышом. Она знала, это самое главное – гладить и разговаривать, иначе даже здоровые дети начнут отставать в развитии. Поэтому Аня всегда ходила к самым маленьким. По дороге домой она всегда плакала, обзывая себя сентиментальной идиоткой. Как обычно, она на минутку забежала в соседний двор, оглядываясь по сторонам, привела в порядок лицо и, уже успокоенная, пошла домой.
В Дом ребенка № 2 Аня ходила много лет подряд, и ходила тайком. Никто не знал: ни родители, ни Олег. Олег бы не понял, а Дина бы ее просто убила. Это было единственное, что Аня умудрялась скрывать от своей семьи, и единственное, что принадлежало только ей одной.
– Мама, я пришла! – крикнула Аня и направилась в спальню.
Спальня была не совсем спальней, рядом с широкой супружеской кроватью стоял письменный стол с компьютером. «У меня есть еще два часа до прихода Кирюши из школы», – подумала Аня и включила компьютер.
Аня писала роман. Это было уже пятое произведение за три года, но ее книжки не занимали почетного места в центре гостиной. Четыре маленькие книжечки в мягких обложках с именем Анна Горина аккуратной стопочкой пылились на подоконнике в ее спальне.
