– Нет, это просто замечательно, что вы вспомнили о шекспировской Порции! Счастливое совпадение – я как раз собирался сказать еще об одной возможности, которая будет вам предоставлена, если вы действительно не хотите остаться до конца ваших дней гостем доктора Малло.
– Да? И что же? Что это?
– У Шекспира – на случай, если вы запамятовали, – есть две Порции. Одна, как вы только что совершенно справедливо отметили, в «Венецианском купце». Но вы забыли упомянуть о другой. О Порции из «Юлия Цезаря».
У Оливера кружилась голова.
– Не понимаю.
– Она, если помните, предпочла покончить с собой, проглотив горящие угли. В детстве это всегда вызывало у меня острый интерес. Как это возможно? Так вот, эта плита, «Ага», старой конструкции. Работает на твердом топливе. Боюсь, других средств, позволяющих лишить себя жизни, в этой комнате не имеется. Я все основательно проверил, а мне ведь известно, как меблируют комнаты, чтобы предотвратить самоубийство. Пол и стены обиты резиной, ничего металлического, каменного или деревянного здесь нет. Вы можете, конечно, побиться головой об холодильник, но сомневаюсь, что это убьет вас, зато соглашение наше аннулирует наверняка. Решайте сами. Пластмасса ваших наручников отличнейшим образом расплавится, если их приложить к печи. Мучительно, сколько я себе представляю, зато действенно. Вы просто поднимаете крышку печи и угощаетесь. В общем и целом, Оливер, решать вам. Наглотаться, подобно Порции, горящих углей или провести остаток дней в сумасшедшем доме. На то, чтобы принять решение, вам отводится десять минут.
– Вы безумец!
– Да, вы все время это твердите. Не понимаю, что можно изменить, повторяя одно и то же. Если это неправда, вам вряд ли стоит ожидать, что оскорбление меня поколеблет. Если же правда, тогда, полагаю, обращаться ко мне с мольбами и вовсе бессмыслен-то. Так или этак, Господь все едино милостив, а больше и говорить не о чем. Девять минут сорок пять секунд.
Помощники Неда находились в гостиной – мистер Гейн ломал голову над кроссвордом, прочие сгрудились вокруг него. Нед помог Гейну справиться с задачей.
– Тут должна быть «рубаха». «Своя… ближе к телу».
А вы написали «собака», Джон.
– А, черт! Да. Промахнулся. Привязались ко мне эти приматы. Знаете – устал как собака, устал как макака.
– М-да. – Нед, дивясь причудливости мыслительных процессов мистера Гейна, принялся проверять, все ли подготовлено должным образом. – Двигатель фургона разогрет? Хорошо. Судно ждет. Каждый из вас знает, что ему следует делать.
– Все готово, сэр, – отрапортовал Флойд. – Когда доберемся до Левингтона, будет уже достаточно темно для…
Вопль, раздавшийся в этот миг, не походил ни на что, когда-либо слышанное любым из находившихся в гостиной. Мистер Гейн и братья Дрейпер хорошо знали, что такое насилие. Флойд тоже много чего повидал в своей жизни, но это… это было нечто для них новое. Флойд рванулся к двери кухни, но Нед схватил его за руку и остановил:
– Дайте ему минуту. Это его выбор.
Дрейперы расширившимися глазами смотрели один на другого. Гейн уставился в ковер, а Флойд вылупился на Неда. Вопли прервались.
– Теперь, полагаю, можно. – Нед первым оказался у кухонной двери.
Одежда и волосы Дельфта горели, волдыри величиной с апельсин вздулись на губах, рот был раззявлен в крике. Но ни языка, ни голосовых связок у него уже не осталось, и звук изо рта не шел. Дельфт привалился к стене, впившись скрюченными пальцами в свое тело.
Увидев Неда, Дельфт качнулся в его сторону. Нед поспешно закрыл дверь и запер ее на засов.
– Дадим ему еще пять минут. Тогда все будет кончено.
Флойд положил руку на грудь Неда:
– Мне плевать, сколько вы платите. Кто-то должен войти туда и прикончить его, чтоб не мучился.
Нед, обогнув его, вернулся в гостиную.
– Минутку, – сказал он, остановившись у камина и повернувшись к своим помощникам. – Давайте-ка разберемся в наших делах. Мистер Флойд, вы занимались арендой дома?
– Вы знаете, что я, но какое?..
– Вы заплатили наличными. То же относится к машине и фургону?
– Конечно.
– Никто не знает, что вы побывали в этом доме. Как только мы сотрем все отпечатки, здесь будет чисто.
– Да дело не в этом, сэр…
– Именно в этом, мистер Флойд.
Нед извлек из кармана маленький револьвер и выстрелил Флойду в горло. Поворачиваясь против часовой стрелки, он прострелил головы Гейну и Дрейперам. Потом окунул дуло револьвера в оставленную Гейном на столе у дивана чашку чая – дуло приятно зашипело. Нед допил чай, склонился над телом Гейна. Вытянув из кармана его куртки ключи от машины, он сунул их в свой карман и направился на кухню.
Дельфт, корчась и содрогаясь, валялся на полу. – Один, – прошептал Нед, на прощанье двинув ногой по обгорелым останкам.
Он доехал на машине до Питерборо и бросил ее на стоянке у вокзала, рядом с «лексусом», который они с Гейном оставили здесь восемь часов назад. День выдался суматошный, а ведь еще не со всеми делами покончено.
Нед дрожал, и это удивляло его, поскольку он сознавал, что спокоен. Он ощущал тот подлинный покой, который снисходит лишь на людей, честно заслуживших ночной отдых. Мир и покой, порождаемый только истинными достижениями.
Теперь он готов обратиться к добрым делам. Память о Бэйбе будет увековечена в каждом большом городе, от Копенгагена до Канберры. Библиотеки, школы, больницы. Международный университет. Научные центры. Сиротские дома, основанные на новейших, прогрессивных принципах. Дети со всего света будут совершенствовать в них свои умы и тела. И рядом с ним будет Порция. Они вместе станут править величайшей в мире благотворительной империей. Станут источниками всего, что есть хорошего на свете. Быть может, все случившееся с ним было частью какого-то огромного, удивительного плана. До чего тускла была в его жизнь без великого движущего мотива, так много лет озарявшего его изнутри. Небеса направляли его. И привели к этой полной величия минуте.
Он оглядел дом с другой стороны улицы. В темноте светилось всего одно окно. Должно быть, Порция с Альбертом сидят на кухне и мирно беседуют.
Он позвонил в дверь, однако никто ему не ответил. Позвонил еще раз. Кошка спрыгнула со стены и потерлась о его лодыжки, скорбно мяуча. Нед слышал и другой скорбный звук – негромкое, плачущее пение на языке, которого он не знал. Он толкнул дверь, та распахнулась. Кошка скользнула в дом, опередив его.
– Порция? Ты здесь? Порция, это Нед.
Пение стало громче. Нед увидел свет, льющийся сквозь люк в стене кухни, и прошел в столовую.
– Порция, это я. Что ты здесь делаешь?
Черная ткань закрывала зеркало над буфетом, на низкой скамеечке сидел Питер в разорванном пиджаке и разорванном галстуке. Он выпевал, уставившись в пол, еврейскую молитву.
– Питер? Это я. Вы меня помните?
Питер поднял глаза.
– Нед? Я помню тебя. Ты Нед.
– А где Порция, где Альберт?
– Уехали. Все уехали. Сын моего брата умер, слышал?
– Куда? Куда они уехали?
– Кто знает?
Оставив столовую, Нед ринулся на второй этаж. Одежда валялась по полу, зияли платяные шкафы, в ванной валялись флаконы шампуня и тюбики зубной пасты, пол усеивали пузырьки с таблетками, щетки для волос, куски мыла. Они покинули дом в панике, в дикой спешке. Неужели они думали, что им следует бояться его? Его, Неда?
Он поспешил вниз. Стенания старика сводили его с ума.
– Куда они уехали? Вам-то они должны были сказать!
Питер ничего не ответил, но продолжал раскачиваться взад-вперед, распевая молитвы. Нед прошел в кухню, поискал молоко. Свет из холодильника упал на стол, и Нед увидел на нем конверт.
Неду Маддстоуну.
Он помнил ее почерк! После стольких лет – помнил. Он прижал конверт к щеке.
– А теперь уходи, – донесся из гостиной голос. – Уходи и никогда не возвращайся. Ты и так наделал достаточно. Уходи.
Нед сидел в машине и плакал. Она ничего ему не оставила. Только старые письма. Даже записки и той нет. Но она же не сможет спрятаться от него. При его-то власти он отыщет ее в любом уголке света.
И что потом? Допустим, он найдет Порцию. И что станет делать дальше? Запрет ее под замок? Заставит выйти за него замуж? Слишком поздно. Да и всегда было слишком поздно.
И Нед понял, что ему следует сделать. Надо вернуться домой. Все очень просто. Все очевидно. Он должен вернуться домой, уйти подальше от грохота и ужаса этого мира. Домой, где царит либо яркий свет, либо уютная тьма. Домой, где все его понимают. Туда, где покой, свобода, нежность, любовь. Дом – на любом известном ему языке – это самое лучшее, самое сильное слово. Дом. Его шведский остров. Там живут друзья, там призрак Бэйба будет приходить и снова учить его.
Он стоял на палубе, глядя назад, на Англию. Клочья бумаги летели из его ладони, вспархивая, как бабочки, за кормой. Остатки прошлого века – века, когда влюбленные писали друг дружке письма и посылали их, запечатывая в конверты. И временами, чтобы выразить свои чувства, они прибегали к разноцветным чернилам или опрыскивали почтовую бумагу духами.
