— Но вы… ваше здоровье! — захватал я ртом воздух, но Хидейк лишь отмахнулся.
— Поверьте, друг мой, я и без магии кое на что гожусь, а уж с Шаасом за спиной становлюсь просто незаменимым членом экипажа.
— Хидейк, поймите меня правильно…
— …Прошу прощения, что перебиваю, но, как я уже говорил, время нам далеко не друг. Да, я вас понимаю, и подозреваю, что правильно. Обещаю, что всецело положусь на ваш опыт, и последнее слово всегда будет за вами. Что скажете?
— Но с чего вдруг вы решили…
— Мне ужасно скучно, — в обезоруживающей откровенностью улыбнулся альв, — Я три дня провалялся прикованным к постели, и мне очень, очень не хватает сильных чувств.
— Попробуйте любовные романы, — вырвалось у меня, но он лишь ухмыльнулся, оценив шутку недостаточно высоко. И это, в сущности, было справедливо.
Ловить экипаж мы не стали, — так далеко от центра, да в столь поздний час поиски могли затянуться до утра, — и отправились в Актерский пешком. Альв, истощившись в споре, сохранял задумчивое молчание, а о присутствии ящера забыть было проще простого, — телохранитель точно растворился в вечернем сумраке. И эта тишина, которую нарушал лишь шорох наших шагов, пришлась кстати — до встречи с карликом и его подружкой оставалось немного, и я увлеченно репетировал их знакомство с Хидейком.
Может, отбросить ненужные витийства? "Позвольте представить вам Хидейка, нашего нанимателя…" Но возникает резонный вопрос: с какого перепугу он стал нашим? Альв нанимал только меня. "Это — Хидейк, мой клиент, прошу любить и жаловать". Мало того, что звучит глупо, так еще и нагло — мы с Карлом и Леморой не настолько близки. Ну что ж, пусть будет "Карл, Лемора, это Хидейк, мой наниматель. Хидейк, это Карл и Лемора, мои…" Мысль споткнулась о попытку записать в напарники еще и нахальную взрывоопасную Тронутую, ради которой мне, к тому же, пришлось пойти на самое настоящее преступление. Нет, "напарники" не пойдут. "Помощники", вспомнил я меткое словечко Хидейка. Пусть будут помощниками. Я вынырнул из раздумий и уткнулся взглядом в резную вывеску с изображением рваного полукруга. Ничего более похожего на выеденное яйцо окрест не наблюдалось, и я, пожав плечами, взялся за ручку двери и нырнул в густую тучу табачного дыма. Пивные в Актерском переулке редко пустовали.
Старый эггр за стойкой повел мохнатыми бакенбардами, как-то неловко повернул голову, натужно щурясь в нашу сторону, и я вдруг понял, что левый глаз у него затянут молочно-белым бельмом. Огибая забитые до отказа столики, мы подобрались ближе и я, перекрикивая тяжелый от винных паров гомон, проорал:
— Андерс, правильно?
— Ага, — буркнул здоровяк, — чем могу? Промочить горло, согреть постель, накормить, искупать?
Фраза казалась настолько двусмысленной, что мое воображение в панике взвыло.
— Не… не надо, — хрипло выдавил я, — мы к кха… Карлу Райнхольму. Он должен был предупредить.
— Какому еще Райнхольму? Вы кто вообще есть? Как звать?
— Брокк. Частный детектив.
— Детектив? — эггр зашарил ручищей по стойке, оставляя жирные пятна на покрывавшем ее пестром перламутре пивных клякс и прочих потеков, думать о происхождении которых было бессмысленно и неприятно. В древней гавани у берегов пересохшего кофейного озерца обнаружилась изрядно напитавшаяся вином бумажка. Эггр засопел, громко вчитываясь в непривычное слово "детектив".
— Это ты, вроде как, ищешь всякое?
— Вроде как, — покладисто улыбнулся я, — а ты что-то потерял?
— Жену. Пока не нашел, — хохотнул трактирщик, отряхивая бумажку и еще сильнее сощуривая единственный зрячий глаз. — Найдешь?
— Посмотри в театре, — напряженно осклабился я, — он тут недалеко. Туда, говорят, убегают целые толпы романтичных красоток, главное — успеть раньше, чем их воздушные замки развеются…
Кажется, собеседник потерял меня уже после первого предложения.
— Ага, Брокка вижу. Человек, лет сорок, нос длинный. А эти двое что? Про альвов с ящерами никто не говорил.
— А эти со мной. Я их нашел, — хмуро проворчал я.
— А, понял, — заулыбался эггр, — вроде, как детектив нашел.
Я лишь вздохнул. Кривой проводил нас куда-то в подвал и оставил перед крепкой дверью, которую кто-то осторожный укрепил массивными железными пластинами. Подумать только, а ведь вздорный цвергольд не был чужим и в этом заведении.
За дверью оживленно спорили — сквозь толстые доски прорывались громкие, хотя и неразличимые голоса, кто-то шумно что-то двигал и чем-то звенел.
"Карл, Лемора", мысленно затянул я снова, "это…"
— Это… что у вас тут такое происходит?! — вырвалось у меня вместо того.
ГЛАВА 34,
в которой завершаются метаморфозы,
а учеба начинается без ученика
Стрелка манометра постоянно убегала к дальнему краю шкалы и принималась безудержно содрогаться, пытаясь вырваться на свободу. Астан уже и не помнил, сколько раз ему приходилось всем телом повисать на тяжелом и скольком от его собственного пота рычаге. Со свистящим хохотом рвался наружу одуревший от свободы пар, громоздкий механизм сухо взревывал и останавливался на мгновение, а после громко и зло выл, раскручивая маховик исполинской машины. Сиах, глаза которого выпучились от натуги, подвозил к лотку одну стальную пластину за другой. Пластины были разные, и когда попадалась большая, мальчишка стравливал пар вне очереди и, пока котел набирал давление, сломя голову мчался помогать. От жары кожа ящера пахла резко и неприятно, и, пока они тащили к лотку очередной металлический прямоугольник, Астан старался дышать как можно меньше. От этого здорово страдала его внимательность и Сиах, который злобно шипел при каждом опасном крене тяжелой ноши.
Машина с грохотом обрушивала на стальные листы тяжелую болванку, что-то лязгало, и на несколько мгновений механизм стихал. Ящер шипел, мальчишка стравливал пар и бежал на помощь.
Зал старой церкви было не узнать. Весь пол покрывали бухты прочных, но гибких шлангов, мотки проволоки, какие-то трубы и ящики, а у дальней стены… Туда Астан старался не смотреть. Пусть в его душе и не осталось места сомнениям, какой-то темный, неясный комок в самой ее глубине при каждом взгляде на дюжину неподвижных тел, что завернутые в куски мешковины лежали на столах, начинал шириться и сдавливать нутро.
Хлопнул пресс, взвизгнул резак. В последний раз завыл пар, и машина остановилась. Но отдыхать было рано — едва переведя дух, мальчишка и ящер взялись за инструменты, и работа закипела с новой силой — со скрежетом вставали на место болты, щелкали, сгибаясь, скобы, хрустели кожаные ремни. Когда же настала пора браться за напильник и обтачивать две дюжины новеньких, только что отлитых петель, Астан чуть не заорал беспомощно похлеще давешнего пара. Но сдержался и целых два оборота проклинал собственную слабость, чувствуя, как тяжелеет напильник и немеют руки.
— Последние штрихи к первому портрету нового мира! Ну-ка, ну-ка, собрались! — Астан еще не видел отца таким веселым… нет, счастливым! — Радость старика почти озаряла жаркий полумрак, — все помнят, что нужно делать? Если забыли — смотрите на кожу, я все метки расставил. Нужно быть совсем тупым, — голос на краткое, едва заметное мгновение напитался злобой и яростью, — чтобы промахнуться. Шланги тоже помечены. Ай, молодцы! — он подбежал туда, где широкой звездой распялились в стороны двенадцать стальных лепестков, каждый из которых трудолюбивый сын снабдил парой петель у широкого основания. — А я еще гадал, нужно ли тащить так далеко эту махину. Ну вот, пригодилась же! — он весело подмигнул помощникам, — а то бегали бы вы с тачками по коридору.
Звук, раздавшийся из дальнего угла, пропитал последние слова, обволок их и растворил. В этом всхлипывающем стоне погребальной песней смешались живой вздох и скрежет разгибающегося стального обруча.
— О! Слышу, слышу, пора, — заулыбался шире прежнего старик и припустил к застывшей в тенях живой громаде. — Чего встали? — донесся его суровый голос мгновение спустя, — А ну, за дело!
И они взялись за дело. Сначала на крюках опустился огромный котел. Скобы с остро заточенными краями прошли в специально приваренные ушки и, не задерживаясь, пронзили едва дрогнувшую плоть. За последние дни тело Хротлина разрослось. Астан, хоть и старался лишний раз не глядеть наказанному орку в лицо, все равно несколько раз мазнул самым краешком глаза по расплывшимся чертам, и едва не вывернулся наизнанку от отвращения. Серая блестящая кожа где-то шла буграми и наростами, где-то висела, как гриб-паразит висит на березе, а в некоторых местах покрылась совсем уж тошнотворными влажными язвами, по краям которых выступала гадкая белая пена.
Скобы намертво соединили плоть с металлом, и по приказу старика ящер принялся крутить ручку лебедки. Забряцали, натягиваясь, цепи и поползли вверх. С губ существа, которое никто уже не причислил бы к какому-либо известному виду, сорвался легкий, едва слышный стон, но больше оно не проронило ни звука.
