В холодном воздухе слышно наше дыхание, глубокое, ритмичное. Оно вводит нас в состояние, близкое к трансу. Живем. Мы все еще живем. Мы в супермаркете. Дышим. Банки и пакеты на полках для нас всего лишь цвета и формы. Мы не способны распознавать продукты или читать этикетки. Если брать по одному предмету от каждой группы, то, возможно, попадется то, что надо.
Это.
То.
Это.
- Детектив-сер... Мистер Робертсон... Голос откуда-то сбоку.
Поворачиваюсь и вижу женщину. В ней есть что-то...
...на ее лице широкая улыбка. У нее красивые волосы и очень белые зубы. На ней джинсы и бежевый свитер-поло под коричневой кожаной курткой. В глазах грусть.
Кто она? Бессонница и голоса в голове, требующие внимания... уважения, совсем меня доконали, и я едва способен соображать.
- Здравствуйте, как дела? - говорю я, и это все, что я могу сказать.
- Так себе... не то чтобы плохо, но и не сказать, что хорошо. - Она невесело смеется. Мне хочется увидеть ее улыбку. Она такая красивая, когда улыбается. - Мне недостает его. Я скучаю. Почему так получается, что умирают только хорошие? - спрашивает женщина, спрашивает по-настоящему, глядя на меня так, словно я могу знать ответ.
- Э... я... э...
Только теперь она замечает, каков я на самом деле. Видит гипсовый воротник, оберегающий поврежденную шею. Видит шесть фиолетовых банок в моей корзине. Я и не заметил, как они там оказались. Такое впечатление, что запрыгнули сами, не спрашивая моего согласия. Она видит меня. Видит бомжа с четырехдневной щетиной, в потертом пальто и заляпанных штанах.
- С вами все в порядке? - спарашивает она.
- А? А, это. - Я смеюсь, оглядывая себя сверху донизу, и, наклонившись к ней, заговорщически шепчу: - Работаю под прикрытием.
- Не слишком ли экстремально для магазинной кражи?
- Ха! Тут дело не в магазинной краже. Мы расследуем крупномасштабное корпоративное мошенничество.
Я киваю в сторону офисов в задней части супермаркета.
- Понятно, - неуверенно говорит она, и тут к ней подходит мальчик, ее сын. - Помнишь мистера Робертсона? Полицейского, который пытался спасти твоего отца?
- Привет, - улыбается мальчишка, но, рассмотрев меня, делает шаг назад.
Представляю, как от меня несет. Я и сам чувствую вонючий запах прели.
- Все в порядке, сынок. Мистер Робертсон ведет расследование, он детектив. Ему пришлось переодеться бродягой. Это, должно быть, так интересно.
Мальчик принужденно улыбается.
- Привет. - Я улыбаюсь ему. На нем спортивный костюм с эмблемой «Хартс». Новый. Рождественский подарок. - Так ты болельщик? А вчера ходил?
Он уныло качает головой.
- Не-а...
- Раньше Колин... - начинает женщина.
- А кто твой любимый игрок? - спрашиваю я, ожидая услышать имя Нейла Макканна или Колина Кэмерона.
- Том Стронак, пожалуй, - с некоторым сомнением говорит мальчишка, - хотя он сейчас уже не тот, что раньше.
- Это же мой сосед! Надо будет попросить у Тома парочку пригласительных билетов на ближайшую игру. Ты бы пошел?
- Да, было бы клево.
- Говори нормальным языком, Юэн. - Его мать смотрит на меня. - Спасибо, вы очень добры, но...
- Никаких проблем. Честно.
Обмениваемся адресами и телефонными номерами. Они уходят.
- Какой добрый человек этот мистер Робертсон, - доносится до меня.
Ручки пластиковых пакетов едва не перерезали нам пальцы, но мы замечаем это, только когда приходим домой.
Кто мы?
Кто мы?
Открываем теплую воду, чтобы восстановить кровообращение. Из крана бьет ледяная струя. Поспешно отдергиваем руки. Какая дикая, до слез обидная ситуация: преступники живут в лучших условиях, чем мы. По телевизору все то же - праздники и куча долбаных
(почему бы нам не перекусить, Брюс? Меня немного беспокоит тот факт что ты почти не ешь. Не думаешь о себе, подумай обо мне. Разве в голове у тебя не звучат голоса, требующие внимания и уважения? Ладно, раз ответа нет, то мне ничего не остается, как продолжить твою историю. Тебя растила бабушка, выпивоха, обездоленная, но добрая женщина. После того как ее бросил муж, твой дедушка, в ее жизни появилась пустота, которую она безуспешно пыталась заполнить самыми разными мужчинами, ни один из которых так и не дотянул до предъявляемых стандартов. Одним из таких мужчин был Кроуфорд Даглас. Живя там, ты иногда думаешь о ней и о своем дедушке. Ты представляешь его в этом доме, представляешь его и бабушку вместе. Ты размышляешь об оставленной им пустоте и о сохранившихся повсюду следах его пребывания. Ты думаешь о том, как она должна ненавидеть этого человека. Какой он, наверно, был ужасный, если ты до сих пор ненавидишь его, говоришь ты однажды, глядя на сидящую на диване бабушку. Она смотрит на тебя, потом отводит глаза и глядит в пространство. Ее голос звучит медленно и грустно, как будто принадлежит не ей, а кому-то другому. Нет, сынок, он был хорошим человеком. Но ушел. Уходят всегда хорошие, а остается мусор, дерьмо. Но так уж устроена жизнь, что больше ненавидишь хороших, которые ушли, чем плохих, которые остались. Тот, что замещал ушедшего хорошего в данный период времени, звался Джо Коуи и работал ночным сторожем в супермаркете. Джо появлялся в доме в пятницу вечером и оставался до воскресенья. От него пахло лосьоном после бритья и алкоголем, но у тебя он ассоциировался с запахом говна, следы которого всегда оставались на полотенце, которым он вытирал задницу в ванной. Присутствовал ли в том некий злой умысел или он просто плохо подмывался, ответа на этот вопрос ты так и не узнал и уже не узнаешь. Для тебя в этих следах экскрементов было нечто притягательное, ведь детей вообще влечет ко всякого вида испражнениям. Ты часами просиживал в туалете, стараясь втянуть назад выползшую из заднего прохода колбаску кала. Ты мочился на прикаминный коврик, заворожено наблюдая за тем, как ткань впитывает жидкость. Дом пропах мочой, и бабушка винила в этом кота и подкладывала под коврик страницы «Ивнинг ньюс», которые желтели уже через пару дней. Созерцая процесс высыхания, ты испытывал приятное возбуждение от опасности быть обнаруженным. В конце концов старушка выбросила коврик, выбросив перед этим кота. Билли совсем одичал, объяснила она. Грязное животное. Участь кота и коврика разделил и Джо Коуи. Она заподозрила его. Но не тебя. Тебя бабушка никогда бы не выкинула. Когда-то у нее был сын, умерший еще ребенком. Ты не знал, как это произошло. Ты лишь знал, что она винила во всем Бога и постепенно вышла из католичества. Иногда, когда ей было особенно тяжело или с перепою, старушка, давимая чувством вины, возвращалась в церковь, но потом, протрезвев, с ухмылкой заявляла, что ноги ее больше там не будет. Если бог есть, говорила она, он все равно не остановит зло. Если же его нет, то и беспокоиться не из-за чего. Алкоголь и бинго, бывшие некогда дополнением брака и религии, понемногу заменили их в ее жизни. Бабушка ненавидела набожность своей дочери, твоей матери, но по-своему любила ее сына.)
Смотрим телевизор. В какой-то момент к нам приходит Тоул. Что ж, по крайней мере он пришел сюда, а не заставил нас явиться туда. Некоторые поступили бы именно так. Ниддри, например. Официально мы числимся на больничном, нашу шею укутывает гипсовый воротник.
- Может, время и не самое подходящее, но все же с Новым годом, Брюс.
- И вас, Боб, с Новым годом, - произносят наши замерзшие, посиневшие губы.
Тоул объясняет, что мы сейчас как бы временно отстранены отдел в связи с проводимым внутренним расследованием.
- Не беспокойся, мы сделаем все от нас зависящее, - говорит он, оглядываясь.
Тоул не снял ни дорогое пальто из верблюжьей шерсти, ни кожаные перчатки и чем-то похож на футбольного менеджера. На того парня, что руководит «Уимблдоном», того, что играл раньше за «Шпоры». Слова сопровождаются струйками белого пара. В нескольких футах от него, в камине, лежит пепел сгоревшей рукописи.
Кивнуть мы не можем.
- Понятно, - робко говорим мы.
Тоул старается одновременно проявить твердость и сочувствие. Он должен показать нам, насколько серьезно положение, но также и заверить, что есть надежда на лучшее. А мы уже и жалости к себе не чувствуем. Плохой знак. Думаем.
- Послушайте, Брюс, нам, очевидно, придется отложить ваше заявление на повышение. Полагаю, сейчас вам лучше не появляться перед аттестационной комиссией.
Мы понимаем, что говорит Тоул, но не утруждаем себя ответом. Они забрали у нас то, к чему мы так стремились, то, что было нашим по праву, однако ощущение утраты странным образом отсутствует.
Тоул с неприязнью оглядывает дом. Бардак еще тот: повсюду алюминиевые упаковки, пакеты из-под чипсов, пивные банки, тарелки с засохшими остатками еды, а в углу целая куча мусора.
- Послушайте, Брюс... - Тоул морщится, стараясь не обращать внимания на запахи, присутствие которых мы уже давно не замечаем, - так жить нельзя. Мы можем связаться с кем-то, кто присмотрел бы за вами?
