Полковник Маттерсон снова поднялся с постели, с ясными глазами и полный нравоучительных уроков, и Скэнлон отвез его обратно в кровать. Сефелт, Мартини и Фредериксон заявили, что они лучше тоже отправятся баиньки. Макмерфи, я, Хардинг, девушка и мистер Теркл остались, чтобы прикончить сироп от кашля и решить, что теперь делать со всем этим бардаком, который мы устроили в отделении. Мы с Хардингом вели себя так, словно были единственными, кто по-настоящему беспокоился об этом; Макмерфи и большая девушка просто сидели там, тянули сироп, и улыбались, и потихоньку пожимали друг другу руки в темноте, а мистер Теркл отрубился и заснул. Хардинг сделал все возможное, чтобы пробудить в них совесть.
— Это всецело твоя вина, что данная ситуация стала исчерпывающе запутанной, — сказал он.
— Трепло, — отозвался Макмерфи.
Хардинг хлопнул рукой по столу:
— Макмерфи, Теркл, похоже, вы не понимаете, что произошло здесь сегодня ночью. В отделении для душевнобольных, в отделении мисс Рэтчед! Вони будет просто… выше крыши!
Макмерфи укусил девушку за мочку уха. Теркл кивнул, открыл один глаз и сказал:
— Это правда. Завтра она нам устроит, точно.
— Однако у меня имеется план, — не унимался Хардинг.
Он поднялся на ноги, сказал, что Макмерфи, очевидно, зашел слишком далеко, чтобы лично справиться с ситуацией, так что кто-то еще должен взять это бремя на себя. И пока говорил, он выпрямлялся все больше и трезвел на глазах. Он говорил серьезным настойчивым голосом, а его руки двигались, рисуя в воздухе подтверждения словам. Я был рад, что он здесь и что он возьмет все на себя.
Его план состоял в том, что мы должны связать Теркла и сделать вид, будто Макмерфи оглушил его, связал с помощью, ну, скажем, полос разорванной простыни, отобрал у него ключи, вломился в аптеку, разбросал лекарства, устроил разгром среди папок, чтобы позлить Большую Сестру, — в это она поверит, — а потом отпер решетку и сбежал.
Макмерфи сказал, что все это выглядит словно телевизионный сценарий, настолько смехотворно, что вполне может сработать, и одарил Хардинга комплиментом за ясность ума. Хардинг объяснил, что у плана имеются безусловные преимущества: благодаря ему остальные ребята будут избавлены от проблем с Большой Сестрой, а Теркл сохранит работу, а кроме того, это позволит Макмерфи покинуть отделение. Он сказал, что Макмерфи мог бы попросить девушек отвезти его в Канаду, Тихуану или даже в Неваду, если он того хочет, и там он будет в полной безопасности; полиция никогда особо не усердствует, чтобы поймать тех, кто отправляется в самоволку из больницы, потому что девяносто процентов из них всегда через пару дней возвращаются, сломленные, пьяные, в поисках свободной койки и дармового питания. Некоторое время мы говорили об этом и заодно прикончили сироп от кашля. В конце концов мы замолчали. Хардинг уселся на место.
Макмерфи перестал обнимать девушку и перевел взгляд с меня на Хардинга, размышляя. На его лице снова появилось это странное, усталое выражение. Он спросил, а как насчет нас, почему бы нам не взять свою одежду и не смыться отсюда с ним вместе?
— Я еще не готов, Мак, — сказал ему Хардинг.
— Тогда почему ты думаешь, что я готов?
Некоторое время Хардинг в молчании смотрел на него и улыбался, а потом сказал:
— Нет, ты не понимаешь. Я буду готов через пару недель. Но я хочу сделать это сам, лично, выйти прямо через парадную дверь, со всеми этими канцелярскими бумажками и прочими сложностями. Я хочу, чтобы моя жена ждала меня в машине как раз вовремя, чтобы отвезти. Я хочу, чтобы они знали, что я способен на это.
Макмерфи кивнул:
— А как насчет тебя, Вождь?
— Думаю, я в порядке. Просто пока не знаю, куда я хотел бы отправиться. И кто-то должен остаться здесь на пару недель после твоего ухода — присмотреть, чтобы все не соскользнуло обратно.
— А как насчет Билли, Сефелта, Фредериксона и остальных?
— Я не могу говорить за них, — сказал Хардинг. — У них свои проблемы, как и у всех нас. Они во многих отношениях — больные люди. Но в конце концов, главное во всем этом — следующее: сейчас они — больные. Но больше не кролики, Мак. Может быть, однажды они станут здоровыми людьми. Не могу сказать.
Макмерфи обдумывал его слова, глядя на тыльную сторону своих ладоней. Затем снова посмотрел на Хардинга:
— Хардинг, что это такое? Что случилось?
— Ты имеешь в виду все это?
Макмерфи кивнул.
Хардинг покачал головой:
— Не думаю, что смогу дать тебе ответ. О, я, конечно, в состоянии привести тебе фрейдистские причины, всякие причудливые слова, которые звучат тем убедительнее, чем больше ты их произносишь. Но то, что тебе нужно, — это причина причины, и я не в силах тебе ее объяснить. Да и никто другой, правду сказать. Моя личная причина? Вина. Стыд. Страх. Самоуничижение. Я в самом раннем детстве открыл, что… если быть добрым, то я бы сказал, — отличаюсь от других. Это лучшее слово, более общее, чем какое-нибудь другое. Я позволял себе определенные вещи, которые наше общество считает постыдными. И заболел. Дело было не в вещах, я не думаю, что в них, дело было в ощущении, будто огромный, беспощадный указующий перст общества устремлен на меня — и величественный голос миллионов скандирует: «Стыд. Стыд. Стыд!» Таков образ действия общества по отношению ко всякому, кто от него отличается.
— Я отличаюсь, — сказал Макмерфи. — Но почему со мной ничего такого не случилось? Люди обзывали меня психом то по одному поводу, то по другому, насколько я могу припомнить, но вот посмотри-ка — это не свело меня с ума.
— С ума тебя сводит совсем не это. Я не думаю, что моя причина — единственная. Хотя одно время, пару лет тому назад, в свои лучшие годы, я всерьез полагал, что общественное порицание — единственная сила, которая ведет тебя по дороге к безумию, но ты заставил меня пересмотреть мою теорию. Есть что-то еще, что ведет людей, сильных людей вроде тебя, вниз по этой дороге.
— Да? Не то чтобы я признавал, что иду по этой дороге, но что же это такое — что-то еще?
— Это — мы. — Хардинг описал перед собой рукой мягкий белый круг и повторил: — Мы.
Макмерфи в сердцах произнес: «Трепло!», ухмыльнулся и встал, подняв за собой девушку. Украдкой бросил взгляд на тусклые часы:
— Почти пять. Мне нужно немного вздремнуть перед большим побегом. До наступления дня еще, как минимум, два часа; давай позволим Билли и Кэнди побыть вместе еще немножко. Я смоюсь в шесть. Сэнди, сладкая моя, может быть, часок в спальне нас немного протрезвит? Что ты на это скажешь? Завтра нам предстоит долгая дорога, куда-нибудь в Канаду или в Мексику, или куда-нибудь в этом роде.
Теркл, Хардинг и я тоже поднялись. Всех нас все еще здорово качало, мы все еще были пьяны, но какое-то зрелое и печальное чувство пробивалось через туман опьянения. Теркл сказал, что выгонит Макмерфи с девчонкой из кровати через час.
— Разбуди и меня тоже, — попросил Хардинг. — Я хочу стоять у окна с серебряной пулей в руке и спрашивать: «Чё там за чувак в маске?», когда ты ускачешь вдаль…
— Черт вас побери, ребята, оба отправляйтесь в кровать, и я даже тени вашей больше не желаю видеть. Понятно?
Хардинг кивнул, но ничего не ответил. Макмерфи протянул ему руку, и Хардинг ее пожал. Макмерфи откинулся назад, словно ковбой, вываливающийся из салуна, и подмигнул:
— Приятель, ты снова сможешь стать самым главным психом среди ненормальных, когда Большой Мак освободит тебе дорогу.
Он повернулся ко мне и нахмурился:
— Не знаю, что может выйти из тебя, Вождь. Тебе нужно подыскать себе дело по душе. Может быть, ты сможешь найти работу, изображая плохого парня на телевизионных соревнованиях по армрестлингу. Но в любом случае не вешай нос.
Я пожал ему руку, и все мы двинулись в спальню. Макмерфи велел Терклу разорвать пару простыней и решить, какими узлами он предпочитает, чтобы мы его связали. Теркл сказал, что сделает это. Я улегся в кровать в сером свете спальни и слышал, как Макмерфи с девушкой тоже легли. Я чувствовал себя одновременно окоченевшим и согревающимся. Я слышал, как мистер Теркл открыл в коридоре дверь в обитую войлоком комнату, и слышал долгий, громкий звук отрыжки, пока дверь закрывалась за ним. Мои глаза привыкли к темноте, и я видел, как Макмерфи и девушка устраиваются, укладываясь поудобнее, больше похожие на двух уставших маленьких детей, чем на взрослых мужчину и женщину, которые улеглись вместе в кровать, чтобы заняться любовью.
И именно так и обнаружил их черный парень, когда явился включать свет в нашей спальне в шесть тридцать.
* * *
Я довольно много думал о том, что случилось потом, и пришел к выводу, что это должно было случиться, и случилось бы тем или иным образом, в то время или в другое, если бы даже мистер Теркл разбудил Макмерфи и двух девушек и выпустил их из отделения, как и было задумано. Большая Сестра каким-нибудь образом все равно узнала бы о том, что произошло, может быть, ей достаточно было бы поглядеть на лицо Билли, и она сделала бы то, что сделала, находился бы Макмерфи в отделении или уже нет. И Билли сделал бы то, что сделал, и Макмерфи все равно услышал бы об этом и вернулся.
