Дима выудил из кармана машинку, повертел ее в руках, потом прижал к груди, нежно-нежно, словно это было его домашнее животное. Ему вспомнилось, как они встречали новый год всей семьей, как ходили после смотреть салют и строить крепость из снега… Это было так давно, в прошлой жизни. Вроде бы и не с ним. А с ним — глупости какие-то — угнанные машины, сигаретки, битые стекла и чья-то вечная, заскорузлая ненависть.
Мальчик сплюнул, убрал машинку обратно и надел петлю себе на шею.
Что он должен сказать в таком случае? Ничего, пусть ничего. Так лучше будет, правильнее…
Веревка была вся насквозь мокрая и скользкая, как и Дима, его руки, лицо, волосы и даже одежда. Он чувствовал себя маленькой собачкой, выброшенной на улицу хозяевами за какую-то повинность. Какую из них? Он во всем был всегда виноват. Особенно в том, что родился на свет — это по словам бабушки. Пусть бабушка вздохнет облегченно. Она больше не будет жалеть, что у нее такой плохой внук. И мама не будет жалеть, что у нее такой плохой сын. Никому, никому он больше не доставит неудобств своим существованием.
Дима оттолкнулся от ветки и прыгнул вниз.
Даша не любила дождь и хмурое безрадостное бессезонье вообще. В такую серую унылую погоду ей хотелось забиться в теплый уголок, завернуться в плед с головой с чашкой горячего чая в руках и не выходить наружу до наступления лета. Но она вынуждена была стоять под стареньким зонтом с переломанными спицами и дожидаться Юру.
Она сама выбрала место встречи. Она не хотела говорить с ним дома или в его квартире.
Было в этом что-то гадкое, слабое, от этого она казалась себе трусом. Вместо того, чтобы встретиться с опасностью лицом к лицу, она пыталась по максимуму избежать болевых ощущений, искала обходные пути, упрощала свою задачу. Но задача сама по себе была не очень-то простой.
Перед ней стоял выбор между двумя одинаково близкими ей людьми: Настей и Юрой. А вместе с ними — противостояние двух систем ценностей. Выбери она Настю — она навсегда останется серой мышкой, скучной среднестатистической девчонкой, маменькиной дочкой, покорной и послушной. Выбери она Юру — перед ней распахнется совсем иной мир, полный творчества, свободолюбия и волшебства, красивой музыки, картин и странных людей. Мир, всегда пугавший, но манивший тихую, домашнюю Дашку. Только отчего-то этот дивный чудесный мир казался предательством. По отношению к ней самой, прежней. К маме с ее правилами и принципами. К Насте…
Эти мысли были оборваны появлением Юры. Он порывисто заключил девушку в объятия, хотел поцеловать, но она увернулась. Сначала нужно было что-то решить.
Капли дождя залетали и под зонт, заставляя Дашу кашлять влажным седым воздухом.
— Что случилось? — насторожился Юра.
— Давай пройдемся, — вместо ответа предложила девушка. Мужчина раскрыл свой зонт, и его хватило им обоим.
В такую погоду аллеи старого парка были совсем пустыми, никто не мог нарушить их уединения.
Даша все смотрела себе под ноги и всячески прятала взгляд.
— Ты хочешь поговорить со мной о чем-то серьезном, — без труда догадался Юра, внимательно изучая ее поведение. Все-таки он был намного старше и опытнее, ему не стоило особого труда заметить подвох.
— Угу, — Даша кивнула, но говорить откровенно она была еще не готова. Они еще некоторое время побродили туда-сюда по парку. Вид у него был удручающий — потемневшие давно не крашенные лавочки, разбитый асфальт и жуткая, заброшенная сцена старого, еще дореволюционного театра, затерянная где-то среди тусклых силуэтов деревьев. В прекрасные, давно минувшие годы, на этой сцене выступали какие-то поэты серебряного века и, как поговаривали многие, сам Шаляпин. Как его только занесло в этот маленький, потерявшийся на карте город?
Иногда Даше казалось, что все горожане — призраки, не существующие на самом деле. Никого из них не существует, как не существует и жалкой точки в географических атласах с таким названием. Они — иллюзия. Они — выдумка. Но они были живыми и реальными. Кто-то даже выбирался за пределы, в Москву, в Петербург, даже на Мальту, как проклятая Рита, и доказывал этим правдивость их существования.
Юра сулил ей, что увезет ее отсюда. В начале он точно также хотел увезти Настю.
Настя. Она сидела с ней еще ребенком, пока родители были на работе, она учила ее читать, писать, вкладывала в нее все хорошее, что теперь было в ней. Может Даша и не могла простить того, что сестра уехала, бросила ее, не стала даже писать и звонить какое-то время, но она все равно до безумия любила Настю. А как можно было не любить такого доброго, замечательного человека, как она? Как Юра? Ведь они идеально подходят друг другу…
— Я должен сказать тебе кое-что, — первым прервал молчание Юра, они остановились около облезлой каменной вазе, в которой по задумке должны были расти цветы, — Даша… я разрываю помолвку.
Дашу как будто ударили.
— Нет! — сдавленно прошептала она и как безумная затрясла головой, — нет, нет… только не это…
— Как же?! — смутился Юра, — я же делаю это для тебя… Чтобы быть с тобой!
— Нет… ты совершаешь большую ошибку! — крикнула Даша и отбежала в сторону, под дождь. Девушка запрокинула голову и подставила лицо холодным, отрезвляющим струям. Она промокла, замерзла и хотела вернуться домой, но нужно было сначала закончить этот ужасный разговор.
Она смеялась над собой — «ты все еще готова идти на все, чтобы заполучить его любовь»? Получила. Довольна. Плевать на Настю, черт возьми! Да разве ей есть дело до какой-то Насти, когда речь идет о ее собственном личном счастье. Браво, Даша. Этому ли тебя учили?
— Что это значит, Даша?! — переспросил мужчина в глубокой растерянности, — как все это понимать?
— А вот так. Ты любишь Настю, а не меня. Ты обманываешь себя. И вы должны быть с ней, — на одном дыхании выпалила Даша и убрала с лица намокшие волосы, начавшие прилипать к коже. Глаза ее горели и она выглядела такой красивой, такой решительной, что Юра невольно залюбовался ей.
— Но… то, что было между нами, — тихо напомнил он.
— Пара уроков музыки и одна ночь, — беззаботно возразила Даша, — разве это повод предавать человека, которого ты по-настоящему любишь!?
— С чего ты взяла, что я люблю ее, а не тебя!? — нахмурился Юра, двинулся к ней, чтобы спрятать ее под своим зонтом, но она попятилась, наступая пятками в глубокую лужу, раскинувшуюся у дороги. По гладкой поверхности воды плыли серые пузыри. Дождь и не думал становиться слабее.
У Даши не было ответа на эти слова, но сердце ее знало правду и без слов. Хотелось выть от обиды — он никогда не будет ее, и никогда не был, даже в те мгновения обманчивого счастья.
— Я знаю, — шепотом сказала девушка, и слова потонули в дожде. Но Юра все равно услышал, все равно понял. Он такой хороший, понимающий вообще. Он — мечта. Но не ее. Настина. Она и чему-то среднестатистическому будет довольна. Для такого серого мышонка как она — это самое лучшее, чего вообще можно ждать от жизни. Такой же серый мышонок.
— Пожалуйста, не делай ей больно, — взмолилась Даша, и не стоило особого труда догадаться, что речь идет о Насте, — я ее очень люблю. И ты же, ведь любишь ее…
Юра хотел что-то сказать, уже было открыл рот, но осекся. Некоторое время они смотрели друг другу в глаза, грустно и потерянно, пытаясь прийти к ускользнувшему непониманию, а потом Даша убежала в серебряную пучину ливня.
Вот и закончился ее «роман» с этим человеком, если его вообще можно было так назвать. Скорее, история глупой детской влюбленности, чуть не погубившая ее, самого Юру и Настю заодно.
Прорываясь сквозь стенки кокона векового сна, билась и пульсировала весна. Жизнь готова была восторжествовать над забвением, она собирала силы для решающего броска.
Почки на деревьях набухли до предела, местами из лопнувших оболочек проглядывали первые листья чистого, нежного зеленого цвета. Рите хотелось сорвать эту новую жизнь и скомкать в пальцах, разорвать, уничтожить. Просто, чтобы не видеть ее победы. Просто, чтобы сломать что-то прекрасное, ей не подвластное. Она чувствовала себя снежной королевой, оказавшейся среди внезапно наступившей весны, слабой, поверженной, глупой. Ее ледяное одеяние таяло в лучах теплого солнца, ее ледяное сердце плавилось от легкого дуновения теплого ветра.
— Ты не замерзла? — этим вопросом встретил ее, наконец-то появившийся Саша. Иногда его заботливость начинала раздражать девушку, но она не подавала и вида. Она мотнула головой и спрятала руки в карманы.
— Тепло же, — заметила она.
— Ну да, — как-то потерянно подтвердил Саша. Вид у него был очень отрешенный и Риту это насторожило — ничего хорошего такая перемена предвещать не могла. Ей становилось не по себе всегда, когда его прохладные серо-голубые глаза подергивались мутной дымкой, меркли и мертвели. Вряд ли он думал о чем-то хорошем в такие моменты.
