– Да. Я довольно долго жил в Калифорнии, больше двадцати лет. Когда я был подростком, мой отец уехал в Америку работать и взял нас с мамой с собой. Так что можно сказать, что я вырос на том побережье. И между прочим, с Канамэ, ну, или с Лапшой, как ты ее называешь, я познакомился именно в этом институте. Она тоже была в программе.
– В первый раз об этом слышу, – сказала я.
– Насколько я могу судить, она не слишком счастлива оттого, что обладает сверхъестественными способностями. Мне кажется, она бы с удовольствием жила бы, как все обычные люди. К сожалению, в Калифорнии у нее начались осложнения – она была на грани психического срыва и решила уйти из программы. Я ушел вместе с ней, потому что не хотел отпускать ее в Японию одну. Мы приехали сюда несколько лет назад, и все это время жили в Токио. Она изо всех сил старается жить обычной жизнью, чтобы тот ужас, который она тогда пережила, не повторился снова. По правде говоря, ее паранормальные способности были связаны с очень печальными вещами…
– В каком смысле?
– Она тебе не рассказывала?
– Нет.
– Наверное, сейчас ей даже неприятно об этом вспоминать… Было время, когда она умела «слышать» мысли и чувства погибших людей и людей, пропавших без вести. То есть чувствовать то, что чувствовали они. Полиция обратилась к ней с просьбой принять участие в одном из расследований, и это ее подкосило. Она не выдержала мощного потока ментальной информации от уже мертвых или, что еще хуже, находящихся на грани смерти людей. В детстве она была гораздо восприимчивее к такого рода ощущениям, но по мере того, как она росла, ее способности становились все более ограниченными. Наверное, это было что-то вроде защитной реакции. В общем, когда она оправилась после нервного потрясения, она заявила, что окончательно потеряла свое умение «слышать» мертвых. Я не знаю, насколько это соответствовало действительности, но было очевидно, что она больше не хочет оставаться в институте и принимать участие в программе. Она довольно часто потом рассказывала мне, что чувствовала себя там неуютно, все время ощущала какое-то давление и так далее…
В принципе, я ее понимаю, потому что большинство участников проекта были помешаны на религиозном мистицизме и без конца спорили на всякие философские и теософские темы. Думаю, для нее это было очень утомительно.
– Я ничего этого не знала, – сказала я. Теперь понятно, почему Лапша пошла в университет так поздно. У нее были на это вполне веские причины.
– Месмер, расскажите мне теперь о ваших способностях, – попросила я. – Ведь не за красивые же глаза вас взяли в программу.
– Я могу гипнотизировать людей. По крайней мере, в институте я занимался развитием именно этой своей способности. Ты вообще знаешь, кто такой Месмер?
– Кажется, врач. Европеец, – неуверенно ответила я. – Жил когда-то очень давно и занимался чем-то вроде магнетизма, нет? Лечил людей с помощью магнита?… В общем, я не знаю.
– Ну почему же, ты почти все самое важное о нем рассказала. В общем, своим прозвищем я обязан этому самому Месмеру. В Штатах я написал по нему дипломную работу. В конце восемнадцатого века он провел несколько очень важных экспериментов с использованием гипноза и введения людей в транс. Он даже разработал лечебную методику, которую в его честь назвали месмеризмом.
Похоже, Месмер был готов разглагольствовать про своего любимого доктора часами.
Меня всегда поражало, как часто люди увлекаются совершенно непредсказуемыми вещами. Ведь если подумать, у каждого человека есть такое вот увлечение, но которое он готов потратить кучу сил и времени. Просто удивительно! Только представьте себе, что группа уважаемых ученых людей собирается со всего мира только затем, чтобы поговорить о чем-нибудь вроде месмеризма, гипнотизма и так далее. Пока мой брат был обычным маленьким мальчиком без всяких там странных способностей, мне это даже в голову не могло прийти – это попросту было за пределами моего воображения.
– Да – да, теперь я поняла, почему вас называют Месмером, – поспешно сказала я. Мне вовсе не хотелось слушать пересказ его американского диплома. – А что вы собираетесь делать в Калифорнии?
– Сначала я пойду добровольцем в психологическую клинику, а потом еще не знаю. Либо останусь там, но оформлюсь как работник, либо снова пойду учиться, но теперь уже на медицинский факультет. Из меня вполне может получиться неплохой врач. Но вообще-то я бы хотел стать профессиональным гипнотизером, потому что сейчас я все еще на самом начальном уровне.
– Только на начальном? – спросила я, чтобы хоть что-нибудь сказать.
Публика потихоньку прибывала. После работы люди веселились как могли. Неподалеку от нас собралась шумная компания – за их столиком то и дело раздавались взрывы хохота и слышались возбужденные голоса. Ветер становился все сильнее и грозил сдуть со стола бумажную тарелочку с вылущенными бобовыми стручками. Небо над нами становилось все темнее и темнее, приобретая синеву того характерного вечернего оттенка, который так трудно описать словами.
Глядя на эту синеву вместе с Месмером, я вдруг почувствовала, будто нахожусь вовсе не в Японии, а где-то далеко – далеко, в чужой, незнакомой стране. А может быть, это было просто чувство одиночества, которое я не сразу смогла распознать…
Одиночество.
Как-то раз, это было очень давно, я увидела на улице бездомную кошку. Я знала, что не возьму ее домой, и поэтому сделала вид, что не замечаю ее. Но ее жалобное мяуканье еще долго раздавалось у меня в ушах…
Как-то раз в наш класс пришла новенькая, и ее – совсем незнакомую мне девочку – посадили рядом со мной, пересадив от меня мою подружку…
Как-то раз я поссорилась со своим парнем. Я не плакала, нет, но, возвращаясь домой, едва различала улицы, по которым шла, оттого, что мои глаза застилала густая пелена… Сейчас я понимаю, что, если бы в тот вечер я позвонила ему, мы снова были бы вместе. Но тогда это казалось невозможным. А мне так хотелось позвонить… И я шла по вечерней улице, вокруг меня сгущалась темнота, а на сердце лежал тяжелый камень…
В одну секунду на меня нахлынули грустные воспоминания.
«Хочу к Рюичиро», – подумала я, словно хватаясь за спасительную соломинку. Мне было необходимо обычное человеческое тепло. Просто оказаться там, где меня ждут, где всегда горит свет.
– По-моему, каждый человек имеет право сам решать, ехать ему в Калифорнию или не ехать. Принимать участие в программе или не принимать. Разве не так? Единственное, чего я не могу понять, чем это вы так напугали Ёшио. Он чуть не трясся от страха, когда про вас рассказывал.
– Твой брат очень тонко чувствует, – грустно сказал Месмер. – Он слишком хорошо меня понял. Слишком хорошо…
Месмер выглядел таким удрученным, что казалось – еще чуть – чуть и он просто исчезнет, растворится в воздухе или станет печальным облачком и его унесет ветром. Видимо, он до сих пор очень расстраивался из-за Ёшио. Тем не менее, его ответ ничего мне не прояснил. Почему брат был готов даже пойти в специнтернат, лишь бы только сбежать от этого усталого и печального мужчины?
– Вдобавок я окончательно запутал Канамэ, – продолжал свою исповедь Месмер. – Это ведь она сказала тебе, что я пытался заставить Ёшио поехать со мной в Калифорнию. Но я вовсе не заставлял его. Я просто предложил. Мне казалось, что так будет лучше для него самого. Он должен научиться управлять той силой, которая в нем заложена. Понимаешь? Я хотел быть его другом – больше ничего. В конце концов, я тоже прошел через это, когда был ребенком, и прекрасно представляю себе, что он чувствует… Ему просто надо показать, что существует способ продуктивно использовать свои необычные способности.
– Расскажите мне про его способности. Пожалуйста! Расскажите, что он чувствует. Я ведь никогда ничего такого не умела, и мне трудно это понять. Мне трудно понять, что переживает мой младший брат, но мне так хочется хоть чем-то ему помочь.
– Боюсь, что это невозможно. И тот факт, что вы брат и сестра, ничего не меняет. Честное слово, это не имеет никакого значения, – он едва слышно засмеялся. На лице его словно скромный полевой цветок расцвела робкая улыбка. – Когда мы с родителями были в Америке, в квартире напротив жил один пожилой джентльмен, который владел искусством гипноза. Я очень часто ходил к нему в гости и подолгу сидел у него, слушал его рассказы. Думаю, что в конечном итоге я заинтересовался гипнозом именно благодаря ему. Может быть, уже тогда, сам того не зная, я научился каким-то приемам этого мастерства, и со мной начали происходить всякие странные вещи. К тому времени, как я стал подростком, мне уже было понятно, что я не такой, как все. Я словно видел людей насквозь. Понимал их лучше, чем они сами могли себя понять. И мне совсем не надо было напрягаться для этого – чувства и ощущения находили меня сами… Потом наступило трудное время, родители развелись, и мы с мамой уехали в Нью-Йорк, где я поступил в старшие классы. Я был очень стеснительным и все время старался оставаться в тени и не высовываться. Мне совершенно не хотелось стать знаменитостью или еще кем-нибудь в таком роде. Но, по-видимому, мои способности к тому времени были уже достаточно сильными. Люди тянулись ко мне, страдали, если я их отвергал, а некоторые буквально сходили с ума – за очень короткий промежуток времени пятеро моих знакомых совершили самоубийство. Я не мог не чувствовать, что это имеет самое непосредственное ко мне отношение. Но что я мог сделать? Это был ужасный период. Я был слишком мал, чтобы совладать со своими мыслями и стать более терпимым по отношению к окружающим.
