— Это дорогие услуги?
Доктора ее вопрос явно удивил:
— Все эти процедуры недешевы, миссис Брюэр. Учтем еще и разнообразное оборудование… Эффективное лечение не может быть дешевым.
Эмили ушла, доктор взглянул на часы. Перед следующей пациенткой еще четверть часа.
Он взялся за перо, перечитал то, что уже написал, делая по ходу кое-какие исправления. И добавил следующее:
Практически сразу наблюдается проникающее воздействие вибрационного аппарата. Через несколько минут тело начинает с силой сотрясаться, возвещая о начале истеричного пароксизма. Исторгается крик; тело пациентки выгибается дугой и несколько секунд остается в этом положении. Затем наблюдаются легкие движения таза. Вслед за этим пациентка приподнимается, снова ложится навзничь, издает крики восторга, смеется, производит несколько сладострастных движений и оседает на правый бок. В результате она преображается: быстрые нервозные движения, характерные до лечения, уступают место приятным манерам, угрюмость сменяется улыбкой, характерное для истерии подавляемое недовольство сменяется спокойствием и умственным смягчением. Поистине открытие принципа стимуляции — явление, которому суждено в грядущем веке преобразить психиатрическую науку.
Доктор хмурит брови. Лишь накануне он прочел документ, составленный неким Мэйзером, который, предлагая производить лечение подобных женщин в домашних условиях с помощью их собственных мужей, писал: «То, что мы до сих пор именовали лечением, не что иное как действия, которые заботливый супруг производит ради своей жены». Разумеется, это полная чушь. Да и вообще эти истерички — отличные пациентки: их состояние не проходит полностью и не ухудшается, и в большинстве случаев они год за годом возвращаются к этому лечению. Снова берясь за перо, доктор пишет:
Механизация данного лечения — безусловно, ключ к успеху. Однако результат достигается благодаря знаниям анатомии, основанным на многолетней практике, а также мануальному обследованию пациентки.
В дверь стучат. Доктор откладывает перо: явилась очередная пациентка.
Доктор Мейхьюз оказался прав. Артур сразу же заметил в жене перемену. После посещения специалиста она проспала почти до вечера, а на следующее утро встала совершенно иной женщиной. Она как будто… Артур подыскивал слово. Да, да, она стала умиротворенней. К ней вернулось спокойствие, которого он не находил в ней с самой помолвки. И она больше не возражала, когда он по утрам читал газету. Только с легкими у нее лучше на стало — Эмили по-прежнему кашляла, когда после завтрака он закуривал трубку, но, возможно, не все сразу…
В середине недели они завтракали вместе в согласном молчании, как вдруг Артур, что-то прочитав, громко рассмеялся:
— Ты подумай, как занятно пишет! Это его личные африканские впечатления…
— Хочешь прочесть мне кое-что?
— Прочесть? Пожалуй, скажу тебе, в чем суть. — Артур встряхнул, выпрямляя, листы и слегка приподнял над собой газету. — Это про французов, видишь ли. События в Теруде, — произнес он равнодушно.
— Ах, это.
— Автор Уоллис. Роберт Уоллис. — Артур положил газету и взялся за трубку. — Что с тобой, дорогая? Ты как будто побледнела.
— Да, мне немного нездоровится. И в комнате слишком душно.
Он перевел взгляд на свою трубку:
— Может, ты хочешь, чтоб я слегка подождал, не закуривал?
— Нет, спасибо.
— Впрочем, ты всегда можешь перейти в гостиную.
— Да, дорогой, — сказала Эмили вставая. — Возможно, если сяду к окну, мне станет лучше.
— Что ж, только осторожно, не подхвати насморк.
— Если только подхвачу, снова тотчас и непременно выпущу его на свободу.
Он непонимающе уставился на нее:
— Как ты сказала?
— Шучу, Артур. Сама не знаю, что на меня нашло. Просто думала о чем-то другом.
— Боже мой! — пробормотал он, возвращаясь к газете.
Позже за ужином имел место другой инцидент. Артур пояснял их гостю-французу, что либеральное правительство — самое реформаторское за всю историю этой страны, что либералы изменили до неузнаваемости жизнь рабочего класса…
— Правда, перемены коснулись только мужчин, — вставила его жена. — Для женщин ничего нового не предвидится.
Гость улыбнулся. Артур бросил на жену испуганный взгляд, опасаясь, что она вот-вот оседлает своего излюбленного конька.
— Вспомни о своем состоянии, дорогая, — зашептал он Эмили, когда Энни подавала гостю блюдо с овощами.
Жена взглянула на мужа; потом, весьма его удивив, покорно кивнула и до самого окончания ужина не произнесла больше ни слова. Просто поразительно, подумал Артур про себя, какое это благо получить точный медицинский диагноз.
Эмили гадала, окажется ли во время второго визита иным влияние на нее вибратора доктора Ричарда. Возможно, ее прошлая бурная реакция объяснялась многолетней гиперемией таза, как сказал доктор, и на этот раз уже не случится такого сокрушительного, неодолимого освобождения от истерии. В действительности все вернулось на круги своя. Всего через пару минут она почувствовала, как дрожь волнами нарастает в ней, предвещая неудержимое и пугающее начало знакомого приступа.
После она снова опустилась в его кресло, наблюдая, как доктор пишет свои заметки. Ей нравилась его манера писать — быстрая, проворная; перо резко взлетало, перед тем как скользнуть по дуге вниз, выводя буквы, слова. Взмах… взмах… в этом было что-то завораживающее.
— Что это вы там пишете обо мне?
— Так, рабочие пометки! — бросил он, не поднимая глаз.
Ей показалась, что она заметила циркумфлекс:[55]
— Это по-французски?
— Да, кое-что, — неохотно отозвался доктор. — Первооткрыватель в этой области Институт Сальпетриер в Париже. Французские термины в официальном ходу. К тому же, — тут он слегка осекся, — обеспечивают конфиденциальность информации.
— В интересах пациентки, хотите вы сказать?
Но Эмили тут же поняла, что не это он имел в виду; он имел в виду себя, свои пометки, чтоб никто, увидев их, не подумал, будто он делает нечто неподобающее.
Эмили заглянула в записи: Trop humide… La crise ve’ne’rienne…[56]
Увидев, куда она смотрит, доктор прикрыл страницу рукой:
— Записи доктора читать нельзя.
— Даже пациентке?
Он не ответил.
— На мой взгляд, — осторожно заметила Эмили, — при том что мы с вами делаем… учитывая суть самого лечения… всякую щепетильность можно было бы отбросить.
Доктор отложил перо и пристально посмотрел на нее. Его глаза — серо-голубые, безмятежные, даже красивые, — внимательно ее изучали:
— Напротив, миссис Брюэр. Это обязывает к щепетильности.
— Много ли у вас пациенток?
— Больше пятидесяти.
— Пятьдесят! Так много!
— Механизированная аппаратура делает это возможным.
— Но, должно быть, от этого вам сложнее.
Он нахмурился:
— Что вы имеете в виду?
— Несомненно, кое-кто из пациенток нравится вам больше, чем остальные.
— И что из этого следует?
Эмили поняла, что выпрашивает комплимент, но почему-то остановиться уже она не могла:
— Должно быть, вам легче с теми, с кем общаться приятней. Или с теми, кто привлекателен внешне. То есть, кто вам кажется привлекательней.
Доктор сильней сдвинул брови:
— С какой стати это должно иметь отношение к лечению?
И Эмили спросила храбро и напрямик:
— Вы женаты, доктор Ричардс?
— Право же, миссис Брюэр, я вынужден просить вас прекратить задавать мне подобные вопросы. Если вам необходимо высказаться, вам следует побеседовать с доктором Айзенбаумом по профилю «Беседа через лечение».
— Разумеется, — сказала Эмили, вынужденная отступить.
Она почувствовала внезапное, необъяснимое желание расплакаться. В конце концов, подумала она, они были правы: я просто глупая, истеричная женщина.
Авто ожидало ее снаружи, но Эмили велела Биллиту отправляться домой без нее:
— Я зайду в универмаг «Джон Льюис», — сказала она.
Идя в южном направлении по Харли-стрит, она была поражена, как много женщин входят и выходят из этих зданий. Сколько же из них находились там по той же самой причине? Казалось просто непостижимым, чтобы все они попадали в эти громадные комнаты с высоким потолком и рыдали там до истерических припадков.
Эмили шла вперед, пересекла Кэвендиш-Сквер, потом повернула по направлению к Риджент-стрит. Это была граница респектабельного Лондона: сразу же на восток располагались трущобы Фитцровии, а на юге был Сохо. Бросив взгляд на Мортимер-стрит, Эмили заметила стайку проституток, стоящих вдоль ограды, легко узнаваемых по своим грязным, старомодным платьям, с лицами, размалеванными, как на карикатурных изображениях мюзик-холла. В прежние времена она бы подошла, заговорила с ними, бесстрашная в своем энтузиазме их спасти, но теперь она уже не так держалась за свои прежние убеждения.
