Обняв Джулию, Эди сказала:
— Ты еще не одета?
Джулия оглядела свой спортивный костюм:
— Я не хотела ждать вас наверху. У меня такое чувство, что квартира меня выживает.
— Перебирайся к нам в гостиницу, — предложила Эди.
Джулия покачала головой:
— Я должна остаться тут. С Валентиной. Она наверняка где-то здесь.
Джек наклонился к Джулии, и она обняла его за шею.
— Идемте, — сказала она.
Они двинулись вверх по лестнице. Джулия поднималась первой.
Войдя в квартиру, они в нерешительности остановились.
— Ты хорошо покушала? — спросил Джек. У него подвело живот, но, думая о еде, он чувствовал себя виноватым.
— Да так, — уклончиво ответила Джулия. — Тут, кажется, остались какие-то продукты. Вы поешьте. Я пойду одеваться.
Эди пошла с ней. Накануне, в день прибытия, Эди утратила чувство реальности из-за переживаний и разницы во времени. Все ее мысли были о Джулии. Но сейчас она обратила все свое внимание на квартиру. Ей вдруг явственно почудилось присутствие Элспет — в обстановке, в безделушках, в выборе краски для стен, в косых лучах падающего из окон света, в самом воздухе. Казалось, кто-то сохранил их детство, чтобы выставить в музее. Эди содрогнулась. Она стояла на пороге спальни, когда Джулия стала снимать спортивный костюм. Джулия разложила свое лиловое платье, белые чулки и черные лакированные туфли. Точь-в-точь такой же комплект она вчера выбрала для Валентины.
— Не надо, — попросила Эди.
— Что?
— Не надевай то же самое, что приготовлено для нее. Я не могу, надень что-нибудь другое, пожалуйста.
— Но…
— Прошу тебя, Джулия. Это чересчур.
Посмотрев на Эди, Джулия сдалась. В нижнем белье она прошла в гардеробную и начала бросать вещи на кровать, срывая их с вешалок.
Элспет слышала их разговор. Она выбралась из ящика и стала медленно пробираться в спальню. Валентину она по-прежнему сжимала в ладонях. Вчера Элспет держалась особняком. Всю ночь она сбивчиво оправдывалась сама перед собой. Я больше никогда ее не увижу. Она будет в помраченном сознании. Не хочу ее видеть. Я сама виновата. Она тут, и я должна ее увидеть. Если она узнает, то никогда меня не простит. Трусиха, трусиха. Убийца. Казалось, ее настроение передалось Валентине: та притихла — маленькое испуганное облачко, закутанное в темные мысли Элспет. А сама Элспет, разобравшись в своих чувствах, украдкой двигалась к спальне.
Эди и Джулия стояли по разные стороны кровати, роясь в куче одежды. Ох… вот и ты. Элспет стояла в дверях и наблюдала. Валентина просветлела и, казалось, затрепетала, как сердце. Эх ты. Как же так? Как ты допустила, чтобы такое случилось с тобой? В последний раз она видела свою сестру-близняшку в восемьдесят четвертом: они рыдали в объятиях друг друга в аэропорту Хитроу, а крошки-девочки спали в двухместной коляске рядом с ними. Прошел двадцать один год, и вот как все обернулось… Тебя не узнать. Постарела, но есть еще что-то, сильнее. Что же это? Что произошло? Элспет смотрела и думала: Он не заботился о тебе; ты сама вынуждена была о себе заботиться. Никто не любил тебя так, как я. Если бы мы были вместе… О Элспет!
Она пробиралась по стенке. Джулия это заметила и остолбенела, не сводя с нее глаз. Ты видишь меня, Джулия? А Валентину? Элспет села на диванчик у окна и попыталась стать еще более незаметной. Валентина извивалась и билась у нее в руках. Джулия подошла туда, где сидела Элспет, и протянула руку к Валентине. Валентина успокоилась, когда Джулия коснулась ее пальцами. Джулия закрыла глаза.
— Мышка?
— Что ты делаешь? — спросила Эди; Джулия стояла у окна с вытянутой рукой. — Джулия?
— Она тут! — воскликнула Джулия и разразилась слезами.
— Что? Нет, Джулия… иди ко мне, вот так.
Эди подошла к Джулии и обняла ее. В дверях появился Джек, и Элспет поразило, насколько старше и мягче он выглядит — одомашненный. Эди посмотрела на него через плечо Джулии и слегка покачала головой. Он ретировался. Элспет слышала, как он прошел через всю квартиру и спустился вниз. Вышел покурить, подумала она, неотрывно следя взглядом за Джулией и Эди. Джулия больше не плакала. Они стояли обнявшись и слегка покачивались вперед-назад. Элспет завидовала. Потом устыдилась. Она ее мать. Это ничего не значит. Слишком поздно, теперь ничего не исправишь. То, что казалось раньше важным, потеряло всякий смысл. Мы считали себя умнее всех. А оказались идиотками. Все разрушили. Элспет размышляла, можно ли что-нибудь исправить. Если бы вернуть Валентину, если бы двойняшкам уехать домой? Она бы заставила Валентину поехать с Джулией. Любой ценой. Вся эта скорбь — понапрасну. Она поднялась и вышла из комнаты. Ощутив внезапный приступ острой тоски, она поняла, что на самом деле это чувство исходило от Валентины; а Элспет жаждала остаться, побыть с Джулией и Эди. Прости. Я больше не могу выносить их вида. Тебе придется уйти со мной. Элспет приблизилась к окну кабинета и стала смотреть на улицу невидящим взглядом, крепко прижимая к груди свою вырывающуюся дочь.
Когда раздался стук в дверь, Роберт подумал, что увидит Джулию. Но оказалось, это Джек.
— Пустишь? Меня выставили, вот я и подумал, может…
«Не хочет оставаться один», — понял Роберт.
— Конечно. Входи.
До этого Роберт сидел за письменным столом, уставившись на свою необъятную рукопись. Все, что угодно, было лучше, чем оставаться одному. Он повел Джека на кухню.
— Что ты будешь? Чай? Кофе? Виски?
— Да. Последнее.
— Вода? Лед? — Роберт достал два стакана и бутылку.
— Первое — да, второе — нет, спасибо.
Роберт налил в графин воды и поставил перед Джеком. Они сели друг напротив друга. Кухня, выгоревшая на солнце, просторная, выглядела до странности веселой. Джек прикидывал, найдется ли в этом доме квартира, где можно перекусить. Роберт перехватил его взгляд, устремленный на пустые буфетные полки.
— В последнее время есть совершенно не хочется. Но могу сделать тосты, будешь?
— Еще бы. Наверху — хоть шаром покати. Джулия совсем отощала.
Роберт не ответил, но встал и начал готовить тосты. Открыв холодильник, он достал банку джема и банку мармита[117] и вернулся за стол. Джек отклонился на спинку стула. Стулья на кухне были в стиле начала пятидесятых — тонкие, из металлических трубок и винила. Роберт опасался, не сломается ли такой стул под весом Джека. Он опять поднялся и достал столовые приборы.
Джек заговорил:
— Скажи, я могу задать тебе личный вопрос?
Роберт буркнул что-то невнятное и сел на место.
— Кем ты был для Элспет? Бойфрендом? Второй половиной? Гражданским мужем — или как тут у вас говорится?
— Да. Я был — для Элспет. Ее творением — вот слово, которое ты ищешь.
Щелчок тостера, вытолкнувшего поджаренный хлеб, напугал их обоих. Роберт положил три ломтика Джеку и один себе. Подал тарелку Джеку. Они стали в молчании намазывать джем. Ни один не проронил ни слова, пока Джек не дожевал все тосты. Роберт протянул ему четвертый ломтик — свой, оставшийся нетронутым. Джек подумал: «Ему хоть трава не расти». Роберт подумал: «Сейчас меня вырвет».
Джек плеснул себе виски и добавил воды. После чего опять взялся за свое:
— А Элспет когда-нибудь рассказывала тебе, что произошло между ней и Эди?
Роберт покачал головой. «Огорошил, дружище».
— При жизни — нет. Но она оставила мне свой архив, в том числе и дневники. И еще личное письмо, объясняющее некоторые вещи.
— Ага. Вряд ли ты мне их покажешь, верно? Письмо, например.
— Ну, ты же видел завещание Элспет. Она категорически не хотела, чтобы ты и ее сестра получили доступ к архиву.
— Угу.
Джек доедал последний тост. Роберт не сводил с него глаз.
— На самом деле мне нужен ответ на один-единственный вопрос. Все остальное я знаю, — произнес Джек.
— И что это за вопрос?
— Зачем они это сделали?
Роберт не ответил.
— Я просто хочу понять смысл этой маразматической игры, в которую мы играем столько лет. Насколько я могу судить, никто никого не одурачил, но по каким-то причинам всем нам приходится делать вид, будто мы — ни сном ни духом.
— В каком смысле?
— Ты разве не знаешь, что они поменялись?
— Знаю, но Элспет считала, что тебе это неизвестно.
— Нет, она как раз знала, что мне все известно. Я хочу сказать, беременность сильно повлияла на ее фигуру — вероятно, только Эди этого не понимала… Может, Элспет насылала на нее порчу? Слушай, я понимаю, ты мне всего не расскажешь, — продолжал Джек. — Ну а если я тебе изложу, как сам это понимаю? А ты, допустим, будешь слегка поднимать бровь, если услышишь что-нибудь похожее на правду. Можем так сделать?
