– Значит, на зверя вы не потянули? – не без ехидства спросил писодей.
– Увы!
– Прямо сейчас придумали?
– А что – заметно?
– Конечно.
– Вам легко говорить, вы не рисковали здоровьем ради исконных русских земель. Слушайте, коллега, а сходите-ка за пивом? Оно в холодильнике.
– Нет. Я дал слово Регине Федоровне.
– Экий вы… ортодокс! Ну ладно. Порыв Кости – это хорошо. А по тому, как Юлия ему отдается, через силу, почти с неприязнью, – мы покажем, что брак их давно исчерпан, для нее это – двуспальная неволя. Есть, правда, одна проблема…
– Какая?
– В соседней комнате Варя готовится к зачету, а слышимость в таких квартирах, сами знаете…
– Пусть она уйдет готовиться к однокурснице.
– Молодец! Это выход. Читайте дальше!
– Но теперь действительно всё… – смущенно сообщил Кокотов.
– Как это – все? А что же вы делали весь вечер, пока я бился за целостность Отечества?
– У меня закончилось вдохновенье, – стыдливо признался автор «Похитителя поцелуев».
– Что?! Вы забыли про жену Куприна?! Вот как надо с вами – писателями!
– Видите ли… – попытался оправдаться Кокотов.
– Не вижу! Сейчас я звоню Евгении Ивановне. Поесть нам принесут только после того, как мы закончим сюжет.
– И выпить тоже? – элегантно поддел Андрей Львович.
– Разумеется, – строго ответил режиссер, и лицо его опасно побагровело. – Итак, продолжим: Юлия, разговаривая с Борисом, намекает на их первую ночь у бабушки. Что он ей отвечает?
– Надо подумать.
– Пока вы думаете, я вам скажу, что он отвечает. Он смеется как ни в чем не бывало: «Юлька, ты где пропадала? Почему не звонила? Надо срочно встретиться! Где?»
– Возле гипсового трубача! – предложил писодей.
– Да идите вы с вашим гипсовым трубачом! Он приглашает ее в ресторан!
– Так сразу? – усомнился писатель.
– Андрей Львович, вы инженер человеческих душ или сантехник? Вот если вам сейчас позвонит ваша первая женщина… Как ее звали?
– Неважно…
– Неужели вы откажетесь посмотреть на то, что с ней сделало время? Из любопытства.
– Ну, если из любопытства.
– Исключительно из любопытства. Однажды я стоял в очереди, чтобы обналичить «чемадурики», которых сдуру накупила простодушная Маргарита Ефимовна. Вдруг меня окликнула немолодая женщина, как говорится, с остатками былой красоты. «Дима, – спросила она, – это ты?» – «Я… А вы…» – «Я же Римма! Не узнал?» Вообще, я вам хочу сказать, коллега, ту лабораторию, которой Создатель поручил проектировать женщину как биологический вид, возглавлял явный садист. Возможно, сатана.
– Почему?
– И вы еще спрашиваете?! То, что годы творят с красивой женщиной, не сумел бы даже Джек-потрошитель! Девочка, дама и старуха – это три разных биологических вида. Ну сделали бы как у насекомых: гусеница, куколка, бабочка. Или – наоборот. Не помню. Каждая по-своему прекрасна, молода, совершенна! так нет же, получите: на ваших глазах плодоносное совершенство с атласной кожей, бархатным пахом и сводящими с ума округлостями превращается в морщинистый кожаный мешок, распяленный на артрозных костях…
– А мужчины? Мы тоже стареем! – возразил Кокотов.
– Нас не жалко! Я вот думаю, может, Адам и Ева в раю были насекомыми, а в людей их превратили за непослушание? Ну, не важно… В общем, эта самая Римма мне и говорит…
Те м временем «Моторола» в кармане Кокотова дважды булькнула, он незаметно извлек телефон и глянул на дисплейчик: там появилось изображение конвертика. Писодей, дрожа, распечатал «месседж» и, теряя сердце, прочел:
«О, мой рыцарь! Я в прокуратуре, говорить не могу. Но я буду ждать вас в дальней беседке за третьим прудом в 19.00. Хочу встретить с вами закат, а может быть, и рассвет! Целую, целую, целую! Вся ваша Н.»
У автора «Сумерек экстаза» потемнело в глазах, и он сладко оторопел. Какая уж там биохимия расточилась по его телу, решать специалистам, но Кокотов ощутил, как знобящий зной ожидания заструился по венам и артериям, добираясь до самых отдаленных капилляров и гудя при этом, будто высоковольтные провода в степи. «А может быть, и рассвет…» Его душа наполнилась той безбрежной плотской радостью, которая дает странное ощущение бессмертия или предчувствие того, что все-таки есть, есть какой-то потаенный способ избежать тлена! Секретом этим владеет женщина, одна-единственная, и тайна эта зашифрована в неповторимом сочетании ее взглядов, улыбок, ароматов, ласк, счастливых вздохов и стонов. О боже! Рассвет, рассвет…
«Значит, надо взять с собой свитер от „Лакоста“, – золотыми цветами заклубилась мысль писателя. – Ночи-то уже холодные…»
И тут Андрей Львович всерьез огорчился, что не догадался, когда заезжал домой, бросить в сумку свою гордость – турецкую куртку «пилот», купленную в магазине «Кожаный рай» с 70-процентной скидкой из-за прорехи, искусно потом заштопанной неверной Вероникой. Далее автор «Айсберга желаний» стал соображать, какую из сорочек надеть, и пришел к выводу: к палевому свитеру подойдет черная, причем «Лакосту» можно сначала накинуть на плечи, завязав рукава на груди. Темно-синие джинсы и черные кроссовки дополнят гармонию. Но тут ликующий разум Кокотова столкнулся с новой неразрешимой проблемой: брать ли с собой одеяло? С одной стороны, встречать рассвет, сидя или лежа (нет, нет, не верю!) на сырой осенней траве, неудобно и даже вредно для здоровья. С другой – явиться к такой женщине с байковым казенным одеялом под мышкой – верх бестактности. После всех своих любовных драм: каратиста-уголовника, французской Сафо, жадного фотографа, подло изменявшего ей с лаборанткой, Наталья Павловна достойна другого, другого…
Как думы о байковом одеяле и лучезарный, почти платонический восторг надежд совместились в один миг в одном и том же сердце, черт его разберет!
33. Страдания немолодого Кокотова
– …Римма грустно улыбнулась и пошла прочь, молодо покачивая пожилыми бедрами. А я долго смотрел ей вслед, вспоминая слова Сен-Жон Перса: «Время – самый медленный и самый разрушительный ураган!» У вас было, коллега, что-то подобное?…Кокотов, о чем вы думаете?
– Я?
– Вы!
– Ни о чем…
– Оно и видно. А вы подумайте лучше о том, что будет делать Юлия, получив приглашение в ресторан.
– Трудно сказать…
– Если б я знал, что Валька так ослабит ваш интеллект, я бы ее не присылал!
– Прекратите!
– Думайте и уберите телефон! Что вы смотрите на него, будто импотент на нечаянную эрекцию! Лучше достаньте из холодильника пиво! Скорей! Страдаете тут как немолодой Вертер? Вы еще застрелитесь!
– Но Регина Федоровна… Может, вам лучше выкурить трубку?
– К черту трубку! К черту Регину Федоровну! Несите пиво, гипсовое чудовище!
Последнее оскорбление сломило Кокотова своей внезапной экспрессией, он пожал плечами, встал, подошел к холодильнику, вынул бутылку «Крушовицы» и, сжав ее леденеющими пальцами, отнес Жарынину. тот с достоинством принял лечебный сосуд, достал, изогнувшись, трость, прислоненную к спинке кровати, обнажил кинжал и молниеносным движением сорвал едва успевшую пшикнуть пробку. Писатель только теперь заметил, что у самого основания клинка имеется фигурная выемка, словно специально предназначенная для раскупоривания пивных емкостей. Режиссер впился губами в горлышко и застыл, запрокинув голову, как горнист на зорьке: лишь судорожно прыгал его кадык, да стремительно, словно шприц, пустела бутылка. На лице же Дмитрия Антоновича в этот миг остановилось совершенно особенное выражение. Оно трудно поддается словесному объяснению, и очень приблизительно его можно назвать «тихой пивной радостью бытия». Однако самое удивительное заключалось в том, что автор «Роковой взаимности» вдруг испытал к этому похмельному, потному, краснолицему человеку, которого еще несколько дней назад и не знал вовсе, чувство почти родственной приязни и внутреннего сродства. Он даже почувствовал во рту бродильный вкус пива.
– Хорошо! – отдышавшись, произнес режиссер и посмотрел на соавтора добрыми влажными глазами. – Теперь за дело! Итак, что будет делать наша Юленька, получив приглашение Борьки? Ваша версия?
– Ну, наверное, наверное… – пробормотал Кокотов, – она будет… прикидывать, что надеть на свидание. Да?
– Пра-авильно, умница! Она же идет в ресторан с олигархом! Кстати, в какой ресторан они идут?
– Может, в ресторан «На дне»?
– Это еще что такое?
– Ну, хорошее место, там обстановка начала двадцатого века, официанты одеты персонажами Горького…
– Босяками? Нет, не годится! Боря поведет Юлю в «Золотой трепанг», это высший класс. И вот она уже звонит подругам, живо рассказывает: у меня очень важное свидание в «Золотом трепанге», конечно, деловое, но этот человек когда-то был в меня сильно влюблен, и я должна ему снова чуть-чуть понравиться! Подруги ахают, изумляются, проникаются, советуют, но главное – начинают ее одевать. Нельзя же идти в «Золотой трепанг» в том же костюме, в каком ходишь на выпускные вечера к своим ученикам! Одна приятельница дает ей новое бутиковое платье, вторая отрывает от себя комплект от «Булгари»: кольцо, сережки и браслет. Третья ведет ее к своей парикмахерше, и они сообща придумывают Юльке макияж и роскошную прическу… Нужна еще какая-то пикантно-трогательная деталь!
