Женщины обернули тело покойницы в лен и умастили миррой. В потной вони скорбящих я различал ароматы сандала и жасмина. Я тоже пробрался вперед и встал рядом с Джошем. Тем временем он не спускал глаз с трупа за спиной жреца, и все лицо его сосредоточенно напряглось. Джошуа дрожал, будто на пронизывающем ветру.
Жрец дочитал и запел. Вступил наемный хор — певцы прибыли сюда специально из Иерусалимского храма.
— Хорошо быть богатым, а? — шепнул я, ткнув Джоша локтем под ребра. Он не обратил внимания и только сжал покрепче кулаки. На лбу его выступила вена. Он прямо-таки прожигал покойницу взглядом.
И тут она шевельнулась.
Сначала просто дрыгнулась. Дернулась рука под льняным саваном. Похоже, заметил один я.
— Нет, Джошуа, не надо.
Я поискал взглядом римлян: те стояли кучками человек по пять, по периметру всей толпы. Судя по виду, им было скучно. Их руки лежали на рукоятках коротких мечей.
Труп дрыгнулся снова и поднял руку. В толпе ахнули; завопил какой-то мальчишка. Мужчины подались назад, а женщины — вперед, посмотреть, что происходит. Джошуа упал на колени и прижал кулаки к вискам. Жрец выводил свою песню.
Труп сел.
Певцы умолкли, и сам жрец в конце концов обернулся к своей покойной матери, а та спустила ноги с каменной плиты. Похоже, она собиралась встать. Жрец попятился в толпу, отмахиваясь скрюченными пальцами от воздуха у себя перед носом, будто кошмарное видение возникло из каких-то сгустков пара.
Джошуа раскачивался, не поднимаясь с колен, и по щекам его струились слезы. Труп встал, по-прежнему накрытый саваном, и повернулся, будто озираясь. Я заметил, как несколько римлян выхватили мечи. Центурион взгромоздился на запятки своей колесни-цы и подавал воинам сигналы сохранять спокойствие. Снова повернувшись, я увидел: толпа скорбящих отхлынула, и нас с Джошуа все бросили. Мы остались в полной пустоте.
— Прекрати немедленно, Джош, — прошептал я ему на ухо, но он все раскачивался, не сводя с покойницы взгляда, а та уже сделала первый шаг.
Толпу шагающий труп, похоже, загипнотизировал, но мы-то с Джошем торчали посреди площади один на один с покойницей, и я понимал, что еще секунда — и все заметят, как Джошуа раскачивается в пыли. Я обхватил его шею локтем и поволок прочь от трупа — в самую гущу мужчин, которые пятились и выли, выли и пятились.
— Как он? — раздался голос у меня над самым ухом. Я обернулся: рядом стояла Мэгги.
— Помоги мне его оттащить.
Мэгги схватила Джошуа за одну руку, я — за другую, и мы поволокли его. Тело Джоша одеревенело, точно посох, но глаз от покойницы он не отрывал.
А та шагала к своему сыну. Жрец медленно отступал, размахивая свитком Торы, как мечом, и глаза у него были размером с блюдца.
Наконец женщина рухнула в пыль, дернулась еще разок и затихла. Джошуа обмяк у нас в руках.
— Забираем его отсюда, — сказал я Мэгги. Та кивнула и помогла отволочь его к колеснице, с которой центурион командовал своим войском.
— Он тоже умер? — спросил центурион. Джошуа сидел и моргал, словно только что вынырнул из глубин сна.
— Мы в этом никогда не уверены, господин, — ответил я.
Центурион закинул голову и расхохотался. Его плечи ходили ходуном, а чешуя лат лязгала. Выглядел он старше прочих солдат — седой, но поджарый и, судя по всему, крепкий. Массовые зрелища его, похоже, не интересовали.
— Хорошо сказано, малец. Как тебя зовут?
— Шмяк, господин. Левий бар Алфей по прозванью Шмяк, господин. Из Назарета.
— Ну что же, Шмяк, а я — Гай Юстус Галльский, подкомендант Сефориса, и мне кажется, вам, евреям, следует получше проверять, умерли ваши покойники или нет. А потом уже хоронить их.
— Так точно, господин, — ответил я.
— А ты, девочка? Какая хорошенькая. Как тебя зовут? Мэгги внимание римлянина потрясло до глубины души.
— Мария из Магдалы, господин. — Она вытирала Джошуа лоб краем своего платка.
— Придет день, и разобьешь кому-нибудь сердце, а, малютка?
Мэгги не ответила. Но я, судя по всему, как-то отреагировал, потому что Юстус опять расхохотался:
— Или уже разбила, а, Шмяк?
— У нас так принято, господин. Именно поэтому мы, евреи, хороним своих женщин живьем. Разбитых сердец меньше.
Римлянин снял шлем и провел рукой по ежику волос, обдав меня брызгами пота.
— Ладно, тащите своего друга в тенек. Тут слишком жарко для больного мальчугана. Давайте.
Мы с Мэгги помогли Джошуа встать и повели его прочь, но не успели пройти и нескольких шагов, как он остановился и оглянулся на римлянина.
— Ты станешь резать мой народ, если мы будем поклоняться нашему Богу? — прокричал он.
Я залепил ему подзатыльник.
— Джош, ты совсем спятил?
Юстус прищурился, и улыбка пропала из его глаз.
— Что бы там тебе ни говорили, мальчик, в Риме есть только два правила: плати налоги и не бунтуй. Держись их, и останешься жив.
Мэгги дернула Джошуа за руку и улыбнулась римлянину:
— Благодарим тебя, господин, мы сейчас уведем его в тень. — А затем повернулась к нам: — Вы ничего мне рассказать не хотите?
— Это не я, — ответил я. — Это все он.
На следующий день мы впервые встретили ангела. Иосиф и Мария сказали, что Джошуа ушел из дома на самой заре и с тех пор не возвращался. Все утро я шлялся по деревне, искал его и надеялся где-нибудь наткнуться на Мэгги. Вся площадь кипела пересудами о шагающей покойнице, но ни одного из своих друзей я не нашел. В полдень мама велела мне присмотреть за младшими, пока сама вместе с другими женщинами будет работать в винограднике. Вернулась она только в сумерках — от нее пахло потом и сладким вином, а все ноги после давильни полиловели. Снова оказавшись на свободе, я обогнул холм, проверил все места, где мы любили играть, и наконец отыскал Джошуа — он стоял на коленях в оливковой роще и раскачивался взад-вперед, словно молился. Он весь был в поту, и я испугался, что у него лихорадка. Странно — собственные братья меня никогда так не заботили. С самого начала Джошуа наполнял меня какой-то боговдохновенной тревогой.
Я подождал, понаблюдал за ним, а когда он перестал раскачиваться и сел отдохнуть, нарочито кашлянул, чтобы он понял, что я рядом.
— Может, стоит пока ограничиться ящерками и птичками?
— Я неудачник. Я подвел своего отца.
— Это он тебе сказал или ты сам так решил?
Он на минуту задумался, хотел было смахнуть с лица волосы, но вспомнил, что они у него теперь короткие, и уронил руку на колени.
— Я прошу наставить меня, но нет мне ответа. Я должен что-то сделать, я чувствую, но толком не знаю что. И не знаю как.
— Фиг знает, но жреца ты сильно удивил. А уж как я удивился. И Мэгги тоже. Народ будет об этом жужжать еще много месяцев.
— Но я хотел, чтобы женщина ожила. Ходила среди нас. Рассказывала о чуде.
— Да ладно, сказано же: две удачные попытки из трех — уже неплохо.
— Где сказано?
— Далматинцы, глава девятая, стих семь, кажется. Неважно, все равно никому больше не под силу то, что сделал ты.
Джошуа кивнул.
— А что люди говорят?
— Все думают, что это женщины, которые труп обмывали, зелья какого-то подбросили. Но им самим еще два дня очищаться, поэтому у них никто спросить не может.
— Так они не знают, что это я?
— Надеюсь, что нет. Джошуа, неужели ты не понимаешь? Нельзя такие штуки при всем честном народе откалывать. Народ к этому не готов.
— Но им же хочется. Они же сами все время твердят о Мессии, который придет и всех нас освободит. Разве не должен я показать им, что он уже здесь?
Ну что на это скажешь? Конечно, он прав. Я и сам помнил — постоянно ходили какие-то разговоры о пришествии Мессии, наступлении Царства Божия, освобождении нашего народа от римлян. В горах кишмя кишели разнообразные фракции зилотов, которые то и дело нападали на римлян, надеясь, что так совершатся какие-то перемены. Мы — народ богоизбранный, благословенный и наказанный, как никто другой на земле. Когда говорят евреи, Бог слушает. А теперь говорить настал черед Богу. И мой друг, судя по всему, должен стать его рупором. Просто в тот момент я этому не поверил. Что бы я ни узрил, Джошуа — мой кореш, а никакой не Мессия. Я сказал:
— Я почти уверен, что у Мессии должна быть борода.
— Так ты хочешь сказать, просто время еще не пришло?
— Во-во, Джош. Я буду знать, когда ты сам еще ничего понять не успеешь. Господь мне отправил нарочного, и тот сказал: «И кстати, передай Джошуа, пусть сначала бриться начнет, а уж потом ведет мой народ из рабства».
— Правда, что ли?
— Чего ты у меня спрашиваешь? Спроси у Господа.
— Я это и делаю. А он не отвечает.
В оливковой роще темнело с каждой минутой, и я уже едва различал блеск в глазах Джошуа. Но вдруг вся местность вокруг нас осветилась, как днем. Мы задрали головы: из-за верхушек деревьев к нам спускался ужасный Разиил. В то время я, конечно, не знал, что это ужасный Разиил, — я просто онемел от ужаса. Ангел сиял над нами звездой, и черты лица его были настолько идеальны, что рядом с ним бледнела вся красота Мэгги. Джошуа закрыл лицо руками и вжался в ствол оливы. Наверное, его больше меня впечатляли сверхъестественные явления. А я стоял и лыбился, раззявив рот и пуская слюни, словно деревенский дурачок.
