— А что это за дочь Пенелопы?
Она пожала плечами.
— Она так и не сказала. Может, это ее подруга. Бедная женщина.
Дочь Пенелопы. Странно. Может, девушка с косами права и это действительно ее подруга. А может, это просто бред.
Когда обед закончился и стулья убрали, Кристофер сказал мне, что Мэри ходит в приют уже месяц и, похоже, страдает от маразма.
Кажется, я понимала, что она чувствует. Но я решила, если снова ее встречу, расспросить о дочери Пенелопы. Может, я могла бы помочь ей найти того, кого она ищет.
Конечно, я не могла исправить всего, что натворила, но если бы я могла помочь хотя бы одному человеку закончить эти полгода лучше, чем он их начал, это было бы уже хорошо.
Дома.
В воскресенье утром мама всегда пекла блины. После того как она умерла, папа старался вообще не заходить на кухню. Вернувшись домой, я решила возродить нашу воскресную традицию.
Я поставила чайник на плиту и выглянула в окно. Томми сидел на ветке каштана с удочкой в руках.
Томми. Я подумала о том, сколько ему пришлось узнать за свою короткую жизнь, сколько потерь пережить. Он был совершенно сбит с толку тем, что я куда-то исчезла, а потом неожиданно вернулась. Я была в неоплатном долгу перед ним. Невозможно было все объяснить ему, но надо было попытаться сделать его жизнь лучше.
Я смотрела, как он раскачивается на толстой ветке, поднимает удочку и со свистом рассекает ею воздух. С десяти утра до двух. Я улыбнулась. Он тестировал свою последнюю партию самодельных мух.
Я положила чайный пакетик в кружку и поставила ее на стол. Потом вышла из дома и направилась к каштану, возвышающемуся над деревянным забором.
Томми сначала не заметил меня. Я смотрела, как он закидывает удочку, мастерски избегая веток. Мне казалось, не найдется второго десятилетнего ребенка, которому такой способ провести воскресное утро показался бы оптимальным, но Томми всегда отличался от других детей, и иногда его дразнили за это.
Я посмотрела на грубую кору дерева и вбитые в ствол перекладины для лазанья. Я тоже раньше любила забираться на это дерево вместе с Юлес. Мы залезали наверх, там на обрезанных ветках было очень удобно сидеть. Мы рвали колючие каштаны и, не снимая зеленой скорлупы, бросали в соседских мальчишек.
Я всегда особенно старалась попасть в голову Джеку. Позднее он сказал мне, что нарочно ездил на велике мимо моего дома. Я спросила, любит ли он боль.
Джек, Уилл, Юлес и я были неразлучны. Это продолжалось долго, пока Уилл не ушел на войну прямо перед Рождеством.
Крючок с наживкой опустился к моим ногам.
— Эй, Никки! — прокричал Томми из своего убежища. — Что думаешь? Снимешь пробу?
Я подняла муху и прищурила один глаз, чтобы рассмотреть ее. Рука начала трястись, и муха выскользнула из пальцев.
— Все ясно. Летать может.
— Хочешь залезть и побросать со мной?
Я подумала о своих трясущихся руках и о спазмах в мышцах, которые не прекращались с моего возвращения. Перспектива упасть с дерева меня не прельщала.
— Спасибо, дружок, но мне сейчас не до лазанья по деревьям.
— Ты стала скучной, — сказал Томми разочарованно.
— Мне жаль, Томми.
— Всем жаль, — сказал он. — Я устал от того, что всем очень жаль. Я просто хочу, чтобы все было нормально.
Я промолчала, потому что первой реакцией было желание снова извиниться.
— Теперь ты дома, у нас будет все нормально?
Что я могла ответить на это? Я знала, что возвращение будет трудным, но, глядя, как Томми играет во дворе, и надеясь на то, чему никогда не бывать, я чувствовала непреодолимую боль. Боль при мысли о той жизни, что могла бы быть у меня.
— Будет, Никки? — не унимался Томми. — Будет нормально?
— Да.
Я уже уходила, когда он добавил:
— Можешь взять муху. Из моей коллекции у меня в комнате.
Я знала, как дорога ему коллекция. Я попыталась улыбнуться.
— Спасибо, Томми. Что, если я заплачу тебе за нее?
Он широко улыбнулся и начал сматывать удочку.
Сейчас
После занятий в кабинете миссис Стоун. Осталось пять месяцев.
Прошла неделя, и метка у меня на плече увеличилась вдвое, теперь она была шириной в два пальца. Однажды утром миссис Стоун предложила помочь мне наверстать упущенное по программе — я ведь начала учиться почти на месяц позже остальных.
К весне все мы должны были написать курсовую на тридцать страниц. Я решила предъявить ее отцу, чтобы у него было некое материальное доказательство моего шестимесячного усердия в школе.
Когда после уроков я зашла в кабинет миссис Стоун, она разговаривала с каким-то парнем, стоящим у ее стола. Я не рассмотрела его и, глядя в пол, направилась прямо к своему месту на задней парте, хотя все остальные были свободны.
Я достала учебник и не обращала внимания на их разговор. Пока не услышала голос Джека.
— Еще больше двух месяцев, — сказал он.
Сердце мое бешено забилось. Я подняла глаза.
Джек стоял ко мне спиной, и я смотрела на него, не отрывая глаз.
— Вот и хорошо, — ответила миссис Стоун. — Я почти каждый день остаюсь допоздна, поэтому можешь работать здесь — если будет нужно, я помогу. А разве у тебя нет футбольных тренировок?
— Тренировки начинаются не раньше половины четвертого. Так что у меня остается час. — Джек бросил быстрый взгляд на пустой класс, и я поспешно опустила голову. — Я благодарен вам за помощь.
— Я очень рада, что вы так интересуетесь английской литературой, — сказала миссис Стоун. — Во всех хороших колледжах ждут всесторонне образованных абитуриентов. И вообще одни только математика с физикой не дают пищи для души.
Я улыбнулась ее восторженности, нашла нужную страницу в книге и достала тетрадь из сумки.
Я не слышала его шагов, так что звук его голоса заставил меня вздрогнуть.
— Привет, — сказал он.
Я выронила тетрадь.
Джек сел сбоку от меня, на то же место, где сидел на уроке. Я не могла пошевелиться. Он поднял мою тетрадь и протянул мне.
— Спасибо, — сказала я. На этот раз получилось не совсем беззвучно.
Я могла бы спросить его о сочинении. Или о футболе. Или о погоде. О чем еще говорят старые друзья. Но слов не было, и я снова уставилась в открытую книгу.
— Ты пропустила матч в пятницу, — сказал он.
Он что, хочет завязать разговор? Я не могла болтать с ним. Я знала, что он больше ничего не чувствует ко мне. Это была одна из причин — и главная, — по которой я пошла с Коулом. Тогда его предательство сломило меня, но теперь Подпитка забрала всю боль. Это уже не имело никакого значения. Но могла ли я снова впустить его в свою жизнь?
Я чувствовала, что он смотрит на меня в ожидании. Ожидание длилось так долго, что уже становилось тягостным для нас обоих.
Он сел за парту, все еще не отрывая от меня глаз.
Он ждал.
Терпеливо.
Спокойно.
К тому моменту я почти забыла, о чем он спросил. О том, что я что-то пропустила.
— Да, — сказала я.
— Ты все же сделала это, — сказал он довольно игриво.
Я ничего не могла с собой поделать. Я снова взглянула на него, на этот раз вопросительно.
— К твоему репертуару добавилось третье слово. «Привет», «спасибо», а теперь еще «да», — он улыбался уголками губ, и я почувствовала, что краснею. Он это заметил. — Хотя бы это в тебе не изменилось.
Я снова уткнулась в свою тетрадь, руки у меня дрожали.
Он наклонился ко мне.
— Теперь, раз уж мы с тобой завязали разговор, может, расскажешь мне, где ты была? — По голосу я понимала, что он улыбается.
Я чувствовала, как на лбу у меня выступают капельки пота.
— Ты меня бросила. Не сказав ни слова, — продолжил он. Голос его звучал робко, как будто он пытался остаться спокойным. Я глубоко вздохнула. Я никак не могла понять, что он чувствует. Ни одна эмоция из тех, что я ощущала в воздухе, не преобладала над остальными. — Тебе что, нечего мне сказать?
Он ждал. Мое сердце, казалось, разобьется о грудную клетку на миллион маленьких частиц, и я поняла, что надо что-то делать.
Я начала было закрывать книгу.
— Не надо, — выпалил он, и я замерла. — Не уходи. Ты не обязана говорить со мной. Это я должен уйти. — Голос его был невероятно печален. Я слышала, что он собирает вещи в сумку.
Скажи что-нибудь. Скажи что-нибудь.
— Э-э-э…
Джек замер, как будто его движения могли прервать мою речь.
Он был причиной моего возвращения. Нельзя было отталкивать его. Вот только заставить себя заговорить с ним было не менее трудно, чем увидеть, как он уходит в открытую дверь.
— Нет, — сказала я и судорожно вздохнула. — Ты не… должен уходить. Пожалуйста.
Он снова достал книгу из сумки и положил на парту. Я тоже достала из сумки свои книги.
