— Бедняга ты мой! — сказал я с раскаянием. — Замучил я тебя, котенька!
Тут Барс поднял голову и сказал «мама» уже довольно легко, без напряжения, а главное — я понял, что он хотел этим выразить: я, мол, сам хочу разговаривать, я стараюсь.
— Ну, знаешь! — только и смог я сказать, и некоторое время мы оба молчали, глядя друг на друга.
Барс так тяжело дышал, что его пятнистые, леопардовые бока ходуном ходили. Я уж начал пугаться за него.
— Заболеешь еще, — сказал я. — Давай бросим эти все штучки, ну их!
Барс поднял голову и очень внимательно поглядел на меня. Потом сказал:
— Мам-ма! — очень сердито и даже будто бы с вызовом.
Я только руками развел.
Тут позвонил Володя.
— По-видимому, я застал тебя в живых, — глубокомысленно заметил он. — Ведь ты вроде жив?
— Пока, — мрачно ответил я. — А там видно будет.
Володя снял свою немыслимо шикарную черную куртку и баскский берет, провел рукой по темным, гладко зачесанным волосам. Я смотрел на него и думал: «Ну как я ему объясню, что произошло? Он же просто не поверит. А Барс может не захотеть при постороннем проделывать все эти штучки. И выйдет, что я вру. Или что я — псих. Ну и пускай!» Думая об этом, я невольно оглянулся на дверь в комнату. И Володя спросил:
— Кто у тебя там?
— Никого! — нервничая, проговорил я. — То есть там Барс.
— Интересная новость! — иронически отметил Володя. — А все же: что случилось?
— Идем, — сказал я. — Сам увидишь…
Пока я путано и сбивчиво объяснял Володе, что случилось, Барс лежал молча и все глядел на меня. Я заметил, что он не стал ласкаться к Володе, как делал всегда, и не кидался брюхом вверх, требуя внимания, не приставал ко мне, а только лежал и таращил на меня свои громадные круглые глаза.
Володя тоже молчал и тоже таращил на меня глаза, только не круглые и не желто-зеленые, как у кота, а карие и продолговатые, хотя слегка округлившиеся от изумления. Вид у него был сейчас не слишком солидный и даже несколько обалделый — да и что удивительного! Но когда я окончил свой бессвязный рассказ, Володя только мотнул головой и сказал вполне спокойно:
— Что ж, продемонстрируй! Надо посмотреть, как это выглядит.
Вот. Уж такой он, Володя Лесков, мой приятель. Очень солидный и очень надежный. Скала. Гранит. Не какая-нибудь там соломинка, за которую хватаешься, ошалев от страха, а надежная твердая почва. Другой бы начал молоть всякий вздор насчет нервов, мерить мне температуру или просто решил бы, что я его разыгрываю. Володя, конечно, был потрясен — еще бы, шутка сказать! Совершенно все неожиданно и даже как-то нелепо. Но Володя умный. И он думает быстро, умеет моментально оценивать события. Меня он слушал достаточно долго, чтобы понять, что тут не розыгрыш (да я никогда бы и не подумал его разыгрывать так по-дурацки) и что я в своем уме. К тому же он и на Барса посматривал, а один этот неподвижный внимательный взгляд Барса чего стоил! Словом, Володя поверил, что дело серьезное, но он не умеет попусту ахать и охать, а потому сразу перешел к анализу.
Я немного сомневался, захочет ли Барс демонстрировать свои достижения при Володе. Но Барс немедленно откликнулся на приглашение. Для начала он сел на тахте и, глядя на Володю, сказал:
— Мам-ма!
Володя даже вздрогнул слегка, несмотря на всю свою выдержку. Однако тут же спросил деловым тоном:
— Ты, значит, его не усыпляешь, а просто даешь словесное внушение?
— Словесное, и подкрепляю образами. Но только сейчас я ему ничего еще не внушал. Это он по собственной инициативе действует.
Тут Володя, видимо, слегка усомнился — да и что удивительного! Он хмыкнул и повертел головой.
— В книге Яна Жабинского «Возможность взаимопонимания» говорится, что для домашних и вообще прирученных животных дрессировка необходима, потому что их морально и физически убивает бездействие. Может, Барс прочел эту книгу?
— Не в том дело. Я же тебе говорю: он хочет что-то сказать, хочет объяснить — и не может. Если б у него было другое устройство глотки, я бы его быстро научил говорить, раз он так здорово поддается гипнозу. Но он может произносить только «мама» — вот и пользуется этой единственной возможностью, чтобы показать, как ему хочется говорить.
— Понятно, — сказал Володя, разглядывая Барса. — Конечно, надо бы хорошенько проработать этот вопрос — об анатомическом устройстве глотки у кошек и о возможностях артикуляции. В сравнении с человеком. Может быть, удалось бы расчленить и упростить артикуляцию. И вообще я по этой части профан.
— А уж я-то!.. — с чувством произнес я.
— То-то и оно. Тут даже не знаешь, с какой стороны подобраться. Ну, попробуем наугад кое-что. Внуши ему, чтобы он дал мне лапу.
— Как твой Барри? Или то, что я тебе рассказывал: «Здравствуй, кот!»
Услышав эти слова, Барс немедленно захватил мой палец и пожал. Я так растерялся, что забыл ответить пожатием и словами «Здравствуй, кот!», а только глядел то на Барса, то на Володю. И видел, между прочим, что Барс нервничает, а Володя — даже еще больше, хоть и старается не подавать виду.
— Ну-ка, погоди, — сказал Володя. — Ты ему, конечно, этого не внушал. Но ты уверен, что не представил себе этого действия, когда спрашивал меня, что внушать?
— По-моему, нет, — неуверенно ответил я. — Не успел я просто.
— Но все же мог мгновенно промелькнуть стертый образ, который успел воздействовать на закрепившиеся ассоциации у Барса, — рассуждал вслух Володя. — Или же придется признать, что мы имеем дело с чистой реакцией на слова.
— Все равно: и ассоциации эти закрепились что-то уж очень быстро, и слова он, выходит, чуть ли не сразу запомнил.
— Сколько раз ты провел «Операцию «Здравствуй, кот!»? — спросил Володя.
Едва он произнес эти слова, как Барс спрыгнул с тахты, подошел к Володе, поднялся на задние лапы и, опершись одной передней лапой на Володино колено, другой ухватился за его палец. Я невольно отметил, что действует он все той же правой лапой и берется неизменно за указательный палец: тот, который я ему подставлял при обучении. Володя чуть не отдернул руку, — я это видел, — но сдержался, даже ответил Барсу легким пожатием и сказал:
— Здравствуй, кот!
Барс все стоял на задних лапах и пристально смотрел в глаза Володе. Потом он напрягся, широко раскрыл пасть и сказал: «Мам-ма!»
После некоторой паузы кот выговорил: «Ммяхо» или что-то в этом роде, протяжно и жалобно мяукнул, прыгнул ко мне на колени, крепко обнял меня за шею и опять начал быстрыми мурлыкающими звуками наговаривать что-то на ухо.
— Ну, видал? — растерянно сказал я. — Хоть бы понять, что он такое говорит, чего добивается!
— Контакта, по-моему, — ответил Володя. — Всеми доступными ему средствами он добивается контакта с людьми. Слушай, а ты раньше ничего такого за ним не замечал?
— Вроде нет… А впрочем… — Тут я начал кое-что припоминать. — Знаешь, было такое, но просто я не обращал как-то внимания. Он ведь и сам так разговаривает часто и отвечает на мои слова, но я считал, что это — выражение эмоций. И вообще как-то не задумывался.
— Возможно, так оно и было. То есть Барс и в самом деле выражал в основном эмоции. Потребность в контакте и взаимопонимании у него была и все развивалась, но он видел, до чего безнадежны все его попытки. А сейчас, едва только появилась какая-то возможность выхода, он изо всех сил старается пробиться к нам.
— Однако что же нам делать? — спросил я. — Ведь жалко его! Смотри, как он мучается, заболеет еще, чего доброго, от перенапряжения!
Стыдно признаться, но я временами слегка побаивался Барса в этот день. А теперь, когда он так крепко обнял меня, ища помощи и понимания, мне стало ужасно его жаль и всякий страх исчез.»
Бедный ты мой кот! — думал я, гладя его шелковистую спину с темной широкой полосой по хребту. — Жил тихо-мирно, и вот на тебе! Черт меня дернул этим гипнозом баловаться!»
Барс перестал «говорить» и напряженно глядел на меня. Потом вдруг потряс головой, будто с отвращением, и сказал:
— Мам-ма!
— По-моему, он улавливает мои мысли… или, во всяком случае, эмоции, сказал я. — Я его мысленно пожалел, а он…
— Понятно: он хочет, чтобы его не жалели без толку, а научились понимать, — подхватил Володя. — Ты пожалел, что все это началось? Так я и думал. А он тебя считает эгоистом — ведь для него это нежданная надежда на равенство, на полноценное общение. Ну, представь себе, что ты живешь один-одинешенек среди существ сильных, могучих, изумительных, они тебя бесконечно интересуют, но переговариваются они ультразвуками, и ты можешь только кое о чем догадываться по их жестам. И вдруг ты каким-то непонятным образом получил возможность кое-что понимать. И даже сам научился произносить хоть одно-два слова. Представляешь, как ты радовался бы? И как удивлялся бы, если б тебя вздумали за это жалеть?
