Однако лет тридцать назад, когда Филиппыча выкинули из дома на улицу, было не до смеха. Он, как истинный ценитель и глубоко порядочный человек, любил всех своих подруг, даже если не помнил их по именам. Любил и фотографировал. Иногда фотографировал обнаженными. Он никогда не дал бы ходу ни одному из бережно сохраняемых снимков, но одну из его «лебедиц» угораздило выскочить замуж за амбициозного чиновничка. Тот, словно безмозглый малек в теплые воды, стремился к вершинам власти, и неизвестно как, но выведал опасную для безупречной биографии будущего руководителя тайну связи своей непутевой жены и какого-то фотографа-любителя. После этого его правые и левые руки навестили Филиппыча. Самого ухажера избили, квартиру перевернули, а чтобы акция приобрела необратимый характер – облили все бензином и подожгли.
Чиновника позже все равно взяли на каких-то ничтожных, но дерзких аферах, а Филиппыч еще много лет не мог привыкнуть к тому, что оказался в эпицентре таких больших дел. Времени на обдумывание у него с тех пор было предостаточно – он кое-как устроился дворником в старый двор в центре города, мел, скреб и чистил отведенный ему кусок улицы, а вечерами с невыразимым удовольствием устраивался за столом и раскрывал альбом со своим бесценным архивом ню. В такие минуты Филиппыч по праву считал себя победителем, а не побежденным.
Время шло своим чередом. Год за годом в положенный срок зимняя ледяная накипь начинала стаивать под весенним солнцем, а летнюю жару постепенно остужали осенние ветра. Жизнь ничем больше не удивляла Филиппыча, пока однажды в его двор не въехала Майя.
В то утро, как по заказу, хлестал дождь. Филиппыч едва разглядел худую и злющую девчонку, прятавшуюся среди барахла, беспорядочно сваленного у подъезда. Это был плохой день– грузчики так небрежно тягали ее пожитки, что Майя возмутилась и устроила скандал. Здоровенные мужики без лбов и в серых пропахших потом комбинезонах переглянулись, сплюнули под ноги, прыгнули в машину и укатили со двора. Только клочок ярко-синей оберточной бумаги вылетел из-за дверей грузовика и, прибитый к дороге, остался раскисать на краю большой лужи.
Майя осталась одна. Содержимое ее коробок погибало под дождем, она сама промокла до нитки и, кое-как примостившись под стоящим углом большим зеркалом, курила отсыревшие сигареты и тихо ругалась. Филиппыч пробрался к ней, оценил уровень владения поганым словом и негромко вставил пару более или менее подходящих выражений. Майя с удивлением уставилась поверх сигаретки на пробравшегося к ней седого старика с шустрыми глазами. Они обменялись парой миролюбивых и совершенно непечатных приветствий и уже вскоре в полном согласии тащили подпорченный ливнем Майин скарб к ней в квартиру.
С того самого дня Филиппыч всем сердцем полюбил эту вредную девчонку. Он и сам не вполне понимал природу отеческих чувств, настигших его на старости лет. Но то ли и правда пришло его время, то ли судьба его была такой, но сопротивляться Филиппыч не стал и все свою жизнь закрутил вокруг Майи. И она, неожиданно для самой себя, отозвалась на заботы суетливого и забавного старикашки. Может, то, как они встретились, сразу расположило ее, растопив лед настороженности, может, еще что-то. Однако Майя не испугалась его порыва, не закрылась и не сбежала. Теперь, возвращаясь домой, она первым делом направлялась в его каморку.
Филиппыч мгновенно завел для нее чашку, пепельницу и стал размышлять о том, как улучшить свою жизнь для их общего блага. Майя пила кофе на крошечной кухне, слушала его истории, но не спешила рассказывать свои. А Филиппыч, рассматривая некоторые ее фотографии, часто поражался тому, что сумел вызвать в этом сердце чувства, похожие на привязанность. Холод, тьма, туманы, ветры и дожди были ее сюжетами. Все, что было лишено человеческого присутствия, привлекало внимание молодой девушки. Это были снимки торжества тревожного одиночества. И у Филиппыча становилось неспокойно на душе, когда он всматривался в сгущающиеся тени на ее фотографиях…
К тому времени, когда Майя переехала в свою следующую квартиру, Филиппыч по ее протекции уже получил место кладовщика в издательстве. Завел себе рабочий халат и толстую книгу учета, в которую скрупулезно записывал, кто, чего, в каких количествах взял и почему в этом месяце больше, чем в предыдущем. В помещении, где хранились реактивы и химикаты, он постепенно навел порядок, все расставил по местам, пронумеровал, описал и закрутил невинные шашни с уборщицей Меланьей, тем самым организовав себе бесплатные обеды и лабораторную чистоту в кладовке.
Жилищные условия Валериана тоже оформились. Из своего собачьего угла он перебрался в маленькую уютную квартирку на первом этаже того же дома и у него завелись ключ от подъезда, почтовый ящик и два прекрасных куста сирени прямо под окном.
На свою первую зарплату Филиппыч купил костюм, фотоаппарат и мобильный телефон. Первые два приобретения он бережно убрал в шкаф и тут же забыл о них, а вот телефон все звенел, повиснув на ветке напротив его форточки…
– Вот старый черт! – пробормотала Майя.
Машина Зиса уже приближалась к Савельево, Майя не знала, чем занять себя, и терзала телефон, вновь и вновь набирая номер Валериана. В ответ раздавались лишь длинные гудки.
– Не подходит и все. Ты когда с ним последний раз разговаривал? – развернулась она к Зису.
– Вчера, – невозмутимо отозвался тот из-за руля джипа. Он не собирался поддаваться ее настроениям.
– Что за человек! Зачем ему телефон, если он к нему не подходит? – не успокаивалась Майя.
Внезапно она сменила тон и сердито закричала в трубку.
– Алло! Филиппыч! Ну что это такое? Целый день не могу до тебя дозвониться! Что? Где ты?
Она замолчала, выслушивая сбивчивый отчет.
– А-а… да? Понятно… Ну, да… Неплохо. Мы? Работаем. В Савельево. Не говори. Хорошо, может, вечером заедем. А? Чего звонила? Ничего. Проверка связи! Ну, ладно-ладно, все, пока.
Она отсоединилась, помолчала, глядя на дорогу.
– Уронил телефон в раковину. Вымочил. Повесил сушиться за окно на солнце. И забыл.
Она посмотрела на Зиса, тот на нее. Джип подпрыгнул на кочке, и они оба прыснули от смеха. Из-за поворота показался край Туманного озера…
Охранник на воротах с отсутствующим выражением наблюдал, как замызганный джип приближается к его шлагбауму. Он уже часа два делал вид, что выполняет свои обязанности, но на самом деле, измученный жарой, давно ничего не соображал и ни на что не был способен. Воздух так раскалился под цинковой крышей его избушки, что, казалось, уплотнился до состояния желе. Открытые дверь и окно не давали никакого сквозняка. Вентилятор сломался, а обмахивать себя старым журналом у охранника больше не было сил. Не хватало их и на то, чтобы вывалиться из этой адской жаровни и сесть снаружи, под тенью козырька у самой дороги. Охранник мог только сидеть и смотреть прямо перед собой, боясь пошевелиться, чтобы мокрая и горячая одежда лишний раз не коснулась его тела. Он слушал громкое жужжание одуревшей от жары мухи, которая все билась и билась об стекло, даже не пытаясь взять чуть ниже и левее и вылететь в открытое окно.
Джип остановился, и большое облако пыли догнало его. Мужчина за рулем опустил стекло, поздоровался, назвал номер дома и фамилию хозяев. Охранник молча смотрел на него. В его глазах изображение человека в джипе колебалось в потоках горячего воздуха. Лицо кривилось, нос изгибался и даже голос доносился откуда-то со стороны. Охранник моргнул. Внезапно он со всей отчетливостью понял, что этого ненормального, который приехал сюда и сидит в своей охлажденной кондиционером машине, надо убить. Мысль была простой и четкой, как слово «Да!». Охранник шмыгнул носом и сморгнул. Пот заливал его глаза, мысли путались, но все было правильно, он не ошибался, в этого типа надо было стрелять. Влажная ладонь потянулась к кобуре. Он нащупал металл рукоятки пистолета, муха вылетела в окно, и один за другим прогремели выстрелы. Залаяли собаки, страшный женский крик донесся из машины и мужчина с кровавым месивом вместо лица, повалился на бок…
Охранник, не поднимая глаз на подкатившую машину, нажал на кнопку. Шлагбаум взмыл в небо, муха вылетела из-за стекла и Зис, с удивлением глядя на совершенно одуревшего от жары малого, въехал на территорию.
– Больной какой-то, – проворчала Майя.
Зис миновал двор и припарковался на мощеной стоянке перед большим домом из розового кирпича.
День был в разгаре, когда Катерина Сергеевна Меньшикова вплыла в гостиную и внесла небольшой поднос с кофейником и тремя чашками. Дородная, видная, ухоженная дама, жена влиятельного человека, она пробралась из низов к высотам достатка и благополучия и теперь во всем стремилась соблюдать правила простоты общения. Как минимум два человека – ее домработница Фаина и кухарка Клава – могли принести гостям кофе. Но Катерина Сергеевна не собиралась лишать себя удовольствия от исполнения этой роли – богатая дама сама угощает в своем доме ободранную девчонку-фотографа и ее красавца напарника. Меньшикова проплыла по коврам гостиной, поставила поднос на стол, разлила кофе по чашкам, взяла одну, села в глубокое старинное кресло и удовлетворенно выдохнула – она была собой довольна.
