Однажды мы пили чай, и у неё ни с того ни с сего поднялась температура. Она накрасила губы, приложилась к белой кружке, осмотрела отпечаток, приложила его ко лбу, осмотрела остаток отпечатка и сказала: тридцать восемь и пять.
Я никогда не целовала себя в лоб и никогда не видела других за осуществлением самопоцелуя. И сказала; кажется, глупость:
- Откуда вы знаете? - Мы ещё были на вы.
- Если хочешь быть моей внучкой, забудь этот текст. Откуда! Оттуда. Ясно?
Бабушка никогда не изгаляется надо мной. Говоря грубость откуда - оттуда, она мила, вежлива, доброжелательна.
Её лицо никогда не теряло нормального светского выражения, даже когда она материлась. Это был шик! Я восхищалась бабушкой день ото дня больше.
Возвращаемся к автопоцелую с кружкой. Определив уровень опасности, 38 и 5 градусов на лбу, бабушка открыла книгу афоризмов. "Не будьте суеверны, это приносит несчастье", - сообщил ей Тристан Бернар, и бабушка полезла в приложения. Через пять минут она уже всё про него знала, кроме причин ранней смерти: сей шаловливый француз прожил всего лишь восемьдесят один год, то есть не по уму мало. У него смешные афоризмы, атеистичные, но умные и желчные.
- Вызвать врача? - ляпнула я.
Бабушка посмотрела на меня с новым интересом: дескать, откуда такая дубина? Нет, не потому, что на дворе была тёмная ночь и вызвать можно было только "скорую", а потому, что ей пришлось дважды повторять мне одно и то же. Знаете, что сделала пожилая женщина, у которой поднялась высокая температура? В жизни не догадаетесь.
Бабушка пошла в кладовку, взяла ведро, пошла в ванную, налила горячей воды, вернулась на кухню и, легко подняв, опрокинула на мою голову:
- Продолжай.
К ЧЕМУ ПРИВОДИТ ЖАЖДА ДЕЙСТВИЯ
Мы разговариваем часто, легко, изобильно. Мы из тех, кто хочет говорить со всем белым светом, но вовремя нашли друг друга и спасли свет.
Сначала я думала, что у пожилой писательницы перегорел компьютер, кончилась бумага, высохли чернила, мозг и прочая.
Оказалось, я ошиблась. Я вообще поначалу только и делала, что ошибалась. Про "скорую", не вызванную на высокую температуру, я вам уже поведала. Ведро воды на голову - и я начала что-то понимать. Ещё раз-другой проквохотала - получила солёный чай с перцем чили. Когда бабушке удалось привести меня в норму (то есть предоставить ей возможность принимать все решения лично), мы диффундировали, спеклись и породнились. А ролевые установки бабушка-внучка пришли в соответствие с мирозданием, если можно так сказать словами.
Однажды она открыла мне сказку про грустную историю, да-да, именно так, и велела запомнить навсегда. Вот эта сказка.
СКАЗКА ПРО ГРУСТНУЮ ИСТОРИЮ
Жила-была грустная история, которую никто не хотел рассказывать.
Пришел очень простой карандаш и взял её на себя, и все закричали от счастья, ибо с них свалилось.
Пришло время, и посватался карандаш к бумаге. Подумала она и согласилась.
Не теряясь, карандаш записал первое слово. Бумаге очень понравилось: по ней ещё не водили. Он второе приставил. Бумага сомлела, еще просит.
Он и добавил, и всю историю записал, и пошел себе.
Валяется бумажка, томится по буквам, а все с неё историю читают, грустную-грустную, которую никто не хотел рассказывать.
- Поняла? - спросила бабушка. - Очень простой карандаш и полезен, и болезен.
- Нет, - ответила я.
- Подрастёшь - поймёшь, ничего страшного. А вообще это про нас с тобой. И про твоего Петра.
- Не понимаю. Пётр очень сложен. Я не понимаю.
- Не имеет значения, - успокоила меня бабушка. - Ближе к смерти от твоего непонимания ничего не останется.
- Бабушка! Хватит меня дразнить и пугать! У меня Пётр - камень, единственная реальность, которую не отнять, не испортить временем, не...
- Бедная дурочка, - примирительно сказала бабушка. - Конечно, камень. Спрессованные миллионы лет, костей, восходов и закатов, рождений, смертей... Примерно восемьдесят миллиардов землян были на Земле до тебя. У всех был какой-нибудь Пётр, поначалу живой, любимый современник. Если вам на голову упал камень, значит, вы сами его об этом попросили. Сколько же глупости спрессовано даже в малюсеньком камешке!..
Ради его книги его Марию выдали замуж ещё до встречи с ним, Джованни, чтобы он никогда не смог увидеть её голой. Всё как обычно; механика подготовки бессмертных рукописей давно известна, только некоторым людям не сразу всё это понятно. Надо быть наблюдательнее!
Если бы юные писаки ещё со школы знали, сколько стоит бессмертие в слёзной человеческой валюте, а за чернила надо будет платить кровью разбитого сердца, - не было бы никакой литературы. Слишком больно.
Не так ли?
А она есть. Вон, стоит на полках. Значит, она зачем-то нужна Богу. Значит, Он ждёт, что мы наконец напишем. Какую же книгу Он ждёт?
Вишнёвый луч утра начал таять, по небу округло пролегла широкая воспалённая краснота, как у младенца дёсны перед первыми зубами.
Скоро выйдет вся эта корпускулярно-волновая масса причин, и можно умирать. Всё сделано.
Ты этого хотел, Господи? Всё дело в книге?
Я понял. Спасибо.
Больше не могу.
И всё-таки.
Какая мокрая, кровавая гадость - эта ваша земная любовь. Точка бифуркации. Витязь на распутье: или смерть - или книга. Ничего лучше не придумал? А? Ты?
Зачем Ты подсунул нам эту работу? Чтобы размножались со вкусом? А что, нельзя было так устроить, чтобы мухи отдельно, котлеты отдельно? И что теперь: впустую маяться? Я мог бы потратить это время на что-нибудь общественно полезное. Я прекрасный юрист. Превосходный дипломат. Впрочем, этого добра...
Какая-то загадка, непостижимая, как вечность и время. Объясните же мне хоть кто-нибудь: зачем нужна любовь, которая не ведёт ни к детям, ни к покою. Зачем это стремление без цели? Зачем страдание без исхода? Зачем этот грех - без покаяния? Да и не в чем каяться! Разве что в ропоте на Бога. Да, возроптал, было дело. Но я мог возроптать и без Марии Аквино: за тело тучное, за Папу строгого, за королеву Иоанну развесёлую, разудалую, что заставляла меня, чуть не умоляла поразвлечь её придворных дур побасенками! Всё это вполне переносимо для человека с юмором. Но.
Любовь не выносит юмора. Она дико серьёзна.
Ах, ты серьёзна? Вот тебе сотенка сплетенок. Каково? Нравится декамерончик? Все опустили глаза? Надо же. Что - точно все опустили?
Что именно вы опустили? Глаза? Потрясающе. Ну хоть что-то. Может, и ноги опустите, когда узнаете, что ваши подленькие малюсенькие тайнушки, зажатые в ваших тряских промежностях, я вытащил на свет и всем показал. Вот вам.
Могу и поругаться. Что в этом плохого? Мария умерла и молчит о любви дипломата. Превосходного дипломата, ловко выполнявшего самые секретные поручения Папы, но отказавшего Амуру...
Молчи, Мария. Молчи уж, если умерла, неженка эдакая.
Всё равно, я знаю, тебя жгло твоё тяжкое платье, и муж твой обнимал труп. Ты не могла быть нежна с этим мужем. Ты послушна и прекрасна, и слушалась ты только меня. Вот тебе вечность, возьми, моя милая, моя маленькая, хочешь бессмертия? А? Ну вот, я наполнил бутылочку, соску надел: пей, моя чума, пей своё бессмертие.
БРЫЗГИ СЧАСТЬЯ НА ВИНОГРАДНЫХ СТРУНАХ...
Сегодня новый урок по системе бабушки. Она - мой личный Станиславский.
- Это нездорово: увидев расчерченный, правильный виноградник, сообщать, что видишь струны! А на них солнечными пальцами играет Бог! И будущее вино пропитывается музыкой сфер, потому что на виноградниковых струнах лучами Бог играет...
На такие пассажи я имею право реагировать. Например:
- Бабушка, почему нездорово? Где тут болезненность?
- Объясняю. Нет, потом... Вон, смотри: голубой на оба уха! - восклицает, подпрыгивая, бабушка.
- Кто? - подхожу к подоконнику, выглядываю на улицу: парень в серьгах ползёт по берёзе.
- Он упустил свою кошку! - радуется бабушка.
В этом она вся. Дело не в злорадстве, а в возможности полюбоваться действием.
Кошка убежала, взмыла на верхушку. Игривая такая, мелкая, трёхцветная. Кошка - действовала. На неё, спасибо её страху, теперь можно смотреть и описывать её мягкие нервные жесты.
Парень, сверкая серьгами, искал свою кошку - тоже действовал. И полез на берёзу. Не факт, что кошка сжалится. Снимать обоих будут пожарные, но бабушка очень рада. Столько действия!
Правда, через минуту бабушка забудет об этой паре, и когда я спрошу, почему он - голубой, она замрёт на миг, потом, конечно, вспомнит и нехотя объяснит, что у геев есть опознавательные знаки. В каком ухе серьга - имеет сакраментальный смысл: активный, пассивный et setera. А у этого серьга в обоих ушах.
Я наслаждаюсь: голубой на оба уха! Надо же.
- Бабушка, давай теперь про виноградник. Почему струны как сравнение не годятся?
- Да годятся же, но пользоваться сравнениями, которые могут возникнуть у сотни созерцающих один виноградник, пошло. В литературе, конечно, а не в журналистике. В прессе можно.
