Единственная составляющая славы, которая была ей понятна, то, что делало ее ценным, – талант. Она считала, что ты играешь, пишешь, поешь или ведешь ток-шоу просто так, потому что тебе нравится это делать. Все остальное – побочные эффекты. Ты становишься предметом изучения и исследования, даешь автографы, позируешь для фотографий – вот за эти вещи тебе и платят. Фотокадры и звуки, которые ты отдаешь по первому требованию, вот за них-то на самом деле и выплачивают арендную плату.
Иногда Сьюзан казалось, что люди видят в ней лишь совокупность тех вещей, которые она сделала, чтобы добраться до своей нынешней реинкарнации. Они, наверное, не могли воспринимать ее такой, как она себя ощущала. Но, поразмыслив, она пришла к выводу, что, видимо, лишь немногие понимают, кто они «на самом деле». Для некоторых это может быть долгий путь от самого сокровенного «я» до публичной личности, для других такой дистанции вовсе не существует. Последним гораздо легче преподносить подлинных себя журналистам или ведущим ток-шоу и не бояться, что когда они вернутся домой, шкаф окажется пуст. Другие считали невозможными близкие отношения с кем-то конкретным, приберегая их для работы, где во имя рекламы открывали доступ к тому, что называли своей душой.
Сама Сьюзан сдалась без борьбы, отдав на потребу телерадиоканалам и печати всю свою уже не личную жизнь. Она истратила последний доллар, и теперь оставалось только фотографировать банк. Сьюзан, девушка, которая постоянно отказывалась от любых прав на себя в пользу захватчиков, все еще желающих урвать кусок.
Эта мысль повергла ее в уныние, так что она явно выглядела расстроенной, приветствуя Карен, сестру Джека Берроуза, которая немедленно взяла ее за руку и развернула к вспышкам и людям с камерами, как несчастного Санта-Клауса, забывшего спросить у малыша, что тот хочет на Рождество.
– Карен, посмотрите сюда!
– Мисс Берроуз, повернитесь налево!
– Сьюзан, смотрите прямо!
– Улыбнитесь!
– Ну, давайте еще разок!
– Так-так, неплохо, мисс Вейл!
– Карен, Сью, последний раз!
– Мне жаль, что так вышло с Джеком, – произнесла Сьюзан сквозь стиснутые зубы, натужно улыбаясь. – Он был таким… – Она соображала, что сказать о Джеке хорошего, не связанного с поставленными им боевиками, чтобы утешить его сестру, но в голову ничего не приходило. Когда Сьюзан наконец почти придумала слова, Карен отмахнулась от нее:
– Спасибо. О, между прочим, Мардж дала вам программку? – От нее сильно пахло духами и алкоголем, слегка пошатнувшись, она вцепилась в Сьюзан, чтобы не упасть.
Сьюзан поддерживала Карен за локоть, пока та не собралась с силами.
– Вы хорошо себя чувствуете? – Она заметила испарину на лбу возле темных волос и вокруг темных глаз Карен.
– Да, – пробормотала та.
Вглядываясь в лицо этой женщины, Сьюзан вдруг подумала, что Джек никогда не упоминал о сестре. И в его доме она не видела ничего, похожего на семейные снимки – сувениры из прежней жизни, – сделанные до того, как он прославился. Там были только фотографии Джека в обнимку с той или иной знаменитостью, Джека с «Золотым глобусом», или верхом на арабском жеребце, или в одной из этих смертоубийственных спортивных машин, или гордо демонстрирующего огромную пойманную рыбу. Но ни следа выгоревшей фотографии нежной матери или двух детишек в старомодной одежде, взбирающихся на дерево. Нет, эта сестра стала первой уликой того, что у Джека была жизнь до Голливуда, где у него все шло прекрасно, кроме жизни, и вот он мертв. И явилась его прошлая жизнь, немного потрепанная, но не так уж сильно отличающаяся от него – настигла его из прошлого, которое он оставил позади. И теперь рядом со Сьюзан стоит его единственная наследница, которая приехала, чтобы заполучить деньги, которые он скопил, работая в бездушном мире развлекательного бизнеса.
Подумав об этом, Сьюзан уже не испытывала особой жалости к Карен, хотя нельзя было сказать, что та чувствует себя прекрасно.
Она прочла листочки, которые ей вручила Мардж. Такого я еще не видела, подумала она Похороны по списку, как сказала бы бабушка. Мардж указала ей на просторную просмотровую комнату этажом выше – здесь она смотрела «Вспоминая завтра» – с бордовыми бархатными портьерами и обитыми креслами, под председательством большой золотой статуи «Оскара» с его пустым, отполированным лицом, мечом в руках и военной выправкой.
Затем, словно по какому-то черному волшебству, толпа киношников-плакальщиков рассыпалась, и Сьюзан увидела Лиланда, оживленно беседующего с мрачными типами в модельных костюмах. Коллеги по работе, как предположила Сьюзан. Сьюзан вообще много чего предполагала. Это гораздо проще, чем собирать факты. Коллеги со студии, или агенты, или адвокаты, или менеджеры, входящие в главный список или просто работавшие на него. Но кто бы они ни были, для Сьюзан это не имело значения, потому что, увидев Лиланда, она смотрела только на него и привлекательного мужчину рядом с ним. Мужчину, на которого Лиланд ее променял, если такое вообще возможно. Как она и боялась, они тоже пришли. Их окружала жадная до сплетен аудитория, жаждущая увидеть, как они будут обмениваться любезностями, ведь они должны показать, что заметили друг друга, даже после всего случившегося их связывала Хани. Кто может вытерпеть весь этот абсурд и разгорающееся пламя горечи и ярости? Ну, многие, вообще-то, но Сьюзан точно не из их числа. В итоге она обнаружила, что злость делает человека неповоротливым, и если держаться за нее, то вскоре придется бросить все развлечения ради поддержания злости. Истрать на это все силы, и тогда, может быть, ничего не останется для источника огорчений. Как тебе будет угодно. Она упорно старалась превратить бурлящую злость против Лиланда в тихо кипящую боль. Ей понравилось, как года два назад кто-то в «Анонимных алкоголиках» сказал: «Обидеться – это все равно что выпить яду и ждать, что от него умрет другой».
Сьюзан выпила слишком много диетической колы, в ней накопилось достаточно желчи, чтобы послать всех подальше, и она пообещала себе, что этого так не оставит. Когда все исчезло – мужчины, наркотики, весь физический мир, – Сьюзан осталась только диетическая содовая: верная, надежная, легкая, прохладная и, похоже, способная разъедать столы и расщеплять зубы.
Очень неплохо для нее. Никто не посмеет сказать, что она не стоит одной ногой в удивительном, бодрящем мире непримиримого саморазрушения.
Хреново было то, что до сих пор, глядя на Лиланда, она находила его привлекательным. Что-то в ней помимо воли реагировало на него. Она называла это «телячий рефлекс»: когда твое тело чего-то хочет, неважно, что ты ему говоришь. Оно живет отдельно от тебя, сгорая от желания, поскольку, несмотря ни на что, Сьюзан всегда помнила – их сексуальная жизнь была прекрасна. И это было важно. Что-то да значило.
Брови Лиланда дружелюбно поднялись, когда он увидел ее. Он провел рукой по своей сияющей, гладкой, как всегда очень коротко постриженной голове.
– Привет, Бан! – воскликнул он, приближаясь и целуя ее в подставленную холодную щеку. «Бан» – сокращенно от «Банни». Сьюзан бросила на него настороженный взгляд.
– О, кажется, это отец Хани. – Она отвернулась от его теплого, привычного, сладкого кукурузного запаха и жалящего поцелуя. – И мачеха Хани тоже здесь. – Она слегка кивнула стоявшему рядом с Лиландом, ухмыляющемуся, по-мальчишески привлекательному очкарику Нику. – Ну, прямо семейный сбор.
– Привет, Сьюзан, – поздоровался Ник, показав превосходные сверкающие зубы. – Рад тебя видеть. Отлично выглядишь. Распрощалась с лишним весом?
– Ты имеешь в виду Лиланда? Или не считая его?
Они натужно рассмеялись. Лиланд снова провел рукой по гладкой голове, перевел дыхание, бросил взгляд на любовника, затем опять посмотрел на Сьюзан.
– Бан… – с трудом проговорил он, и Сьюзан поняла, что он собирается сделать, что он сделает все, чтобы рассеять напряжение, собравшееся вокруг них. Ей всегда нравилась его забота о людях, и она привыкла быть в числе этих людей. Одной из тех, о ком заботился Лиланд. Ах, быть окруженной его заботой и оставаться беззаботной. Какое же это блаженство!
Ну все, это последний раз, когда она послушала Люси. Отличная идея, нечего сказать, от всего этого она почувствовала себя не в своей тарелке и даже слегка больной. И к тому же Сьюзан просто ненавидела, когда Ник делал ей комплименты. Это должно означать, что между ними все прекрасно/ Этот лощеный менеджер обучен уговаривать людей ставить подписи. Так ему удалось подписать Лиланда, и что теперь? Настал ее черед? На хрен все это. К тому же она потеряла ручку. Нужно кое-что посерьезнее улыбок и комплиментов насчет веса, чтобы заставить ее забыть, какую роль он во всем этом сыграл. Как бы то ни было, она до сих пор пытается выбросить из памяти, кем она была, почему стала такой и почему все еще такой остается.
