– Ах ты проститу-у-у-утка! – нараспев в каком-то самозабвенном упоении, возможно, навеянном самой мелодикой этого слова, протяжно провыла тетя Валя.
– Какая ж я проститутка?! – вспыхнула Мила.
– А рожать от неизвестно кого!!! – подбоченясь и раскрасневшись от прилившей к жирной шее гипертонической кровушки, грозно, с визгом закричала тетка Валя.
Не будь она маминой старшей сестрой, и не умри мама в прошлом году, ни за что не стала бы Милая Мила сносить такое отношение.
– Да уймись ты, тёть Валь, – примирительно сказала она. – Это поблядёшки не знают, от кого рожают, а я знаю, один он у меня.
– Поблядёшки? – всплеснув руками, возмутилась тетя Валя. – Да ты сама первая из них и есть!
Вот и поговори с родной тёткой!
Вместо того чтобы посочувствовать, обозвала грубым словом. Мила надеялась, что тётка обрадуется, станет уговаривать ее не делать глупостей, не ходить в абортарий, а та… Да ну её совсем! А еще после смерти мамы говорила на поминках, что теперь заменит Милке мать родную.
Разве мама повела бы себя так?
Мама бы, как лучший друг, прижала бы к себе, погладила бы по спине, заплакала бы от счастья и сказала бы: "Вот как хорошо, Мила, теперь у нас прибавленье будет, счастье-то какое!" – Безотцовщиной была, и еще безотцовщину плодить пошла-поехала, – злобно ворчала тетка Валя. – Соседям в глаза стыдно поглядеть! Проститутка, она и есть проститутка!
Да, Всеволожск городок маленький, все знали про ее роман с Димой с телевидения.
Он не раз подкатывал к конторе её Молодежного Культурного Центра то на редакционной "Волге" с надписью "Телевидение" по бортам, то на своей вишнёвой "восьмерке" "Жигулей". Вся любознательная округа тогда прилипала к окнам – поглазеть на чужое счастье. Только счастье оказалось коротким. И на смену этому короткому счастью пришел позор.
– Этот-то, на "Жигулях", перестал ездить, а живот у Милки растет, – шептали за спиной у семенящей в женскую консультацию Милы Самариной.
– Поматросил и бросил, – вздыхали бабушки, провожая Милу осуждающими взглядами.
ОСТАНКИНО
Любовь-морковь не заезжала?
У Евтушенко есть про пятьдесят лет…
Когда тебе пятьдесят, "девушка особенно реагирует на защиту своей верхней пуговки".
Ну, это смотря какие девушки, – внутренне бодрил себя Бальзамов, – это Евтушенко пускай переживает о том, что ему не дают расстегнуть верхнюю пуговку, а мы, телевизионщики, мы – элита, нам все дают. Мы как дорогое вино: чем старше, тем лучше. При виде некоторых наших даже и семидесятилетних режиссеров, девчонки из лифчиков выпрыгивают. А мне так вообще сорок пять – цветущий возраст.
А потому что это телевидение, а не поэзия.
Однако самовнушения на уровне заклинаний вроде "я молод, я полон сил, я могуч и умен" иногда вызывали обратную реакцию.
В памяти Бальзамова хранились несколько неприятных этапных открытий, которые он делал для себя, глядясь в утреннее зеркало.
Первое произошло, когда ему еще не исполнилось и двадцати пяти. Он тогда впервые заметил, что на лице возле глаз начали появляться непроходящие морщинки.
Ну, вроде, и плевать он на это сто раз хотел, он не девчонка и не фотомодель.
Красота мужская не в этом. Однако это было первым открытием, подтверждавшим личный опыт конечности собственного бытия.
Потом были наводящие уныние декуврэ, что он лысеет, и что глубокие залысины, придававшие его лицу вечное выражение умного человека, к тридцати годам стали настолько глубокими, что уже перестали быть залысинами, а слились воедино, отодвинув блондинистую растительность за горизонт выпуклого черепа на его затылок.
Потом были еще открытия, и еще…
И вот, в тридцать пять он стал ревниво замечать, что те девушки, которые не знали его, как телевизионного деятеля и медиа-босса, проходили теперь мимо, даже не подарив его оценивающим взглядом. Это было обидно, и от этого под сердцем ледышкой зарождался страх, что когда-нибудь настанет момент, когда с личной жизнью будет покончено.
Но покуда он был телевизионным боссом – личная жизнь кипела.
Хотя…
Тоже все было теперь не так, как было в годы молодые.
Теперь очередная двести пятая или двести восьмая в донжуанском списке девчонка, увлекаемая в укромный уголок с какой-нибудь вечеринки – будь то в "Золоте" или в "Короне", или в "Твин Пиггс", или в "Эль Гаучо", или в "Метле" – скорее сама увлекала модного телепродюсера в уголок. И едва позволив снять с себя лифчик, тут же начинала выпрашивать либо роль, либо деньги, либо поездку за границу.
А ведь было время, когда они позволяли себя целовать за просто так, не обговаривая никаких кондиций..
В какой момент произошел этот перелом?
Когда в донжуанском списке счет пошел на вторую сотню?
***
Как и положено хорошим и добрым девочкам, Лана во всем копировала маму. Хорошие добрые девочки всегда стремятся подражать своим мамам, особенно когда в семьях нет пап.
– Такая красивая, и не замужем, – ворчливо шептались дворовые пенсионерки.
– А потому что гордая очень, вот и не замужем.
– И девчонку, а не парня родила.
– Девчонка безотцовщина – это лучше чем пацанчик без отца.
– Да, девочки они ласковые.
– Не все…
А Ланочка росла ласковая.
Маленькая у них была семья, маленькая, но дружная.
Мама, тётя Валя и Ланочка.
Вообще, по свидетельству о рождении и по паспорту она была не Ланочка, а Светлана Дмитриевна Самарина. Но оттого, что была она гибкой, тонкой и легкой, как сказочная лесная лань, звали ее Ланой. С детского садика это пошло.
Светланка-Ланка. А потом первая часть имени-прозвища пропала, и в школе уже само собой как-то получилось, что, тоненькая девочка с огромными, как у лесной лани, черными глазами стала подписывать свои тетрадки Лана Самарина.
Тетрадь по чистописанию ученицы первого А класса Ланы Самариной…
А со второго класса и в классном журнале ее стали записывать как Лану. И в детской поликлинике в карточке было написано – Лана Самарина. И когда лесная лань пошла получать паспорт, на семейном совете думали, записаться ли в паспорт Светланой, как в свидетельстве о рождении, или Ланой Дмитриевной, как сложилось по жизни?
Но по совету соседа по лестничной площадке, опытного во всех отношениях военного пенсионера Матвея Борисовича, решили, что пусть в паспорте Ланочка запишется полным именем.
– А то путаница потом выйти может, – сказал исполненный жизненного опыта, Матвей Борисович. – Потеряются какие-нибудь документы, а останется свидетельство о рождении, тогда могут трудности возникнуть, всякое бывало…
И Матвей Борисович принимался запугивать своих соседок рассказом о том, как его бабка Наталья Васильевна никак не могла получить в наследство от своей умершей старшей сестры полдома на Псковщине, потому как в завещании сестра прописала ее Натальей, а в паспорте она была Наталия, без мягкого знака…
– Вот и будет ваша Светлана-Лана мучиться, если по документам имя разное, – поучал Матвей Борисович.
Ему эта менторская роль и нравилась, и удавалась. А то как же! В семье у соседок мужика в доме нет, случись что, всегда к нему и тётя Валя, и Мила обращались. И кран подвернуть, и гвоздь забить или отогнуть, и лампочку сломавшуюся в патроне выкрутить…
Основным домашним воспитателем Ланочки была тетя Валя.
Мама все время на работах.
С одной – на другую, а то, порою, чтобы деньги на отпуск заработать, и третью работу брала. И зарабатывала. И в отпуск с Ланочкой ездила каждый год – и в Крым, и в Сочи, и в Турцию… Зарабатывала так, что не стыдно было Ланочку одеть и на детский праздник, и на первые ее дискотеки в школьном спортзале.
Однако время на дворе такое было, что не угонишься за иными подругами в нарядах да с дорогими мобильными телефончиками. И сколько бы мама не брала халтур, сколько бы не бегала с одной работы на другую, все равно те девочки, у которых были папы, и при этом папы эти работали – кто в таможне, кто в банке, а кто в модном автосалоне, – такие девочки и одевались лучше, и телефончики имели куда как более модные и навороченные!
– Не дружи с этой Надькой! – назидательным тоном говорила тётя Валя.
Ланочка надувала губки и обижалась, делая вид, что не понимает, о чем таком тетя Валя говорит.
– Почему я не должна дружить с Надей?
– Потому что они богатые, потому что за ними не угонишься.
– А я и не гонюсь, – пожимала плечиками Лана – Будешь и гнаться, будешь и завидовать, – вздыхала тётя Валя, – как начнете женихов делить, так и зависть появится. А тебе за богатыми не угнаться. Гляди какую этот таможенник домину отгрохал, ничего люди не боятся!
Ланочка ходила на день рожденья к своей школьной подружке Наде Бойцовой.
У Нади был папа. Он носил зеленую форму с погончами и ездил на "мерседесе".
Работал папа Нади Бойцовой на Выборгской таможне. Дом у Бойцовых был и правда очень большой. Кирпичный, с башенками. В три этажа.
