– Да, местные русские не любят местных местных. А какой твой личный интерес в этом всём?
Я пожал плечами.
– Зарплата. Возможность посмотреть хорошие места, описать их. Бродить по местам, куда, возможно, многие десятки лет не ступала нога человека. Я бродяга. Пришёл-ушёл. Мне это нравится.
– Угу. Хорошо хоть не сказал «никогда не ступала нога человека». Я, признаться, думал, что ты здесь застолбишь какой-то свой участок, такой «маленький свечной заводик». А на самом деле ты приведёшь сюда москвичей.
– Не думаю, что они будут здесь сильно досаждать, – усмехнулся я. – Представления о сафари у граждан почему-то или чересчур идеалистические, или негативные. Раз в год здесь будут появляться люди. На всей этой реке они будут отстреливать десять-пятнадцать сохатых. Что это для реки? Примерно треть от лимита, который возможно отстреливать без ущерба для природы. Что это для вас? Возможность подзаработать в качестве егерей неплохие деньги. Плюс дополнительный канал снабжения. Четыре-шесть рейсов за осень. Это довольно много, поверь.
– Угу, – снова проговорил Витька. – Да, не так мало. Ну и пастись они будут, естественно, здесь.
– Есть варианты, – продолжил я. – Здесь хорошие условия, дом опять же. Можно поставить стационарный палаточный кемпинг на участке Фёдора Дьячкова – на устье Имлювеема. Там хорошее место, обзористое.
Витька никак не прореагировал.
– Нет, почему же. Можно здесь. А сколько будет стоить это размещение?
Мы проговорили о деньгах, охоте, оружии, патронах, аборигенах, лосях, снова о деньгах, медведях, вертолётах, лодках, моторах, собаках и женщинах. Уже перед самым сном я как бы невзначай спросил Витьку:
– Слышь, а ты про заповедник здесь ничего не слышал?
– Нет. А что, должен быть? Это поруха твоим планам: вся охота накроется. Да и нашим тоже.
– Ну… – протянул я как можно более многозначительно, словно старый еврей, в кухне на Моховой рассказывающий молодому про общество «Память». – Есть сведения.
– Нет, в управлении ничего такого не говорили. Нефть ищут, это да. Но у чукчей, на побережье. А здесь… Я б в любом случае что-нибудь да знал.
– Да. Наверное, да.
Конечно, первое место, откуда любые исследователи будут пытаться найти сведения об интересующей их территории, – метеостанция.
– И экспедиция никакая не проходила?
Тут уже Козинцев посмотрел на меня с интересом.
– Откуда ты знаешь про экспедицию?
– Чохов рассказывал.
– Интересная тогда эта экспедиция была, – потянулся Витька. – Ведь кроме Чохова никто о ней ничего толком не знает. Не знает о ней Дьячков. А ведь должен был. Не знает Салькин. Ну, он в лесу живёт, его могли пропустить. Сам знаешь, те базы, которые стоят в хорошей тайге, просто так найти невозможно. Но ведь про «метео» эта экспедиция должна была знать точно. Однако у нас никто не появлялся.
– Может, они только в верховьях и работали?
– А может, это всё Чохов выдумал, от нехрен делать? – отпарировал Витька. – Здесь часто люди от нехрен делать всякую ерунду сочиняют. Довольно замысловатую причём. Вот бывший напарник Салькина Лёва Жуков на полном серьёзе говорил, что он бывший полковник ГРУ и живёт здесь по спецзаданию. Кто здесь долго в одиночестве остаётся, у того часто крыша едет.
Я едва не ляпнул, что продукт выдумок Сергея Чохова до сих пор лежит с простреленной головой в устье того самого Имлювеема, но вовремя прикусил язык.
На метеостанции я задержался на день. Нужно было немного подлатать лодку, усилить некоторые протёртые на перекатах места, сделать себе новое байдарочное весло, кое-что выбросить, наточить топор и пилу и сделать ещё два десятка таких же необходимых на кочевье дел. Ну и расспросить Козинцева о лосях, медведях и возможной охоте на них в этих краях.
На крыше сарая лежал череп с огромными лосиными рогами. Я снял их оттуда, измерил и присвистнул: их размах был сто семьдесят девять сантиметров. Рога уже несколько лет отбеливались дождём, снегом и ветром, поэтому потеряли свою замечательную красно-коричневую окраску. Я растёр в плошке ольховой коры и постарался вернуть им изначальный оттенок. Очень понравилось. Потом почти силой заставил Козинцева взять карабин и несколько раз сфотографировал его рядом с рогами. В конце концов, именно он добыл этого лося три года назад в верховьях Анамантана. Так что «подставы» здесь не было никакой. Ну, в принципе, почти никакой.
– Ты, это, учти, такого лося я за три года один раз добыл, потому и череп оставил. На память, – наставительно проговорил Козинцев.
– Заботливый ты мой, – хмыкнул я в ответ. – Мне же всё равно не поверят. Трофейная охота на самых крупных зверей на этом и основана: однажды повезло ему, авось сейчас – мне. За это и деньги платят. Когда говорят, что организаторы охоты обманывают клиента, неправда всё это. Клиенты сами себя обманывают.
– Ну ладно. Я-то пока ни одного живого клиента не повидал. Тебе мяса в дорогу дать?
– Ну, кил десять, может быть. Сейчас холодно, не испортится.
– Больше не возьмёшь? Домой бы привёз. Полсохатого.
– Да я ниже и целого сохатого убью. Просто сейчас всё это переть по перекатам неохота.
– Ну как хочешь.
Я загрузил лодку, и снова река понесла меня под гористыми, поросшими шипами лиственниц берегами.
Всё чаще и чаще я наблюдал, как небо вместо голубого становилось серо-свинцовым. Тучи материализовывались прямо из самого небосвода. И они не приходили откуда-то из снежных и морозных краёв, с берега Ледовитого океана или Берингова моря, а возникали прямо здесь, у меня над головой. Утро, как правило, начиналось с блёклого солнечного света, на протяжении всего дня тускнеющего так, будто бы некто великий не спеша прикручивал ручку небесного реостата. Одновременно с этим небо темнело на горизонте, и уже часов в пять вечера граница мира, какой я её наблюдал, выглядела ослепительно белой линией заснеженных гор, мягко обрисованных свинцовым окоёмом небосвода.
Нужно было торопиться, если я не хотел вмёрзнуть в лёд.
Мир засыпал. Мир был стар и поэтому засыпал со скрипом, потрескиванием и даже гулкими ударами, которые говорили о том, что в лесу упало какое-то дерево или обрушился подмытый кусок берега. По моим подсчётам, до начала ледостава оставалось дней десять, и я всё живее и живее подгребал на перекатах.
Надо сказать, я давно заметил, что перед какими-либо глобальными переменами в природе, например ледоставом или массовым сходом снега, животные начинают перемещаться. Это могут быть не гигантские кочёвки, как у перелётных птиц или у северных оленей. Сохатые, например, могут просто в большинстве своём поменять одни места обитания на другие, причём вторые от первых будут находиться в нескольких сотнях метров. Но в целом это небольшое перемещение выглядит как всеобщее оживление: следы начинают попадаться на открытых местах, да и сами зверушки нет-нет да и дадут себя увидеть. Поэтому я не очень удивился, когда, выскочив из-за поворота, увидел переходящую вброд через перекат лосиную семью: самку, прошлогоднего, килограммов на двести, лосёнка и главу семьи – огромного сохатого, не меньше чем на семьсот килограммов живого веса и с прекрасными широкими лопатообразными рогами. Увидев странное существо, машущее по обеим сторонам блестящими пластинами, самка с телком удрали в ивняк, а бык остался.
Он встал прямо посередине реки, на перекате, глядя на меня исподлобья тёмными выпуклыми глазами. То ли вёсла напомнили ему рога соперников, то ли ещё какой-то непонятный человеку проводок перемкнул в крохотном, размером в два кулака, мозгу гиганта, но убегать он не собирался. Вот так сразу, по крайней мере.
Я вытащил из герметичного контейнера фотоаппарат и начал снимать. Но течение меня сносило прямо на лося, и я не скажу, что это мне очень нравилось. Я положил аппарат обратно в контейнер и принялся выгребать к тому берегу, который находился, с моей точки зрения, подальше от проклятой скотины, одновременно пододвинув к себе «аргумент» калибра 7,62, который вполне мог оказаться решающим в нашем столкновении.
Однако сохатый не стронулся с места. Он так и стоял, по брюхо в воде, чёрный и корявый, словно выворотень, и сильное течение вспенивало буруны у его груди. Когда я исчезал за поворотом, он так и продолжал стоять там, неспешно ворочая головой, увенчанной короной весом в полцентнера.
«Почему-то так никогда не везёт, когда ты с клиентами», – подумал я.
Теперь передо мной стояла одна из самых сложных задач на сплаве. Нужно было найти избушку, построенную для зимнего промысла и не имеющую к реке прямого отношения. Конечно, хозяин избы наверняка ловил рыбу и несколько раз за лето ездил туда из Куйла и обратно. Всё это подразумевало какую-никакую импровизированную пристань, но и её привыкшие к скрытности таёжные обитатели прятали обычно на боковой протоке, чтобы она не бросалась сразу в глаза летящему над основным руслом вертолёту. Указать близость жилья для неторопливо плывущего по реке человека могли бы поставленные в боковых култуках сети, но совсем не факт, что они будут выставлены по течению реки выше, а не ниже жилья. А сплав по рекам имеет одно досадное свойство: обратного хода у плывущего нет.
