— Как меценат, — ехидно повторил Серега. — Ну, я все понял, теперь можно и откланяться.
— Вот и хорошо, вот и разумно, — засуетился «шкаф». — По земле все же лучше ходить, чем под землей. — Он сочувственно посмотрел на Серёню.
— Бывай, старина. Пользуйся моим добром на благо родины. Только родины ли? — Серёня выжидательно посмотрел на «шкафа». Но этот вопрос, с учетом ситуации, был чисто риторическим.
Серёня во второй раз за этот день покинул негостеприимный вестибюль, и яркое солнце ударило ему в глаза, напомнив об утренних игривых размышлениях по пути в офис.
— Превратности судьбы, — тихо пробормотал Серёня, досадуя на себя за недавнее мимолетное желание круто изменить свою жизнь. — Что-то я не вовремя об этом подумал, а оно взяло, и сработало. Дела-а!
Надо было как-то жить дальше, и Сереня решил, что без обеда, который он давно заслужил, жизни дальше сегодня не получится. Проверив бумажник на наличие наличных, он констатировал печальный факт их отсутствия. Жалкие остатки роскоши в виде завалявшихся в заначке пятисот долларов все же не испортили Серене настроение. «А и черт с ними. Действительно, голову-то они мне оставили. Подарили на день рождения! Вот спасибочки!»
С такими невеселыми мыслями Серёня пешком побрел в знакомое заведение, где ещё так недавно наслаждался мартини и чудесной легкой закуской.
День стремительно клонился к закату. Серёня сидел на облюбованной им в скверике лавочке и глядел на речную гладь. Он и раньше любил посидеть около реки. Но только обстоятельств, которые привели его сегодня на эту лавочку, в его жизни ещё никогда не случалось. Невеселые мысли бродили в Серениной голове. Например, где же ему сегодня ночевать, если домой ему ехать запретили под страхом смертной казни, а к друзьям-партнерам, теперь уже бывшим, он не хотел ехать из гордости — вдруг какой-нибудь нехороший слух уже просочился среди его знакомых. Серёня ничего не знал наверняка, но предполагал самое неприятное для себя. А он был гордым. «Скажут, вот нищета за подаянием приползла», — горько думал он, и отчаяние закипало у него в венах от такой неприятной мысли.
Вечер накрывал полупрозрачной темнотой скверик и реку. «Надо что-то придумать, — мрачно размышлял о своей новой жизни Серёня. — Не сидеть же здесь всю ночь».
Недалеко, со стороны реки, раздался дружный хохот. Людские голоса были хорошо слышны в вечернем воздухе. «Кто это там веселится на ночь глядя», — с досадой подумал Сереня. Голоса двигались в его сторону, и он уже начал различать отдельные слова.
— Вот умора! У мента кошелек спер! Да ты ему как следует по шее накостыляй, и он больше никогда воровать не будет.
— А толку? Это если бы как раньше, в нормальных домашних условиях, в семье. А то здесь разве иначе прожить можно? Я думаю, наоборот, к каким-нибудь лихим людям, из местных, его приставить в помощники, вот тогда из него в современной жизни обязательно толк будет.
Голоса раздавались уже совсем близко, и Серёня рассмотрел в быстро наступающей темноте людские силуэты. Мужчина и женщина, оживленно жестикулируя, шли вдоль реки. Рядом с женщиной плелся невысокий тщедушный пацан лет тринадцати, хотя он был таким худым и облезлым, что возраст можно было и перепутать. Серёня сидел тихо, и колоритная троица остановилась в трех шагах от него.
— Нет, Мария. Ты совершенно не права. — Мужчина, обладавший хорошо поставленным профессорским басом, начал терпеливо объяснять женщине, что методика её воспитания подрастающего поколения в корне неверна. Пацан стоял рядом и откровенно скучал. Наверное, от скуки он стал медленно продвигаться в сторону оттопыренного «профессорского» кармана, и вдруг неожиданным резким движением выдрал из этого кармана нечто, напоминавшее бумажник. Профессорская проповедь прервалась на полуслове длинным витиеватым ругательством. «Профессор» разразился такой профессионально исполненной тирадой, что Серёня искренне восхитился его талантом.
— Ах ты, мерзавец! Негодяй! Почему ты не сдох во младенчестве, иезуит! Немедленно вернись и отдай мой кошелёк, дрянь ты эдакая!
Пока Профессор подобным образом пытался вразумить удиравшего со всех ног маленького воришку, его мамаша хохотала так безудержно и заразительно, что Серёня не выдержал и расхохотался вслед за ней. Профессорские ругательства мгновенно смолкли, и мамашин смех оборвался с испуганным всхлипом. Несколько секунд стояла гробовая тишина, и потом профессор осторожно спросил:
— Кто здесь? — Сереня понял, что его инкогнито раскрыто и вышел из ставшей почти непроницаемо-черной вечерней тени.
— Добрейший вам вечерок, это я здесь, — сказал он, протягивая «Профессору» руку для приветствия. «Профессор» странно замешкался, но все же пожал протянутую руку.
— Непривычно, знаете ли, молодой человек. Мне уже давно никто руки не подавал, — словно бы оправдываясь, вместо приветствия вдруг произнес он, и задал вполне резонный встречный вопрос: — Простите, а вы сам-то кто будете? — Словно бы спохватившись, «Профессор» вдруг застеснялся своего вопроса, неловкость повисла в воздухе, но все же он продолжал вопросительно смотреть на Серёню.
— Я-то? Я — просто человек. — Вопрос «в лоб» застал Серёню врасплох. И он, так же, как и незнакомец, неожиданно для себя, замешкался, подыскивая слова для ответа. — Вчера ещё всесильный и всемогущий бизнесмен, а сегодня… Сегодня — вероятно, просто никто.
— Простите великодушно, так не бывает. Имя-то у вас обязательно должно сохраниться. Оно ведь ни при каких обстоятельствах нами утеряно быть не может. — «Профессор» недоуменно-ласково смотрел на Серёню, и его взгляд был необыкновенно участливым и добрым. «Какой занятный человек», — промелькнула у Серёни неожиданная мысль, но она была столь неуместна в этой ситуации, что тут же исчезла. Сереня улыбнулся наивности «Профессора».
— Вы так думаете? Впрочем, я бы согласился с вами даже ещё сегодня до обеда. Но, как недавно сказал мне один малознакомый человек — жизнь быстро меняется, и обстоятельства также могут быстро изменяться. Так что, я бы не был на вашем месте так категоричен насчет имени. Звать-то меня по-прежнему, Серёней, можно Сергеем Николаевичем. Ну, а насчет фамилии, то я её и сам ещё не выучил.
«Профессор» и женщина вежливо слушали Серёнину исповедь. Закончив краткий монолог о самом себе, Сереня заинтересованно глянул в сторону ближайших кустов, росших у самого берега реки — оттуда слышался негромкий шорох и сопение — и спросил:
— А вы кто такие будете, и чего этот пацан так неправильно себя ведет?
Проигнорировав первую часть его вопроса, ответила Серене женщина:
— Этот пацан — сынок мой, начинающий воришка с моего и божьего благословения.
— Это как? — опешил Сереня.
— А вот так. Жизнь нынче такая пошла. Жилья у нас нет, стало быть, и в школу путь ему заказан. А если в школу не ходить, то какое же ему образование получать прикажете? Я думаю, уличного «университета» ему в самый раз достаточно будет.
Сереня возмутился:
— Что же вы, женщина, так над собственным сыном издеваетесь? А как же органы опеки? Спецшколы, наконец? — Женщина даже бровью не повела.
— Вы, уважаемый, глупости сейчас говорите. Вы когда-нибудь те органы видели? Нет? А я видела. Нечего там приличному ребенку делать. Там из него урода сделают. Там же нормальных людей — раз-два и обчелся. У них на такой работе психика не выдерживает. А вот всяких ущербных я там досыта насмотрелась. Детей только калечат.
Сереня вздохнул.
— Вы знаете, я по телевизору видел. Есть такие образцово-показательные детские заведения. Там и чисто, и школа хорошая.
— Много вы знаете, — неожиданно разозлилась женщина. — Да чтобы в такое заведение попасть, знаете, сколько денег надо заплатить в ваши опекунские органы? Вот вы чего здесь на лавочке сидите в дорогом костюме? Почему домой не идете?
— А нету у меня теперь дома, — тихо сказал Серёня.
— То-то. А ведь, похоже на то, что с вами как-то несправедливо обошлись? Верно я заметила?
— В общем, верно, — согласился Серёня.
— Так чего же вы, сам пострадавший от общественного равнодушия, мне советы даете? Это только успешные люди, которые свою жизнь вполне устроили, вправе мне советы давать! А от всяких неудачников мне и выслушать-то совершенно нечего.
Серёне все происходящее казалось чем-то не совсем реальным. Он поймал себя на мысли, что он стоит здесь, в парке, около реки, далеко в вечереющем небе разливается замечательный густо-фиолетовый закат и его отчитывает совершенно незнакомая женщина, о существовании которой он еще утром и не догадывался. «Да где оно теперь, это утро! Действительно, фарс какой-то. И права она, эта тетка, чего это я ей советы решил давать. Мне теперь и идти-то некуда», — Серёня не успел додумать эту мысль до конца, как молчавший до этой минуты «Профессор» неожиданно вмешался в их разговор.
