Джил закурила еще одну сигарету (теперь уж все равно) и присела на высокий табурет у стойки. Именно так — закинув ногу на ногу, попыхивая сигаретой, потягивая мартини — она сиживала, бывало, в клубах, поджидая, когда кто-нибудь начнет приставать, чтобы потом отбрить наглеца.
Под руку подвернулась книга, назначенная к сегодняшнему обсуждению, — «Поймет лишь одинокий» (она сама и предложила). С сигаретой в руке Джил рассеянно листала страницы, пока не добралась до портрета писательницы на суперобложке. С фотографии улыбалась идеально причесанная, отменно отретушированная авторша. «Что она себе воображает? Каждый может накропать идиотскую книженцию про одиноких горемык. Каждый!» Джил в последний раз затянулась и захлопнула книгу.
Встала и принялась закрывать окна. Высоты она не боялась, но, когда от падения с тридцатого этажа защищает лишь хрупкая прозрачная преграда, мир перед глазами начинает плыть и кружиться. Зато достаточно одного взгляда на нечто незыблемое — на горизонт, на диван — и кружение останавливается, возвращается уверенность. Любопытная, но, надо полагать, нормальная реакция. Человек не создан, чтобы жить на такой высоте.
После непродолжительной, но упорной борьбы Клаудия совладала с массивной застекленной дверью в дом, где обитала Джил, и предстала перед швейцаром. С невозмутимым видом восседая за конторкой красного дерева, тот бесцеремонно, как сочла Клаудия, оглядел ее с головы до ног и, поглаживая усы, углубился в бумаги.
«Что за высокомерие, — подумала Клаудия, — не сознает иронии собственного положения, а гонору-то!»
— Мисс Требелмейер вас ожидает. — Не скрывая удивления, швейцар кивнул на лифт.
— Благодарю. — Клаудия попыталась гордо вскинуть голову — дескать, разумеется, мисс Требелмейер меня ожидает! — но добилась лишь того, что очки сползли на кончик носа.
Лифт вознесся на такую высоту и с такой скоростью, что у Клаудии заложило уши. В самой квартире ее поразили две вещи: изумительный вид на город и нестерпимая вонь подгоревшего сыра.
Обстановка квартиры неброская, словно призвана служить лишь рамой для чудесного вида, — белая мебель, белые статуэтки. По всей видимости, очень дорогие. Клаудия торопливо скользнула на кухню и налила себе вина. Вот беда, опять она последняя.
Отхлебнув из бокала, она быстро оглядела стол: что может так вонять? Вроде ничего подозрительного. Клаудия подошла к Маре и Гейл.
— Хоть убей, не поверю, что они гомосексуалисты. Этого просто не может быть, — говорила Мара.
— Ну не знаю, — протянула Гейл. — Нет дыма без огня.
Сегодня Гейл явилась в новой прическе (волосы зачесаны назад и с помощью геля приклеены к голове), в узких черных брючках и зеленой блузке. Высокая и стройная, как модель, Гейл в доме у Джил смотрелась абсолютно на своем месте.
— Да они уже пять лет женаты. И у них трое детей, — настаивала Мара.
— Трое приемных детей, — заметила Гейл. — Отчего же они не заведут своих собственных?
— А вдруг не могут? Или она не хочет портить фигуру? Кинозвезда все-таки.
— Голливудские сплетни? — К ним подошла Линдси. — Разве мы для этого собрались? — Она закатила глаза: — До чего дошло! Бульварные газетенки в Клубе книголюбов!
— Прости, старушка, — процедила сквозь зубы Гейл, подражая манере, в которой изъясняются богачи. — Не хотела обидеть тебя столь банальной темой. Поговорим о чем-нибудь другом, более стимулирующем работу мозга, — о фондовой бирже, например?
Линдси вздернула подбородок и снова завела глаза. Храбрится, подумала Клаудия. Она знала, что намек задел Линдси за живое. Удивительно, до чего ее смущает собственное богатство. Другим знакомым богатеям — хотя бы той же Джил — такое и в голову не пришло бы, они с удовольствием щеголяют состоятельностью. А Линдси почти всегда стыдится своих денег, точно они умаляют ее личные достоинства.
— Даже не знаю, что скучнее — бульварная пресса или фондовый рынок, — бросила Линдси.
— Ясно, фондовый рынок! — На лице у Мары явственно читалось: какие тут могут быть сомнения? — Бульварные газеты такие занятные. — Она хихикнула. — Ой, проговорилась! — Мара сложила губы в постную улыбочку. — Но я их читаю только в очереди к кассе, верите?
— Не-а. — Из кухни с бокалом мартини появилась Джил.
— Поздно, — мрачно сказала Гейл.
— Наше мнение о тебе испорчено навсегда! — добавила Клаудия.
— А как наш Типпи? — подбоченилась Гейл. — Я о нем постоянно вспоминаю, как только гляну на кофейный столик. Там пятно осталось от восковой елочки. И Джон очень подозрительно на него косится.
Мара помолчала для вящего эффекта и объявила:
— Он выздоровел!
Немая сцена. Все вытаращились на Мару.
— Не валяй дурака. — Забыв о стильной прическе, Гейл запустила в волосы пятерню.
— Нет, честно. Сегодня была у ветеринара, он говорит, такое в его практике впервые. Слышать-то слышал, а сам не сталкивался.
— Силы небесные! — Линдси по очереди заглянула в глаза каждой подруге. — Ну что? Будете возражать? Дамы, мы напали на золотую жилу!
«Началось», — промелькнуло в голове у Клаудии.
— Ты о чем? — Над ухом у Гейл торчал клок слипшихся волос.
— О колдовстве! О власти объединившихся женщин! Об умении творить чудеса! — Линдси вскинула руки ладонями вверх и широким жестом обвела комнату.
«Артистка Линдси в своем репертуаре», — подумала Джил.
— Так-то оно так, и все же нельзя отрицать возможность совпадения.
— Верно. — Гейл кивнула на Мару: — Ветеринар ведь слыхал о подобных случаях… — Она помолчала. — Трудно представить… Все-таки может быть, что…
Похоже, Гейл безуспешно пыталась убедить саму себя. Глядя в пол, она принялась острым носом туфли возить по ворсу ковра.
Клаудия смотрела на узкую дорожку, темневшую под ногой Гейл. Хорошенькое дело — Типпи выздоровел. Такое атмосферным фронтом не объяснишь.
— Линдси права! — заявила Мара. — Мы обладаем чудодейственной силой. Сначала остановили дождь, а теперь вылечили Типпи.
— И про свечу не забудь! Мы же загасили ее! — Линдси вздернула плечи и, мотая светлыми кудряшками, потрясла головой. — Только подумайте, какие перед нами возможности!
— Например? — поинтересовалась Гейл. — Устроиться пожарными?
Плечи у Линдси упали, оскорбленный взгляд впился в Гейл. От счастливой улыбки не осталось и следа.
Клаудия решила вмешаться:
— Вот что, девочки. Мы с вами толком не понимаем, что мы такое делаем. Наткнулись на что-то, а на что — и сами не знаем. Но если это настоящее колдовство, тогда нам здорово повезло.
— Я тоже считаю, что нам повезло. — Линдси больше не прыгала и не размахивала руками, сидела смирно и говорила очень тихо. — Но представьте, чего мы добьемся, если капельку подучимся. Мы сможем лечить больных и поддерживать бедняков. Кому-то нужна настоящая любовь, кто-то хочет обрести смысл жизни, да мало ли что. А вдруг сумеем даже избавить от целлюлита собственные задницы? — Линдси неожиданно хихикнула в точности как Мара.
Гейл натянула воображаемые вожжи: тпру!
— Не будем увлекаться. Вспомните, с чего все это началось. Мы перебрали с выпивкой и с чтением премерзкого романа. А сами заговоры и заклинания? Побойтесь бога, это ж беллетристика, а не настоящее колдовство. Мы затеяли это потехи ради, вроде как наши предки развлекались спиритизмом и столоверчением. Однако повеселились, и хватит. Не желаю участвовать в шабаше ведьм.
— Кто говорит о ведьмах? — вскинулась Мара.
— Разве не ты? — Джил стиснула свой бокал так, что побелели кончики пальцев. — Не ты ли собралась устроить натуральный шабаш?
— Это уж чересчур… — обиделась Мара. — Прямо «Ребенок Розмари»,[3] да и только.
— Шабаш — неверное слово, — с видом знатока покачала головой Линдси. — Это называется «круг». Викканцы называют это именно так, «кругом». И по-моему, прелестная мысль — собираться вместе, заниматься магией и помогать друг другу. Просто очаровательно!
— Кто называет «кругом»? — с нажимом уточнила Джил.
— Викканцы. Современные колдуны. Я про них читала. Они собираются, встают в круг и совершают магические обряды. Совсем как мы.
Клаудия по опыту знала, что заставить Линдси свернуть с намеченного пути (в данном случае — с пути к колдовству) нереально. Особенно теперь, когда ее глаза загорелись мечтой об аккуратненькой бесцеллюлитной заднице.
— Кто еще готов продолжать? Кто еще думает, что нельзя отказываться от такого могущества? Голосуем! — И Линдси первая вскинула руку.
— Может, все как следует обдумаем? — предложила Клаудия.
— О чем тут думать? Либо ты веришь, либо нет. Либо ты с нами, либо против нас.
