Эфраим Севела - Одесса — мама

Жена губернатора удивленно приподняла бровь.

Губернаторша(кисло). Браво.

Мадам Тартаковская поспешно протянула губернатору свою, унизанную кольцами, руку для поцелуя, но он, должно быть, по старости, не разглядел ее порыва.

Мосье Тартаковский извлек из кошелька еще одну ассигнацию, поразмыслив, добавил вторую и положил на поднос, прихлопнув все три ассигнации ладошкой.

Тартаковский. Для наших страждущих братьев во Христе.

И всхлипнул, сдерживая обуревающие его чувства.

Поп вознес крест для благословения над лысой головой еврея, но, поразмыслив, безмолвно вернул крест на свою грудь.

Губернаторша (стараясь загладить неловкость). Благодарю вас, господин Тартаковский, наш христианский Бог, непременно примет во внимание вашу щедрость и великодушие. А пока, исполнив свой долг, можете вернуться на свое место.

Оркестр на хорах грянул туш.

Но супруги Тартаковские так и не вернулись на свое место. Ибо из-за кресла губернатора выросла высокая мужская фигура, в ладно сидящем на нем вечернем костюме, и женская, в черном домино.

Беня и Соня, а это были они, приветливо улыбнулись публике по левую сторону зала, а затем по правую. После чего Беня обратился к публике как можно галантней, но с неистребимым еврейским акцентом.

Беня. Дамы и господа! Высокоуважаемая публика! Зачем нервничать? Зачем портить свою кровь? Бал продолжается, дамы и господа!

Оркестр захлебнулся и умолк на полуноте.

Публика застыла. Мужчины, сидевшие в креслах, вскочили на ноги.

Крепкие, элегантно одетые фигуры с прикрытыми черными масками лицами появились в разных концах бального зала. Очень вежливо, они лишь легким касанием пальцев, вернули гостей в кресла. Беня, тоже в маске, продолжает свою речь, белозубо улыбаясь своим слушателям.

Беня. Бал продолжается, дамы и господа, в пользу осиротевших детишек, которых очень и очень много в нашей Одессе. Но, многоуважаемые дамы и господа, почему вы упустили из виду маленьких еврейских сироток? Один Бог знает, на сколько их больше в Одессе, чем христианских сирот, ибо так уж вышло, что в Одессе обитает куда больше евреев, чем православных. Они тоже хотят ням-ням, то есть, попросту говоря, хотят кушать. Так что будет справедливо, если вы что-нибудь уделите и для них. Во имя Христа и нашего еврейского Бога.

Один из гостей, в эполетах и орденах, бросив свою даму, ринулся к выходу, плечом высадил запертые двери и… застыл столбом.

Как многоцветные статуи, вытянулись в одну линию вдоль мраморной стены гостиной ливрейные лакеи, как змеями, опутанные кольцами веревок с ног до головы, с выпученными глазами и заткнутыми кляпами в разинутых ртах. Шеф жандармов тоже связан, и его сабля и револьвер аккуратно сложены у хромовых сапог, как знак капитуляции.

Беглец в эполетах, пятясь задом и цепляясь сапогами за болтающуюся на боку саблю, вернулся в зал, уныло позванивая дрожащими шпорами.

Беня Крик указал пальцем на Тартаковского.

Беня. Как гость еврейского происхождения, я полагаю, банкир Тартаковский будет первым, кто проявит щедрость.

Тартаковский беспомощно глянул на губернатора, совсем утонувшего в кресле, открыл непослушной рукой кошелек и протянул Королю ассигнацию.

Беня. Ай-яй-яй… Стыд и позор, мосье Тартаковский. Я покраснел до корней волос. Триста рублей для православных сирот и лишь пятьдесят у вас нашлось для своих, еврейских. Я унижен и оскорблен, мосье Тартаковский, за нашу нацию, к которой никто из этих людей не пылает любовью, и вы вашим поступком только добавили поленьев в костер антисемитизма.

С этими словами Беня Крик легко отобрал из руки Тартаковского кошелек.

Тартаковскому ничего не оставалось, как задушенным голосом воззвать.

Тартаковский(шепотом). Помогите.

Люди Короля вежливо снимают драгоценности с рук и шей у дам, деньги и часы у мужчин.

Беня. Да, дамы и господа! Помогите… еврейским сироткам. Можно наличными, можно перстнями и колечками… не откажемся и от браслетов и колье. Как люди воспитанные, вы не станете вульгарно противиться.

Патруль из пяти вооруженных казаков остановил взмыленных лошадей на перекрестке, закрыв проезд по улице.

Другая улица. Казаки и здесь. Спешившись с коней, они укрылись за углами домов, высунув по направлению к середине пустынной мостовой дула винтовок.

Верховой офицер отдает казакам приказ. Офицер. Чтоб мышь не проскочила! Взять живыми или мертвыми!

Три коляски, запряженные тройками горячих лошадей, на галопе несутся по улицам Одессы, распугивая редких прохожих. Тесно набившись в первый и последний экипажи, разместились те самые крепкие молодые люди, что очистили от лишних драгоценностей гостей на губернаторском балу. В тех же фраках, но без масок на лицах. Они вовсю играют на духовых инструментах. Как заправские музыканты и в окнах домов, мимо которых они пролетают, раздвигаются занавески и возникают сонные мятые лица обывателей, поднятых из своих постелей музыкальным гвалтом.

В средней коляске — Беня и Соня. Сумка и корзинка с награбленным добром у их ног. Соня — в белой фате. Беня — с белой розой в петлице фрака. Кони —в разноцветных лентах, вьющихся на упряжи. С пьяными песнями и свистом свадебный кортеж проносится по улицам.

Три верховых жандарма пересекли им путь. Три тройки замедлили скачку. Жандармы поравнялись с Беней и отдали ему честь, не отрывая от него влюбленных взглядов. Это явно его люди. Соня показала им пальцем занять места впереди кавалькады и жандармы послушно направили своих коней в голову процессии. Сейчас тройки мчатся с конным эскортом жандармов.

Казачий разъезд с саблями наголо перекрыл им путь. Жандармы не останавливаясь несутся на сабли. Один из них лишь успел гаркнуть во всю глотку.

Жандарм. Свадьба генерала Мищенко! Прочь с дороги!

Казаки почтительно расступились, открыв дорогу тройкам.

Соня взглянула на Беню из-под белой вуали фаты.

Соня. Ах, Беня. Это выглядит, как настоящая свадьба. Я даже чувствую себя счастливой.

Беня ответил ей холодным взглядом.

Беня. Не забывайтесь, Соня. Мы — на работе.

Следующий казачий разъезд перегородил им дорогу. Жандармы выхватили из ножен сабли, музыканты в колясках ощетинились дулами револьверов.

Соня, откинув фату, прицелилась в офицера. Он рухнул с коня. Жандармы схлестнулись с казаками.

Другая группа казаков, обнажив сабли, мчится на помощь попавшим в беду товарищам.

И тогда из-за поворота выехал целый обоз груженых сеном возов. Фроим Грач правит первой упряжкой, сидя высоко на сене. Услышав лязг сабель и выстрелы, он хищно повел вокруг своим единственным глазом.

Фроим. Сдается мне, это штучки Бени Крика.

И вынул из-за пазухи револьвер.

Первая тройка промчалась мимо, отстреливаясь от наседающих казаков.

Фроим Грач выстрелом в упор снес с седла казака.

Теперь вторая тройка достигла обоза с сеном. Беня увидел Фроима Грача и когда коляска поравнялась с возом, кучер на миг придержал разгоряченных коней и этого было достаточно, чтобы Беня с Соней, прихватив сумку и корзину с награбленным, прыгнули на ходу из коляски за широкую спину Фроима Грача и зарылись в сено.

А сама опустевшая тройка с одним лишь кучером на передке, рванула вперед, уходя от преследующих ее казаков.

Фроим Грач натянул вожжи и его битюги с мохнатыми ногами повернули воз сена с каменной мостовой в пыльный переулок.

Груженый сеном воз мягко катит по пыльным колеям проселочной дороги, с двух сторон зажатой полями цветущего подсолнечника. Кругом мирная тишина сельского ландшафта. С крыльями ветряков у самого горизонта.

Соня и Беня широко раскинулись рядышком в сене. На них ложится тень от широких плеч и картуза Фроима Грача. Размякший на природе Беня нежно дотрагивается до Сониных щек и лба, снимая с них прилипшие стебельки засохшей травы. Соня ловит губами его пальцы, целует их.

Беня. Не дури. Мы еще, Соня, на работе.

Фроим(не оборачиваясь). Ты бы лучше оставил Одессу, Беня. Дай Одессе отдохнуть от тебя.

Соня. Не дождешься, старый вор. Одесса-мама не переживет разлуки с Королем.

Фроим. А ты не говори за всю Одессу. Да и ты переживешь, дочка. Время — лучший лекарь. Уходи, Король. Ты слишком далеко зашел.

Соня. А это, отец, не твоей голове забота.