— Неужели так его спрашивают? Странно — я, вроде, за поэзией слежу довольно внимательно, хотя, может, и не с такой требовательностью, как вы, но вот именно про него слышать как-то не доводилось... Разве что так, нечто смутное помнится (тут уж я слегка прилгнул, чтобы не пасть окончательно в глазах юного автандилиста, знакомство с которым начинало казаться все более занимательным). Да, даже жаль, что мимо прошло. Ну, Бог даст, с вашей помощью попробую этот свой пробел восполнить. И что это за такие «новенькие» у вас, что их непременно надо книжкой снабдить? В чем они «новенькие»?
Он внимательно посмотрел на меня, словно прикидывая, стоит ли продолжать разговор и снабжать меня информацией,[22] до уровня которой я вполне мог бы и не дотянуть. Но выглядел я прилично, лицо носил, право слово, вполне интеллигентное — сейчас уж, конечно, придется мне поверить на слово, поскольку в нынешних складках и морщинах ничего, кроме длительности отпущенного мне времени, разглядеть уже не удастся даже самому опытному физиогномисту, но тогда-то, тогда-то... Стихами, опять же, интересовался. Да и был заметно старше своего юного собеседника, так что в каком-то смысле мой интерес не мог ему отчасти даже не льстить, хоть разница в возрасте и не была настолько велика, чтобы сразу и наверняка решить не тратить своего времени на старого перечника. Так что все работало на меня, и спутник мой заговорил, все более и более разгораясь по мере своего разъяснения.
— «Новенькие» — это в смысле для нашего кружка новенькие. У нас тут некий кружок сложился из тех, кто на Автандиле сошелся. Видимся, беседуем... Сначала-то он, конечно, маленький был, но жизнь идет, а там сами знаете, как оно бывает, — тут я с одним разговорился, там еще кто-то с другим, глядишь, кому-то захотелось на встречу придти, а кто-то просто своего приятеля пригласил, ну и все в таком роде, так что пусть и понемногу, но людей все больше собирается. Нельзя же все время только с голоса воспринимать, многим хотелось бы в спокойной обстановке самим вчитаться дома под лампой, так сказать, а книжки только у нескольких из нас есть, да и то всего по той одной, что когда-то себе купили. Да, вот с этого «когда-то» все и началось. Я вообще случайно автандиловский сборник тогда купил. Просто так на развале копался, чего-нибудь новенького искал, а тут книжечка такая маленькая, аккуратненькая... Аппетитно так сделана... И название уж больно заинтриговало — «Безукоризненные строки»! А?! Звучит-то как! Особенно в наше время, когда каждый старается либо покорявей, либо позаумней излагать, если, конечно, не чистые агитки кропает. Когда мы потом вспоминали, то оказалось, что некоторые, да и сам я, каюсь, не без греха, поначалу подумали, что из чистого издевательства название такое придумано, но все равно полистать взяли, а уж когда по страницам полазили, то поняли, что и впрямь строки безукоризненней некуда. Но это потом. А тогда листаю я книжку, а один парень рядом и говорит, возьми, дескать, не пожалеешь! Глянул я на него — нашего круга человек, и речь хорошая, ну и взял. А он опять — если понравится, говорит, позвони, впечатлениями поделимся. Вот так и началось. Сначала понравилось, потом созвонились, потом опять в магазин пришли и еще кому-то порекомендовали, потом уже втроем, а потом и вчетвером собрались поговорить. Вот с тех пор и собираемся потихоньку, и людей все добавляется. А книжек больше нет — разошлись понемногу. И в других магазинах, где были, так еще раньше кончились, — тираж-то всего ничего. Поверите — пятьсот штук всего напечатали![23] Так что первым еще перепало, а следующие уже на слух оценивали. Вот сегодня я с отчаяния последнюю попытку сделал хоть под прилавком в пыли покопаться, так сами видите, чем закончилось. Про библиотеки уж и не говорю. Хотели через издательство разыскать информацию, так и самого издательства нет, может, и вообще не московское, тем более, что адрес не указан. Сами знаете, как теперь с выходными данными, — поскольку переходный период и реконструкция на фоне частичной разрухи, то, естественно, никакого порядка, лепят что попало, как хотят, так и указывают, какие там ГОСТы... Но, в общем-то, и того, что есть, хватает, чтобы и подумать и поговорить. Хотя, конечно, и нечитанного разыскать хотелось бы. А то прямо загадка какая-то — книжка вот она, а про автора даже в Ленинке ничего не раскопали. Так что и про это тоже разговариваем — прикидываем, кто он мог быть и откуда...
Я слушал с нескрываемым интересом, меж тем как мой случайный знакомый торопливо подбирался к концу своего разъяснения.
— А собираемся мы раз в неделю по четвергам. И обычно у меня, потому как в самом почти центре, так что всем удобно и до меня и обратно. Да и приглашаем кого интересного — про нас уже многие из настоящих ценителей знают — то и они тоже на центр охотнее идут...
— Скажите, — перебил его я, — а вот хоть одним глазком на вашу заветную книжку можно взглянуть на предмет почитать?
— Да я же вам тогда ночью почти всю ее наизусть и прочел!
— Знаете, наверное, какой-то дефект сознания — трудно со слуха воспринимаю, так что, если по-честному, то все уже и забыл, так что в памяти только общее хорошее впечатление осталось. Без всяких конкретных строф или даже строчек. А вот если собственными руками и глазами помусолить, то совсем другое дело!
На слове «помусолить» его лицо так болезненно искривилось, что я сразу понял необходимость более тщательного подбора слов, паче речь зайдет по поводу любимого предмета моего спутника, и несколько отступил:
— Ну хорошо, а хоть фотографическая копия[24] у вас имеется?
— Фотографическая? — впав в некую задумчивость, повторил он. — А вообще это идея! Надо бы действительно несколько фотографических копий сделать...
И вдруг резко повернулся ко мне.
— Но ведь сегодня четверг? — И сам охотно согласился: — Самый что ни на есть четверг! А по четвергам, как я вам уже имел сообщить, у нас как раз встречи и чтения. Вы, похоже, человек приличный, а у нас каждый член может с собой одного знакомого провести. Пойдемте — и Автандила послушаете, и перекусить может найтись, да и потом потолкуем об интересном... И идти недалеко. А там и фотокопировальную идею можно обсудить. Ну, как?
Естественно, я тут же согласился. Кто ж от такого развлечения откажется? Да еще вкупе с перекусом и возможным фотокопированием... Так что — руку, читатель![25] И кто сказал, что бесславно закончилась в нашей подверженной апериодическим разрухам стране эпоха любви к рифмованному слову? Плюньте ему в глаза, господа! Непременно плюньте...
XI
Раз уж решение принято, так чего время тянуть? И мой спутник рванул вперед молодой рысью. Зараженный его азартом, я последовал за ним. Действительно, сейчас помню, оказалось недалеко. А при темпе, с каким мы двигались, так и вообще всего ничего. Только не ловите меня на слове — и сам понимаю, что расстояние от скорости не зависит, но вот время, время-то, господа! Так что не успели мы свернуть на Златоустинский, как уже пересекали Хмельницкого,[26] а там свалились в Кривоколенный, который мгновенно выплюнул нас под горку в Старосадский, так что еще с минуту молодецкого полубега, и мы, не доходя каких-то считанных шагов до Солянки, очутились у большого то ли серого, то ли желтого — не обессудьте, что запамятовал за давностью лет и обилием жизненных впечатлений, — дома. Резко затормозив, так что я чуть не проскочил мимо него к уже видевшейся через Солянку площади Ногина, мой проводник элегантно указал рукой на большую грязноватую подъездную дверь, по явному недосмотру судьбы еще несшую на себе тяжелую старорежимную бронзовую ручку, и произнес первые за время нашей недолгой прогулки, или, точнее, пробежки, слова:
— Ну, вот мы и дома!
О, эти старомосковские дома! Вроде бы и от канувшей в Лету Хитровки неподалеку, и вообще район... скорее, средней руки, чем выше, так что тайных или даже, если присмотреться, и статских тут вряд ли много живало, но все равно за заляпанной какими-то этиологически неясными пятнами дверью с ее дуриком — только дуриком! — уцелевшим на ручке бронзовым набалдашником в виде стилизованных виноградных гроздей (ах, как запомнился этот тусклый блеск захватанной бронзы — вот ведь тоже своеобразный выверт, ибо в общем смысле за захватанностью мы всегда подразумеваем и даже, до некоторой степени, ощущаем некую грязноватость и замшелость, тогда как бронза именно хватаниями и очищается от убивающей темно желтое свечение патины), впрочем, узнать эти грозди было не легче, чем бараньи рога в ионических колонных завитках, так что хвастаюсь скорее образованностью, чем сенсибельным умением воспринимать полускрытую символику изделий рук человеческих, да, так вот, за открывшейся дверью в тусклом свете экономных сорокаватток, да и горевших, к тому же, через одну, взгляд сразу начинал свой бег по просторной каменной лестнице с толстыми деревянными старорежимными перилами и большими — хоть стол ставь для повсеместно вошедшего теми днями в моду настольного тенниса — площадками между этажами, которые в дневное время должны были хорошо освещаться огромными, пусть даже многие годы и не мытыми двойными окнами. Виноват, заговорился, но уж больно надоели мне за последнюю треть моей протяженной жизни скудные московские новостройки с их трюмными — вдвоем боком расходиться — лестницами, площадками, на которые, если одновременно все квартирные двери открыть, то и человеку не выйти, и якобы жилыми клетушками с потолками в два с полтиной, по которым я еще успел нанавещаться, пока один не остался, чуть что не в полном составе распиханных из центра моих когдатошних знакомых, так что запущенная парадная лестница доходного дома близ Солянки вспоминается почти что символом роскошной жизни. Что же со всеми нами... Да ладно — не о том речь...
