Следующим летом мы отдыхали с родителями в Бердянске. Как? Вы не знаете Бердянска? Этот такой городок на Украине… в Украине, да я помню, так теперь надо говорить. Совершенно верно, на Азовском море. Тихое, жаркое место… Очень терпкий, сладкий запах больших смолёных баркасов, которые лежат чёрными блестящими глыбами повсюду на берегу. Можно отколупнуть от борта кусочек смолы и нюхать… Как хорошо я, оказывается, помню этот запах. И почерневшие от смолы руки. И вереницы серой сухой таранки — повсюду: на заборах, в домах, в летних кухнях… Ну, да-да, мы сейчас — о сметане.
Мама с младшим братом должна была возвращаться домой раньше (ей нужно было на работу), мы с папой остались отдыхать в Бердянске ещё на одну неделю. А кулинар из моего папы — никакой (из меня по наследству — такой же). Поэтому на обед мы ходили в какую-то дохлую местную столовку недалеко от моря, а завтрак и ужин папа сочинял сам. Одним из таких его сочинений являлась тарелка сметаны с крупно накрошенным туда хлебом — он сказал, что в его детстве, в войну, в эвакуации, это было для него самым замечательным блюдом. Ну, я, наверно, не выжил бы в эвакуации, потому что после такого блюда мне стало, мягко говоря, хреново… а может, в войну сметана была не такая жирная. В общем, меня стошнило — и не один раз… извините, сидим за столом… и после этого я долго употреблял сметану только малюсенькими порциями. Потом, правда, это прошло. Всё проходит.
А тут вот ещё что. Знаете, какая у моей жены девичья фамилия? Сметанкина. Фамилия, скажу вам, относительно редкая. Если взять телефонную книгу нашего города, то разных Сметаниных вы найдете много-много, а Сметанкины — только её семья. И во дворе, и в школе, и в институте, где она училась, все друзья всегда называли её не по имени, а только так — Сметана. Привет, Сметана! В кино идёшь, Сметана? Пошли на перекур, Сметана… ну, это уже позже. Сейчас, наверно, звучит смешно — у нас такие большие дети, и вообще…
Так что мне, можно сказать, опять повезло с этой сметаной… Вы же её знаете, характер ещё тот! Нет, ну не то что мы живём плохо… По-разному. Да и кто — хорошо? Только теперь, когда мы прожили вместе уже двадцать лет, я смотрю на свою жену и вспоминаю не очень приличную… да, ты уже мне говорила: сидим за столом, но из песни слов не выкинешь… в общем, я вспоминаю такую народную поговорку: «Своё говно — сметана»…
Что ты кипятишься, опять — «Яша, молчи»! Тут все свои люди, шутки должны понимать.
Вы спрашиваете, есть ли в «оливье» майонез? Нет, его мы не кладём, лучше — сметанки…
Катька Копылова была самая тупая и некрасивая девчонка в классе. И бородавка — под носом. Венька сильно расстроился, когда Ирина Сергеевна сказала ему, что он опять должен с Катькой позаниматься: та, мол, проболела две недели и сильно отстала, особенно по математике, а ты, Веня, живёшь в соседнем дворе… Можно подумать, что Катька не отстала по всем предметам ещё до болезни! Ему было даже тошно себе представить, что он снова должен будет тащиться после уроков к Копыловым домой, сидеть как минимум два часа в крошечной вонючей кухоньке, где Катька обычно делала уроки, да ещё потом у себя дома вытряхивать копыловских коричневых прусаков из своих учебников и тетрадей. И как только эти отвратительные существа залезали туда? Венька ведь всё время держал портфель у себя на коленях… А Катькина бабка чего стоила: ещё страшнее внучки, с такой же, как у Катьки, но только побольше, бородавкой под носом, лоснящимся лицом и складчатой шеей!
…Дверь открыла именно она — баба Копылиха, провела его в кухню и визгливо позвала:
— Катька, иди, к тебе мальчик пришёл! — похоже, что его имени бабка даже не помнила.
Из единственной в квартире комнаты появилась Катька, в грубой вязаной кофте и цветастой старой юбке, надетой на синие растянутые спортивные штаны. Вид у неё был, как обычно, заспанный, она хлюпала носом, видимо, простуда ещё не совсем прошла. Она отодвинула на другой конец стола какие-то тарелки и раскрыла учебник. Венька маялся, но честно пытался объяснить действия с корнями. И хотя Катька усердно кивала время от времени головой, проблеска понимания не намечалось. Наконец, когда домашнее задание было выполнено, Веня с облегчением встал и начал застёгивать куртку — он всё время так и просидел в ней…
— Ты завтра в школу идёшь? — спросил он, чтобы сказать что-то на прощание.
— Ага, — Катька тоже встала из-за стола и вдруг протянула правую руку к Венькиному лицу, — смотри, что у меня есть, — она показала тоненькое колечко на ладони — похоже, что золотое.
— А чего это?..
— Подарили, — Катька надела колечко на безымянный палец и покрутила рукой, — только бабке нельзя показывать…
Веня впервые увидел какой-то интерес в её зеленовато-водянистых глазах и, наверно, ожидание, что он начнёт расспрашивать: кто подарил да почему. Но он промолчал, сказал «пока» и вышел. Его сейчас больше интересовало, что поделывают на дворе пацаны и что мама приготовила на обед…
После весенних каникул всем классом устроили забастовку — прогуляли четыре первых урока. Формальная причина была в том, что Ирина Сергеевна болела, и историчка болела, и им поставили на замену подряд уроки украинского с крикливой Галиной Степановной, которую все ненавидели. А по-честному, просто очень не хотелось идти в школу и забавляла мысль, что если все сразу не придут, то никому ничего не будет — всех ведь сразу не накажут. Так что пошли в кино на Анжелику, которая была маркизой ангелов. Фильм шёл первые дни, и даже на утреннем сеансе зал был забит, а Веньке, как всегда, не везло — ему выпало сидеть рядом с Катькой, в стороне от остальных, в самом последнем ряду.
Катька, по своему обыкновению, всё кино промолчала, не глядя в Венькину сторону. У неё опять текло из носу, и она сидела с платком наготове. Он тоже на неё не смотрел. Куда там! От экрана нельзя было оторваться: там величественная красавица Мишель Мерсье, то бишь Анжелика, боролась с негодяями всех мастей, не забывая при этом периодически оказываться у них же в постели, и, вроде бы негодуя, как-то не очень уверенно сопротивлялась их негодяйскому натиску…
В самый страшный момент, когда Жоффрея Де Пейрака казнили, Катька, дурная, со страху вдруг ухватила Венькину руку с подлокотника, притянула к себе на колени и крепко прижала, вместе с носовым платочком, своими стиснутыми в кулаки руками. Венька не сразу понял, куда попала его левая рука, но, когда ответственный момент на экране прошёл, не знал, как забрать руку назад. Это значило пошевелиться — и обнаружить себя в неловкой ситуации. Так и сидели до конца фильма, и внимание у него к происходящему с Анжеликой вовсе рассеялось… Только когда в зале зажёгся свет, Венька резко отдёрнул свою блудную руку. А на Катьку так ни разу и не посмотрел, даже после выхода из кино. Какие-то назойливые ощущения жили в руке, не проходили, он чувствовал себя всё ещё очень неловко… Тоже мне — Катька, уродина… Нашлась, Анжелика…
Дома он сразу же попросил у матери лука: «У нас в классе грипп, нужно лука много поесть, чтобы не заболеть…» — и ещё до обеда сожрал почти целую головку лука с хлебом и солью. Крепкий луковый запах и вкус бил в ноздри, в глаза и в голову, и ему казалось, что это как-то очищает его от Катьки. «Она же простуженная была, правильно, значит, нужно много лука поесть», — эта мысль всё крутилась и крутилась у него в голове…
К концу весны Катька совсем перестала ходить в школу. Венька заметил это, только когда услышал в классе чириканье двух неразлучных подружек с птичьими фамилиями — Наташки Воробьёвой и Маринки Скворцовой. Выходило, что они дежурили в классе и подслушали, когда бабка Копылиха приходила в школу, плакала в кабинете у классной, Ирины Степановны… Оказывается, что родителей у Катьки нет, только бабка, что Катька пропала из дома и что её вроде бы уже ищет милиция…
Девчонки знали что-то ещё, даже более крамольное, но, обсуждая это, сильно понизили голос, а заметив Веньку, сидевшего близко, ядовито сказали: «Это, Венечка, тебе слушать нельзя…».
Впрочем, «об этом» уже через пару дней зажужжали все: Катька не просто пропала из дома и из школы, она жила где-то у какого-то «постороннего взрослого мужчины»… И это уродливая и недалёкая Катька — ну, хоть бы красивая была! И это в свои тринадцать с половиной лет! И…
Отовсюду — особенно из учительской — было слышно сочно произносимое: дурной пример, дурной, дурной пример…
Больше Венька Катьку никогда не видел, а вскоре и копылихин дом пошёл под снос, и бабка куда-то переехала.
«Анжелику» ещё долго показывали в кинотеатре недалеко от Венькиного дома. Большие афиши, нарисованные художником на щитах перед кинотеатром, сильно полиняли, и с каждым новым дождём маркиза ангелов выглядела на них всё более и более утомлённой от своих бесконечных любовных приключений. Венька, проходя мимо в школу или в булочную, старался смотреть в другую сторону…
