«Теперь только бы не осрамиться», — подумал он.
Не раз Ашир просил дать ему работу потруднее. Вот, наконец, и дождался. Максим выдвинул на середину стола шаблон и показал, с чего начинать.
— Разумеешь?
— Понятно! — заверил Ашир. Ему уже не терпелось взять в руки инструмент.
Он нарубил целый пучок прутиков из проволоки и пересчитал их. На один каркас хватит! Скрепки вчерашние остались. Теперь можно гнуть ребра.
Но дело, представлявшееся ему прежде таким простым, оказалось далеко не легким. На боковине нужно было сделать три колена. Он выгнул проволоку и сличил ее с шаблоном. Второй и третий выступы получились не на месте, верхнее колено вышло не острое, а округлое. Ашир притих возле своего стола.
— Испортил? — спросил Зубенко.
Действительно, Ашир испортил первый каркас. Максим взглянул на его работу, сказал «переделать» и отошел.
От натуги и жары Ашир вспотел, волосы черными колечками прилипли ко лбу. Он залпом выпил кружку воды и принялся за переделку. На перерыв не пошел, решил во что бы то ни стало закончить работу. Недаром мастер в училище говорил про него: «За что возьмется — сделает, за чем пойдет — принесет».
После обеда Зубенко часа три работал без перекура, не отрываясь, и лишь изредка Делал замечания своим помощникам, поторапливая их. Зато потом отвел душу — выкурил подряд две папиросы. Да и третью уже воткнул в рот, однако не зажег, заторопился куда-то. В дверях и обернулся и сказал:
— Придут за каркасами — отдадите…
В мастерской стало тихо. Федор, работавший ближе всех к Аширу, молчал, будто его и не было. Аширу тоже было не до разговоров, он закончил отделку и теперь сверял каркас с шаблоном. Получилось вроде неплохо, жалко Зубенко ушел. Пожалуй, принял бы работу, да еще и похвалил бы. Показывать Федору Ашир не захотел. Он повесил свое первое изделие на гвоздь и, не теряя времени, принялся за второй каркас.
Склонившись над столом, он не услышал, а скорее почувствовал, что в мастерскую кто-то тихо вошел. Ашир оглянулся. В дверях стояла девушка с косичками, оправляя коротенький фартук.
— Каркасы готовы? — скороговоркой произнесла она с порога.
Федор и головы не повернул, а Ашир уставился на нее не моргая. Глаза у девушки были большие, серые, спокойные, с длинными ресницами. Она слегка прищурилась, спрятала руки под фартук и глянула на Ашира.
Потом, дойдя до середины мастерской, еще раз посмотрела на него.
— Возьми, — рассеянно сказал ей Федор.
— Сколько сделали? — спросила девушка приятным грудным голосом.
— Тридцать… Ашир, отдай!
Ашир сложил каркасы на краю стола и задумался: что же делать со своим? Что каркас им сделан надежно, он был уверен и все-таки медлил — а вдруг забракуют? Эх, показать бы его раньше Федору, а теперь неудобно, чего доброго скажет, что не годится, и тогда хоть сквозь землю провались.
«Ничего, среди других сойдет», — успокоил себя Ашир.
Девушка пересчитала каркасы раз, другой.
— Здесь тридцать один, просчитались вы, ребята! — задорно тряхнув косичками, сказала она.
— Считай, Светлана, лучше, у нас арифметика точная. Прошлый раз ты меньше насчитала, сейчас больше…
Ашир впервые услышал от Федора такую длинную фразу.
— Арифметику мы вашу знаем, — вспыхнула девушка, — по пальцам считаете!
— А если больше, тем лучше! — Федор повернул голову, но Светланы уже не было в мастерской. — Видал, какие у нас стерженщицы! — пришлось и на долю Ашира несколько слов этого молчальника.
Других девушек из шишельной Аишр уже видел, а со Светланой встретился впервые. После ее ухода он вспомнил, как подозрительно она посмотрела на тридцать первый каркас, и с тревогой ждал, что девушка со светлыми косичками вот-вот принесет его обратно. Но время шло, а она не приходила.
Вместо нее минут через пятнадцать в мастерскую шумно вошел Максим Зубенко. Размахнувшись, он швырнул в угол что-то напоминавшее обрубок толстого троса. Ашир даже присел. Он сразу же догадался, что каркас, который он сделал и на который не мог налюбоваться, Максим превратил в жгут из перекрученной проволоки.
— Брак хотите сплавить! А подумали, что делаете? — говорил Зубенко негромко, но с сердцем, почему-то обращаясь к Аширу на «вы». — Мало о нас говорят и пишут, хотите мину под меня подложить!
Ашир никому не собирался подкладывать мины. Он сам стоял будто на раскаленной сковороде, готовый сорваться с места и бежать, куда глаза глядят. Он не мог раскрыть рта, чтобы сказать слово в свое оправдание, и только стиснул зубы, отчего скулы у него обозначились еще резче. Федор же развел в стороны руки и бессмысленно моргал, глядя на Максима. Вдруг его осенила догадка:
— Это тридцать первый, а я еще подумал, откуда он взялся…
— Срамота! Максима Зубенко в глаза называют бракоделом. Что, у меня руки отсохли или не тем концом воткнуты?
Аширу было уже невмоготу молчать. Говорит, говорит этот Зубенко, а прямо не скажет. Ведь знает, что это он, Ашир, все натворил.
— Я виноват, один отвечать буду. Правильно?
Глаза у Ашира горели злой решимостью. Максим мигом перехватил этот взгляд и, сделав над собой усилие, спокойно ответил:
— На всех пятно ложится…
— Почему на всех, я один виноват, — упрямо твердил Ашир.
Максим недружелюбно смерил его с мог до головы пристальным взглядом.
— Не бери на себя, Ашир, лишнего, можешь надорваться!..
Буря так же быстро улеглась, как и налетела. Через час в шишельную вместо одного бракованного отнесли семь отличных каркасов. Среди них один был сделан руками Ашира. В забракованном каркасе оказался всего- навсего лишний кусочек проволоки. Он-то и испортил все дело.
— Недосмотрел…
Во втором каркасе лишнего уже ничего не было, но Ашир не мог успокоиться. Ему хотелось сделать что-нибудь необыкновенное, чтобы сразу забылась эта история.
Он ждал, что теперь скажет Максим, молчание которого начинало его тяготить. А Зубенко хмуро возился возле тисков. Его мускулистые руки и плечи выглядели словно отлитыми из бронзы, бугристая, раздвоенная глубокой канавкой спина чуть ли не закрывала собой окно во всю ширину. Но вот он повернулся к Аширу и сказал, казалось, вложив в слова всю свою недюжинную силу:
— Не в лишнем кусочке проволоки дело. Самовольничать в коллективе не надо. Я так понимаю!..
— Слесарная мастерская при литейной, где работал Ашир, считалась на заводе тихим уголком — не то что огромный механический цех, или кузнечный, или отдел главного механика. Ее выстроили только в этом году, раньше каркасники работали вместе с модельщиками в одном помещении, разделенном тонкой переборкой.
Возле новой слесарной, как раз против входа, совсем еще недавно высилась куча битого кирпича и мусора, оставшаяся после строителей. В обход ее вдоль забора вскоре проделали тропку и перестали как-то эту кучу замечать.
Коноплев дошел до угла, повернул к забору, сделал несколько шагов и остановился. Злополучной кучи не было, к мастерской вела вымощенная кирпичом дорожка. Возле стены стояла негодная опока, приспособленная под мусорный ящик.
— Вот как! — невольно вырвалось у него.
Увидев Коноплева через открытую дверь, Ашир подумал, что комсорг пришел именно к нему, и не ошибся в своих предположениях.
С комсоргом завода Николаем Коноплевым Ашир уже не раз встречался и успел хорошо с ним познакомиться. Первый раз это было, когда он устраивался в общежитие. Коноплев приходил туда навестить больного рабочего и помог Аширу быстрее договориться с комендантом насчет постельных принадлежностей.
А потом, когда Ашир становился на комсомольский учет, Коноплев для чего-то спросил, где он научился так хорошо говорить по-русски. Ашира сначала смутил такой неожиданный вопрос, но потом он рассказал, что в колхозе дружил с сыном русского врача, что и в семилетке и в училище старательно изучал русский язык, читал русские КНИГИ.
Коноплев расспросил о прочитанных книгах и посоветовал, что еще прочесть. В стахановской школе, которую посещал Ашир, Коноплев — лучший фрезеровщик завода — читал лекции для молодых рабочих, хотя и сам был не намного старше их. Ашир знал, что он заочно учится в Ташкентском индустриальном институте.
О комсорге у Ашира сложилось твердое мнение: простой и знающий парень, с таким всегда можно обо всем поговорить и посоветоваться. Всегда… но только бы не сегодня!
«Наверно, уэнал, что я брак выдал, и пришел пробрать как следует», — подумал Ашир, здороваясь с Коноплевым.
Николай осмотрел помещение и заметил:
— Чисто у вас стало, не узнать мастерскую…
Ашир обрадовался, что речь пошла не о забракованном каркасе.
— Разве это чисто, — опередил он Зубенко, который, указывая пальцем на Ашира, хотел что-то ответить комсоргу. — Вот у нас в мастерской настоящая чистота была! — Он сделал остановку, мысленно проверил, не ошибся ли в словах, и добавил: — Пылинки нигде не было.
