– Нашел кое-что среди тех, что подешевле.
Я посмотрел на него тяжело и со злобой, затем мы снова рассмеялись, заново радуясь обществу друг друга. И все же я надеялся, что он сказал мне правду, ибо не мог отмахнуться от суеверного беспокойства. Ведь украсть у слепого – значит накликать беду.
* * *
Нынче новые кабаки растут на костях старых с такой скоростью, что запоминать их названия – напрасный труд. Да и название есть не у всех; многие не сподобились разжиться даже гербом или намалеванной вывеской, не говоря уже о разрешении, иные завлекают посвященных тайными метками, красной решеткой или расчерченной на квадраты доской. Как раз такое место искали мы с Блейзом где-то неподалеку от Голландской церкви, отправной точки моих злоключений. Таверну с дешевой выпивкой и развязанными языками, у которых можно выведать новости о моей Немезиде.
Нашу прогулку сопровождал трезвон церковных колоколов, вечно заполняющий город. Лондонцы давно научились не обращать на него внимания, но в тот день я не мог отвертеться от назойливых звуков. Каждый удар сотрясал меня до костей, словно отмеривая мои последние часы. По пути я было задумал избавиться от Блейза, но тот учуял «ангелов» в моем кармане. Да и что-то во мне самом не позволяло расстаться с ним. Возможно, я устал от одиночества, возможно, мне было спокойнее знать, где он. Как бы то ни было, в тот день мы остались вдвоем. Я сказал себе, что, если имеется спутник, завести разговор с незнакомцем легче, чем одинокой лисе, а потому держал Блейза под рукой.
Наконец мы отыскали темное и грубое заведение – подлинную пещеру, набитую людьми. На улице был слышен шум их голосов, глухой рокот, крещендо смеха и перебранок, время от времени гул мужских басов протыкал нетрезвый женский вскрик. Спускаясь в задымленный полумрак, я воспрял духом. Сюда приходят искать забытья в алкоголе, здесь богатые подонки ужинают вместе с нищими; я чувствовал себя как дома. Ради хорошей выпивки с отмщением можно было и подождать.
В углу горбатый скрипач выпиливал простую и фальшивую мелодию, приплясывая в такт музыке. Он встретился со мною взглядом и снова опустил глаза к инструменту. Двое африканцев в рваных ливреях, с лицами, выцветшими от черного до серого, горбились над выпивкой, перещелкиваясь на своем языке, планируя побег или же вспоминая о солнечной родине. Таверна лишь немногим отличалась от дома терпимости, и питомицы имелись на любой вкус – пышнотелые и костлявые, те, что сурово молчат, притворяясь трезвыми, и веселые пьянчужки, что бросаются на тебя грудью вперед в надежде на глоток испанского вина или чего похуже. А если ты искал компанию другого рода, здесь можно было найти и ее.
Тайным агентам советуют не пьянеть. Небольшое количество алкоголя заостряет ум, но, выпив слишком много, теряешь здравомыслие. Из-за этого проваливаются самые ловкие, хитрейшие выглядят глупцами и выдают секреты. Вино заставляет наплевать на правила, ослабляет руку в бою. С ним забывается то, что необходимо помнить. Тайному агенту нужна ясная голова, сосредоточенность канатоходца, острый глаз лучника.
Я опрокинул кружку эля, за ней другую. Блейз последовал моему примеру, и после третьей напряжение прошедшего дня стало понемногу ослабевать. Напившись, я тысячу раз встречался со смертью лицом к лицу, и сейчас меня тянуло увидеть ее снова – лишь бы это не оказалось генеральной репетицией настоящего дела. Мы пили по четвертой, когда Блейз вытащил из кармана камзола небольшой конверт:
– Забыл отдать тебе вот это.
Скрипка зазвучала тише. Пронзительно смеялась женщина, которую двое мужчин на руках выносили наружу. Я помедлил над безымянной печатью, отметив, что ее не вскрывали.
– Что это? – Блейз помотал головой, но я настаивал: – Откуда это?
– Мне передал какой-то паренек с неделю назад. – Он приник к своей кружке, вытер рот тыльной стороной ладони. – Он зашел в таверну, где я пил, спросил меня. – Он передразнил срывающийся голос нервного юноши: – Томас Б-Б-Б-Б-Блейз, актер, друг Кристофера М-М-М-М-Марло, – здесь Блейз комично засмущался, – м-м-м-м-м-местного драматурга. Я сперва думал, это послание от тебя, но, когда назвался, он спросил, не смогу ли я передать это. Я не видел в том ничего плохого и с удовольствием согласился.
Блейз опустошил кружку и потребовал еще. Я не торопился взламывать печать, сам не зная, почему.
– Ты спросил парня, кто его послал?
– Незнакомец предложил ему фартинг. Я добавил за беспокойство еще один и отпустил его с миром. – Он рассмеялся, поднимая за меня новую кружку. – Я не стану требовать с тебя эти деньги.
Я слабо улыбнулся и вскрыл конверт. Внутри был лоскут чистой белой ткани. Я мгновение покрутил его в руках, будто надеясь, что тайное сообщение проявится от тепла моих ладоней, затем взглянул на Блейза. Тот взял лоскут, осмотрел его с обеих сторон, но не нашел такого, что я мог бы пропустить. Он потряс головой и вернул мне странное послание.
– Какая-то шутка?
Я засунул конверт в карман.
– Именно сейчас?
– Нет, – улыбнулся он с облечением, – мне принесли его до того, как ты вернулся, до всех этих приключений.
Я снова достал лоскут из кармана и расправил его перед Блейзом.
– Возможно, это от критика, который считает мою писанину пустой.
Блейз засмеялся – казалось, его крупные зубы светятся в полутьме.
– Вот-вот. Наверняка что-нибудь вроде.
– Так или иначе, мне было бы спокойнее, если бы я знал, кто он.
– Хорошо, наверное, иметь для этих целей собственного секретаря.
Я стукнул его по лодыжке ножнами. Блейз попробовал увернуться и толкнул человека, стоявшего у него за спиной; тот выплеснул свою выпивку на пол. Цинготный старый крестьянин – мы пялились на него в упор, пока он не унес остатки своего пойла в темный угол, и со следующей кружкой забыли о странном письме.
Я оглядывал бар, высматривая, с кем бы лучше завести разговор. Сперва понаблюдал за группой мужчин, чье доверие можно было бы купить выпивкой и остроумием, но тут мой взгляд остановился на одиноком незнакомце в черных лосинах, черном камзоле и черной же накидке с красной оторочкой. Он был небольшого роста, в полумраке на его лицо падала тень широкополой шляпы, но я разглядел глубоко посаженные внимательные глаза и седую эспаньолку. Мог бы сойти за дьявола, подумал я и тихонько улыбнулся. Вздумай Нечистый торговать мою душу, я легко отдал бы ее в обмен на земной покой, и он остался бы внакладе.
Я подтолкнул Блейза:
– Вон тот тип, похоже, интересуется нами.
Блейз обернулся.
– Он сейчас упадет в свою кружку и смотрит на нас, чтобы сосредоточиться. – Он рассмеялся. – Подавальщицы его не замечают. Мы с тобой для него – что полярная звезда, которая приведет его к бару и еще одной выпивке.
Зная его обычную подозрительность, я удивился такому новоприобретенному легкомыслию и покачал головой:
– Нет, здесь что-то еще.
Я снова взглянул на незнакомца, и тот, почуяв, что мы говорим о нем, нетвердо поднялся со стула, путаясь в собственном мече, непристойно свисавшем у него между ног. Блейз рассмеялся над его неуклюжестью, но притворяться, что ты неспособен обращаться с мечом, – уловка старая, как мир. Я был на взводе, рука потянулась за оружием. Заметив это, Блейз прошептал:
– Не торопись влезать в неприятности.
– Неприятности сами находят меня, когда нужно.
– Еще бы, – прошипел он. – А ты и рад, что кочет на колокольне, пока не окажешься в кутузке.
Любой актер подтвердит, что сыграть пьяного не так-то просто. Человечек, пошатываясь, направился к нам. По-моему, он сильно переигрывал. Встретив мой враждебный взгляд, он насмешливо поцокал языком и поднял руки вверх, как бы сдаваясь. Мужчины за соседним столом загоготали, углядев пьянчугу, – сами они были пьяны в стельку, но еще способны посмеяться над ближним. Тот не обратил на них внимания и продолжил свой путь штопором. Когда он выступил из тени, я разглядел лицо, разрушенное невоздержанием, сломанный нос, расплющенный на пол-лица, рот в шрамах, разбитый бесчисленными ударами о края столов, глубокие морщины у глаз от долгих бессонных ночей. Из Франции до нас доходили слухи, что его вздергивали на дыбу. Странно, как я не узнал его сразу. Если Ричард Бейнс и был дьяволом, то адские муки терзали его так же, как и любого из его подопечных. Он обнажил перед нами черные зубы;
– Так ли приветствуют поклонников?
Я услышал, как в груди Блейза забилось тщеславие – павлиний хвост, который он разворачивал во всю ширь, стоило чуть-чуть поупрашивать. Бейнс согнулся в поклоне, едва не опрокинувшись, и Блейз кивнул, благосклонно принимая приветствие. Но взгляд темных глаз Бейнса был устремлен не к нему, а ко мне.
– Мастер Марло, ваши пьесы великолепны. – У него был низкий пропитой голос. – В последнее время вы доставляете мне больше удовольствия, чем моя жена, – в отличие от нее, ничем не подпорченного. – Собственное остроумие развеселило его. – Я почел бы за честь угостить вас. – Он перехватил взгляд подавальщицы и привычным жестом заказал еще три порции. – За театр!
