Он вытащил из стола стопку книг, и мичман ошалело протянул руки, чтобы ее принять.
– Знаю, у себя в Корпусе вы не очень-то занимались философией. Теперь придется поправить дело. Вы должны явиться сюда через несколько дней. Читайте: я собрал все, чтобы хоть немного вас информировать: тамплиеры, розенкрейцеры, масонство. В добрый час!
– Ничего не понимаю, – пробормотал несчастный мичман.
– А что тут понимать? Убирайтесь к себе в каюту и приступайте к чтению. То, что на самом деле произошло, не сегодня-завтра станет известно всей Армаде. Они просто-напросто не посмеют долго скрывать эту тайну. И тогда, не сомневаюсь, начнется новый отсчет времени. Нам необходимо к нему подготовиться, поэтому заклинаю вас, читайте. Приказываю, как старший по званию.
Мичману ничего не оставалось делать. Привычка тотчас сказалась в нем. Он вытолкнул из себя сакраментальное «есть» и повернулся на каблуках.
* * *
Так началась история заговора.
– Это ни в какие рамки не лезет! – Адмирал поднялся из своего любимого плетеного кресла, которое часто теперь выносили на мостик.
И очередных вернувшихся летчиков, провисевших в воздухе около двух суток в безнадежной попытке хоть что-нибудь обнаружить, препроводили под надежный замок к товарищам.
Стадо штабных, включавшее в себя Главного штурмана Армады, Главного электронщика, Командира летного корпуса и прочей мелочи, торчало позади кресла. Адмиральские сухарики стояли у всех в горле. Чай разносили каждые пять минут, но толку от него не было никакого – все на ходу засыпали. Однако совещание продолжалось. Под галогенными лампами в Центральном Посту остались забытые карты. Дежурные давно уже отошли от пустых экранов. Начальники трех носовых и одной кормовой башен, старые сослуживцы, которым Адмирал доверял больше других, в почтительном молчании стояли к нему ближе всех. Субординация соблюдалась неукоснительно, и, пока Адмирал разговаривал сам с собой, никто не смел и слова вставить в его редкие монологи.
Серое утро занималось над океаном, в небо безнадежно задрались орудийные хоботы. У рулей застыли осоловевшие рулевые – их тоже не сменяли все это время, стараясь не допустить утечки информации. Пробили склянки, и Адмирал вновь принялся мерить шагами расстояние от рубки до ограждения мостика. Командиры кораблей откровенно позевывали, стоило только задумавшемуся старику повернуться к ним спиной. Вновь пробежался беззаботный тропический ливень. Все, следом за упрямым стариканом, перешли в рубку. Там, уткнувшись лбом в смотровой иллюминатор, Адмирал сопел, словно дряхлый, измотанный жизнью бульдог. В его бравых мозгах запечатлелось одно – Земли более не существует. Следовательно, вся эта громада металла и взрывчатки, все эти самолеты, сверхскоростные ракеты, легионы штабных, часовые у флагов, сигнальщики, рулевые, снующие сейчас внизу боцмана и салаги и, наконец, он сам уже никому не нужны. Материки растворились в пучине, столицу поглотили океанские волны. В президентском дворце отныне живут глубоководные рыбины, и некому доложить: «„Удар Кувалды“ приведен в действие, господин президент»… Нет ни целей, ни портов возвращения. Проститутки ушли на дно вместе с домами терпимости. Угроза небес все-таки свершилась. И, судя по всему, Армаде до скончания века придется болтаться в море, а в нем не будет ни одной отмели, ни единого островка, возле которого можно кинуть якорь. Что же касается атомных реакторов и запасов продовольствия – они гарантируют вечное плавание. От этой реальности можно было запросто сойти с ума!
* * *
На исходе третьих суток катастрофа, как данность, окончательно дошла до адмиральского сознания. Теперь, когда президента не существовало, следовало действовать самому.
– Соберите команды, – распорядился Адмирал. – Я выступлю с речью.
Главный Психолог, натура тонкая и нервная, не выдержал воцарившегося тотального напряжения и взял робкое слово:
– Осмелюсь доложить – ввиду чрезвычайной важности, речь должна быть исключительно продуманной. Иначе мы сведем с ума половину экипажей… Я не имею в виду кадровое офицерство. Но что касается людей гражданских, только что призванных на флот, существует опасность, что нервные особи просто не выдержат! Факт нашего одиночества слишком, я бы даже сказал, невероятен и страшен. К тому же многие имеют семьи. Если правда обрушится на них, как снег на голову, мне кажется…
Адмирал язвительно перебил:
– Разумеется, я не дурак!
– Я уже кое-что набросал, господин Адмирал, – продолжал бормотать Психолог, выступая вперед.
– Да. И что вы собираетесь предложить?
– Разрешите вслух?
– Читайте!
– Предлагаю начать обращение со слова «братья», – приободрился Психолог. – Прежде всего, надо упирать на то, что победа одержана. Америки не существует, следовательно, Армада выполнила задачу. Затем рекомендую осторожно намекнуть на то обстоятельство, что жертвы, понятно, велики. Нам пришлось пожертвовать самым дорогим, а именно всей нашей территорией с ее городами, правительственными органами и столь милыми нашим сердцам родственниками. Но тем не менее люди не должны терять надежды…
– Ближе к делу.
Психолог откашлялся и окончательно решился:
– Уважаемые члены суровой и преданной Родине команды! Братья! Да, да, с этих пор я могу назвать вас своими братьями, ибо свершилось то, ради чего сюда, в карибские воды послало нас Отечество – враг повержен! Я торжественно заявляю – ненавистной Америки, в которой сатана свил свое гнездо, не существует более! Справедливость восторжествовала, и победа, в которой не сомневалось наше руководство, осталась за нами! Нет более города великой блудницы и желтого дьявола! Новый Вавилон рухнул, башни его снесены. Отвратительное капище мировых торговцев, нуворишей, ростовщиков с их культом наживы и денег пало! И острием разящего меча явились мы, братья, мы, и никто другой! Об этом я, Адмирал Армады, торжественно заявляю вам и радуюсь этому событию вместе с вами… Но торжество далось дорогой ценой. И не могло быть иначе…
– С ума можно сойти, – шептались в офицерской толпе. – Отпустит старик нас, в конце концов, или нет? Невыносимо слушать ахинею.
Психолог заливался, как тетерев на току.
– Достаточно, – оборвал Адмирал. – Все ясно. Давайте сюда свои писульки. Команды построить. Динамики включить по всей Армаде. Все свободны!
Через считанные секунды лифты оказались битком забиты спускающейся с небес на палубу элитой. Командир «Юда» признался Главному штурману:
– Если старик позволит себе краснобайствовать перед всеми этими построенными во фронт скотами больше пяти минут, честное слово, я упаду в обморок.
К адмиральскому трапу один за другим подходили катера. Спускаясь по трапу, начальники пошатывались, рискуя свалиться в океан. Поливаемые проносившимся тропическим дождем, они уже не обращали внимания на свой жалкий вид и просто чудом не засыпали прямо на ходу. Стоило только катерам пристать к эсминцам и авианосцам и выгрузить начальство, засвистели дудки боцманматов. Топот ног заглушил остальные звуки. Трапы гудели от перенапряжения. Не успел прозрачный звук горна раствориться в воздухе, самый главный небожитель появился на командирском мостике линкора в парадном кителе с поблескивающими наградами. Стоящим внизу он казался белой мухой. Теперь тысячам непосвященных стало ясно – час «Икс» надвинулся и всемирный убой не за горами. Мичмана светились счастьем готовящегося самопожертвования. Никто, кроме тех, кто знал, в чем истинная суть обращения, не сомневался – приказ будет отдан. Все те же мичмана, поедая щенячьими, полными восторженных слез глазами мостик, готовились войти в историю. Громом прогремело по кораблям:
– Флаг и гюйс поднять.
Сразу же после этих торжественных слов, Адмирал недоверчиво постучал по микрофону – морское братство в тужурках и форменках замерло.
Адмирал внес в предоставленные Психологом бумаги свои коррективы. Речь была коротка и оглушительна, как залп «тридцатичетырехдюймовки».
– Камрады. Цели больше нет. Нам суждено вечно болтаться по Океану. Скорблю об ушедших под воду ваших матерях, женах и прочих родственниках. Распорядок на кораблях прежний. Напоминаю: суд действует по законам военного времени.
Психолог упал в обморок, но ряды даже не шелохнулись.
* * *
После этого блестящего, полного экспрессии выступления, командир «Сволочного» удалился в свою роскошную трехкомнатную каюту. Нажав кнопку шкафа, он получил тщательно выглаженную парадную форму и, надев ее, позвякивая и шурша аксельбантами и многочисленными медалями, при кортике и фуражке присел к столу, положив перед собой внушительный револьвер. С фотографии улыбалась ему его многочисленная семья; родственники специально запечатлели себя перед отплытием обреченного корабля. Теперь все они, включая дядюшек, тетушек, сестер, братьев и, наконец, его собственную жену с детьми, строго наблюдали за действиями капитана первого ранга. Тот не спеша докурил сигару, отдал честь семейству и пробормотал:
