- С ума сойти! – глаза блондинки округляются, - он что, совсем ненормальный? А ты ещё замуж за него собиралась!
- Решил отомстить напоследок. Такое узкое горлышко, мне бы в голову никогда не пришло, если б она вчера не разбилась! Я тогда всю квартиру перемыла, все углы, вообще не знала, что думать, проветриваю целыми днями, мёрзну, зима же была…
Раздаётся оглушительный взрыв, всё окутывают клубы чёрного дыма.
Дым постепенно рассеивается, и мы видим сквозь струи дождя грузовики с красными крестами, в которых сидят перебинтованные бойцы, и слышим истошный женский крик: «Люди!! Держите его! Это фашистский диверсант!» Кричит деревенская баба в ватнике, со всех сторон к ней сбегаются люди, окружая человека в клетчатом плаще с капюшоном.
- Да что вы, товарищи, я же свой, я диспетчер железнодорожного узла, иду на дежурство, - человек в плаще пытается убедить обступивший его народ.
- Это шпион! Парашютист! Я видела, как он приземлился! Хватайте его скорее, а то сбежит! – не унимается баба и двое мужиков заламывают руки человеку в плаще. Тот выкрикивает срывающимся от волнения голосом:
«Товарищи! Вы ошибаетесь!…Я могу показать документы!…Ну какой же я немец…»
- Ишь как по-нашему выучился, гад…- сощуривает глаза мужик в кепке.
- Чаво его слушать, пустить в расход, и все дела… - советует другой мужик.
- Бей его!! – кричит третий и кидает камень в голову пленённого. Тот обмякает на руках держащих его мужиков.
Народ бросается бить пленника, но тут раздаётся властный бас: «А ну-ка прекратить!»
- Вот так-то, чуть не убили меня, деточки… - рассказывает старичок
студентам, сидя на каком-то ящике. Студенты тоже расположились на ящиках вокруг него. Съёмка недавно закончилась. От площадки отъезжают грузовики, идёт погрузка техники, реквизита и т.п.
- А этот плащ злополучный импортный был, немецкий, в Ленинграде купленный, вот из-за него вся паника и началась. Если б не проезжал тогда мимо наш военный комендант, забили бы меня до смерти…
- А почему ваш фильм называется «Страх и любовь»? - спрашивает бледный молодой человек с серьгой.
- Так я же всё время влюблялся, деточка. Четырежды был ранен, два раза контужен, кругом бомбёжки, смерть, разрушения… а я всё равно постоянно влюблялся в хорошеньких девушек! Такая вот у меня особенность…
Негр Дмитрий и чукча Иван стоят неподалёку, рассматривая бумажку. «Василий Милорадов, директор» – вслух читает Дмитрий, вопросительно смотрит на Ивана. – Ну что, ты пойдёшь?
- Пусть твоя звонит.
- Я позвоню, но ты пойдёшь?
- Моя пойдёт.
Дмитрий начинает набирать номер.
Сцена 5. «Декорация мэтра». Павильон.
Съемочный павильон. Внутри декорации, изображающей интерьер русской усадьбы 19-го века, идёт приготовление к съёмке. Стол накрыт к чаю, в центре – начищенный до блеска самовар, всевозможная выпечка. Здесь царит спокойствие и уют, все члены съемочной группы работают слажено, без суеты, разговаривают вполголоса, чтобы не мешать мэтру. Мэтр (тоже в спокойной манере) репетирует сцену с известными актёрами, одетыми в старинные костюмы. (Все сцены, связанные с участием знаменитостей, будут уточняться после договорённости с ними).
Вася и полный парень Николай (тот самый, что вербовал студентов в Музее) беседуют возле окна, за которым рабочие укрепляют ветки деревьев. Вася жалуется на Филинского:
- Договорился ему насчёт катера, совершенно бесплатно, за благодарность в титрах, представляешь? Даже спасибо не сказал, морду скривил, какой-то он не красивый, говорит, не современный… – Вася очень точно копирует повадки Филинского, - А у нас даже на аренду моторной лодки денег нет! Потому что каждый день из него лезут новые идеи, а смета не резиновая. Прикинь, я только что снялся за сто баксов в эротической сцене, чтобы сэкономить бюджет…
- Да ты что?! – хихикает Николай, - эротика стоит денег …
- Да мы одетые и в темноте, а потом сразу появляется её муж, я кидаю нож ему в горло, - Вася показывает, как он это проделывал, - и убегаю. А потом в подвал спускается наш фотограф-маньяк и отрезает у трупа голову. Так маньяка сняли со второго дубля, а на мою сцену полдня убили! Феллини наделал сорок три дубля, то голова у него медленно входит в кадр, то некрасиво уходит. Нет, чтоб я ещё хоть раз помог гаду…
- Слушай, а этот твой Филинский, он же вроде детские фильмы снимал, про пионерский лагерь что-то…
- Да он лет двадцать уже ни хрена не снимал, а тут ему наконец предложили этот сериал про маньяка. Так он это говно теперь вылизывает, хочет прославиться на старости лет, не иначе…
У Васи звонит телефон и он отходит подальше, прикрывая рот рукой.
- Слушаю!… Да, я Василий Милорадов… Да, да, я понял, - на секунду задумывается, - давайте лучше завтра. В три часа, у самолёта. Сможете?… Знаете, где самолёт?… Отлично! Стойте там, я к вам подойду. – Вася прячет телефон, объясняет Николаю, - Твои протеже. Блин, достала эта реклама, кино надо делать.
- Чего ж ты к нам не пошёл? – удивляется тот.
- Да я свое кино хочу делать! Такой экшн неслабый со спецэффектами… Фантастический блокбастер, короче.
- А деньги?
- Надо искать. Вот с сериалом я зря завязался, такой геморрой… А Чехов вообще не моё, - он кивает в сторону мэтра, репетирующего у стола с актёрами. - На рекламе я хоть нормально зарабатываю.
- Это же Достоевский, - уточняет Николай.
- Да, всё равно, - Вася наблюдает за репетицией. В этот момент дама, вскочив, даёт мужчине пощёчину. – Ладно, я пошёл.
Сцена 6. «Старичок-2» Натура. Вечер. Лето.
Вечер. Лев Львович по-прежнему сидит на ящике в окружении студентов, никакого присутствия съёмочной группы уже не наблюдается.
- …А было это в Великих Луках, в самом начале войны, деточки. Город уже эвакуировали, а наш диспетчерский отдел ещё нет. И вот мы с одной милой девушкой выходим на ночное дежурство, и тут начинается бомбовый налёт на наш узел… Страшно было, взрывы сотрясают стены, связь уже полностью выведена из строя, рядом вдруг как грохнет – это разбомбили паровозное депо прямым попаданием… - несмотря на пугающую тему рассказа, старичок говорит мягко, обстоятельно, со спокойной улыбкой, его глаза далеко отсюда, они наполнены воспоминаниями. - А мы с этой девушкой друг другу симпатизировали, но, конечно, никаких поцелуев, ничего этого не было, очень скромная девушка, ну вот… а тут мы стали целовать друг друга, обнимать, ну и… всё такое, вы понимаете… я, кажется, даже предлагал ей руку и сердце и вдруг опять как грохнет! Нас засыпало штукатуркой и мы бросились к выходу, но только хотели выйти, как осколком разорвавшейся у входа бомбы девушке срезало правую ногу чуть ниже колена, вот так деточки… а она схватилась за край подола и стала прикрывать им обрубок ноги, и ещё воскликнула: «Господи, как стыдно-то!» Вот такая была девушка…
- Какой ужас вы рассказываете… - студентка с разноцветными волосами закуривает сигарету, – но эта девушка выжила?
- Погибла через секунду. Взрывом следующей бомбы нас понесло вверх вместе со зданием, а очнулся я уже в госпитале…
- Да, интересно… вас, наверное, в школы часто приглашают… – задумчиво произносит пожилой студент.
- Так ведь я теперь в Париже живу, деточка, сын у меня там, он этот фильм снимать и затеял. Ну, мне пора… - старичок, кряхтя, поднимается с ящика. – А ты, деточка, пойдём со мной, у меня для тебя роль есть, пойдём, я тебя с режиссёром познакомлю… - обращается он к симпатичной студентке, цепко берёт её под руку и увлекает за собой.
Та, опешив, семенит рядом, оглядывается на сокурсников и пожимает плечами. А старичок, уже приобняв девушку за талию, что-то нашёптывает ей на ухо…
***
Режиссер Женя выучился болтать в кадре, сейчас ему пудрят лицо и замазывают прыщики на лбу. С каждой съемкой в Жене всё явственней проступает нарциссизм, но это к лучшему – при монтаже будет меньше мороки. На горизонте даже замаячил возможный отдых – до конца июля съемки закончатся, за пару дней Рита отсмотрит имеющийся материал… хотя зачем ждать? Это и сейчас можно сделать, в свободное время. Не обязана, конечно, но раз уж обещала... А учитывая, что в последних фильмах половину времени займет Женина персона, вообще не надо париться, как-нибудь сам разберется. Крупный - средний. Кстати, пусть с последних съемок и начинает монтировать. А она пока съездит отдохнуть… С каждым годом всё трудней переживать зиму, к весне накапливается такая жуткая усталость. Несколько месяцев подряд небо без проблесков солнца. Ну, два-три проблеска. Хронический насморк и депрессивный синдром. А ведь раньше она любила зиму. Даже в самые лютые морозы ходила на каток… и вообще не была такой пессимисткой. Может, надо перенять старухин опыт и вырядиться во все красное? «Для усиления жизненных соков».
