— Отрадно слышать.
— Поэтому, осознавая лежащую на мне ответственность, я помещаю их в особый смысловой контекст. Показываю реакцию мистера Кокса с точки зрения интимных органов героини.
— Вы показываете, как он с улыбкой сообщает, что под юбкой у героини есть на что поглядеть.
— Вот-вот! — воскликнул Брюс. — Но заметьте, как он это сообщает! Не ахает: «Вот это да! Я тут копаюсь в интимных органах умирающей! Это ж полный улет! Обалдеть можно!» Он пожимает плечами и говорит: «Тут есть на что поглядеть». Ему это все не нужно. Он спокоен, безразличен… Просто такая у него работа. Как я сказал, для него это всего лишь работа, обыкновенная американская работа. И именно это я хочу донести до зрителя.
Профессор вздохнул. Его уже тошнило от кино. Наркотики, стрельба, интимные органы и бесконечные ругательства вгоняли Чэмберса в депрессивное состояние.
— Давайте посмотрим следующий эпизод, — сказал он устало и кивнул студенту, отвечавшему за проектор.
Киноаппарат зажужжал. Следующая сцена происходила в грязном придорожном баре. Полураздетая женщина танцевала под медленное кантри в исполнении музыкального автомата. У стойки бара сидели двое неприятных грубых дальнобойщиков и не сводили с нее хищных глаз.
«Ну, тут, — подумал Брюс, — у старой свиньи не будет возражений».
Мускулистый мужчина и его девушка по-прежнему лежали в номере мотеля. Программа «Кофе-тайм» давно закончилась, и теперь они смотрели фильмы на видео.
Женщина на экране танцевала под музыкальный автомат в придорожном баре.
— Милый, меня уже тошнит от телевизора, — сказала девушка.
— Помолчи, малыш, — ответил мужчина. — Я очень занят. Хочу кое-что проверить.
— Что ты хочешь проверить? Ничего ты не хочешь проверить! Просто смотришь глупые фильмы, которые видел уже сто раз. Давай лучше куда-нибудь сходим.
— Я занимаюсь планированием нашего спасения, дорогая, — мужчина был слегка раздражен. — Понятно? Потому что у меня теперь есть план. Ты же хочешь спастись, драгоценная?
— Конечно, хочу. Все хотят спастись.
— В таком случае заткнись, дорогая.
Он снова уставился на экран и прибавил звук. В номер полилось тягучее медленное кантри, мелодия, записанная кем-то тридцать лет назад и прозябавшая в неизвестности до самого последнего времени, когда она вдруг выбилась в хиты. Любая вещь со временем может обрести какую-то ценность, а бессильные потуги одного поколения — стать культовым китчем для другого.
Женщина продолжала танцевать. И какая женщина! Мечта дальнобойщика, волшебный сон ковбоя! Она была из белой бедноты, но выглядела как представительница белой бедноты, только что спустившаяся с Олимпа. От крашеных ногтей на босых ступнях до джинсовых шортиков, едва прикрывавших ее зад, простирались стройные загорелые ноги. Обнаженный бронзовый живот с совершенной чашечкой пупка волнообразно покачивался в такт музыке, выгодно контрастируя с короткой белой маечкой, которая, будь она хоть чуть-чуть короче, неизбежно выставила бы грудь женщины на всеобщее обозрение. Грудь, которая, похоже, не подозревала ни о существовании сэра Исаака Ньютона, ни об его абсурдной теории гравитации. Венчала всю эту красоту копна — нет, не копна, а грива невероятных золотых волос, обрамлявших точеное лицо с томными глазами и пухлыми губами. Эти пухлые влажные губы никогда до конца не смыкались и, как казалось, были готовы на все.
Есть детская игра, по правилам которой нужно танцем изобразить абстрактное понятие, например, голод или ветер. Женщина на экране изображала оргазм. Ее бедра, плечи и скользящие по полу босые ноги словно говорили о том, что этот танец в одиночестве среди бела дня в придорожной забегаловке является для нее верхом сексуального наслаждения. Иногда она даже запускала руку между ног и брала несколько быстрых аккордов на узкой полоске шортов ниже молнии.
Если это и не было публичной мастурбацией под музыку, то уж, во всяком случае, убедительно ее имитировало. Зрелище не укрылось от внимания двух увальней ковбойской наружности, которые сидели, привалившись к стойке бара и примостив пивные бутылки на свои пивные животы. Они, конечно, глазели на женщину, причем глазели с вожделением. Можно даже сказать, что при виде ее у обоих текли слюни. Челюсти у них отвисли, а джинсы в положенном месте вздыбились. Если бы не препятствие в виде необъятных животов, эти две части тела в конце концов непременно встретились бы.
— Уххх пффф, — сказал один из ковбоев.
— Ухххх, — согласился второй.
Несмотря на убогость их лексикона, было ясно, что обсуждаются прелести юной красавицы. Ей, видимо, польстило проявленное к ней внимание, и она начала потихоньку двигаться в их сторону. В переводе с телесного языка ее движения означали нечто вроде: «Если у кого-нибудь из вас, джентльмены, возникнет желание грубо мною овладеть, вы можете всецело на меня рассчитывать». Так, по крайней мере, интерпретировал ее поведение тот «джентльмен», что был побольше и пострашнее видом. Он высвободил табурет из объятий своего обширного зада, сплюнул на пол табачную жвачку и с довольным похрюкиванием направился к увлеченной танцем полуголой соблазнительнице.
Какой разительный контраст являли собой эти двое! Она была до боли прекрасной и соблазнительной живой куклой. Он — отвратительным чудовищем с бутылкой пива в руке, горою подбородков, напоминающих стопку жирных оладьев, и необъятным брюхом, которое, вероятно, не умещалось в пределах одного часового пояса. И если ее грудь игнорировала законы Ньютона, то его брюхо, видимо, излучало собственное гравитационное поле. Как бы там ни было, женщина, похоже, считала его привлекательным.
Все в ее поведении свидетельствовало о желании. Она надувала губы и, продолжая извиваться, льнула поближе к мужику. Его неуклюжие движения и похотливое похрюкиванье, казалось, возбуждали ее и толкали на еще большую откровенность. Она взяла у него из рук бутылку и, хотя пива там было только на дюйм, приложилась к ней. Мужик порядочно просидел с бутылкой, и оставалось только догадываться, сколько в ней пива, а сколько слюней. Но женщина жадно присосалась к горлышку, и ее сочные губы елозили по стеклу, словно говоря: «Вообще-то я предпочитаю делать это с пенисом толстого и уродливого дальнобойщика».
Женщина допила остатки пива, но не отставила бутылку, а принялась катать ее по животу, который, по-видимому, пылал так горячо, что его нужно было срочно остудить. Уняв жар тела, она перевернула бутылку горлышком вниз. Капля пены упала ей на пупок и сбежала за пояс шортов, привлекая внимание (как будто в этом была необходимость) к тому, что пуговица на них расстегнута и только молния не дает им свалиться.
— Уххх, — выдохнул толстяк.
Женщина поставила бутылку на музыкальный автомат и сократила до нуля расстояние между собой и потенциальным партнером. Она прижалась к нему всем телом, а ее бедра заходили из стороны в сторону. Толстяк решил, что нужно сделать ответный жест, и для знакомства похлопал красотку по заднице.
— Меня зовут Энджел, — прошептала она в его подбородки.
— Да мне плевать, как тебя зовут, — буркнул в ответ дальнобойщик. — Главное, чтоб ноги пошире раздвигала.
Он взял неверную ноту. Неизвестно, какие слова хотела услышать Энджел, но явно не эти. Не понравилось ей и то, что он усилил хватку.
— Эй, приятель, лапами полегче, — сказала она. — Мне сиськи нужны снаружи, а не под ребрами.
Толстяк не внял ее словам. Впившись огромными толстыми пальцами в мягкую плоть ее зада, он притянул Энджел еще ближе к себе.
— Танцуешь как шлюха, вот и получаешь как шлюха. Чего ты телишься? Приласкай дядю.
— Я лучше дохлую собаку в задницу поцелую, — решительно заявила Энджел.
Она протянула руку, схватила оставленную на музыкальном автомате пивную бутылку и с размаху опустила ее на макушку своего партнера. Бутылка разлетелась вдребезги. Этого должно было хватить, чтобы мужчина отвязался, но Энджел попался крепкий орешек. Он занес для удара свой чугунный кулак — и не успел, женщина опередила его. На барной стойке стоял тяжелый кувшин с пивом. Секунду спустя он оказался в руке у Энджел, и она стукнула им по толстой физиономии. Оглушенный ударом, дальнобойщик повалился на пол и растянулся в луже крови, пива и грязи. Его приятель начал стаскивать с табурета свое массивное тело. Энджел бросила кувшин и извлекла из крошечных шортов — что казалось чудом, поскольку места в них для этого не было — маленький короткоствольный пистолет.
— Сядь и не дергайся! — По-видимому, склонная к внезапным перепадам настроения, она направила пистолет на второго толстяка.
Тот, перепуганный насмерть, плюхнулся на табурет и больше не дергался.
Энджел тем временем обратилась к бывшему партнеру по танцам, который, так и не придя в себя, лежал на полу.
