— С женщинами?
— Ну, вот тебе возьми и вывернись весь наизнанку.
— А что ты хочешь в этом случае? Бабы — народ чуткий. Ты к ней охладел, она к тебе. Все взаимно в этом мире.
— А если и не было тепла.
— Как? Никогда? С самого начала?
— Видишь ли, я слишком много занимался. Сына увидел, когда тот ходить пошел. И все удивлялся, как он быстро вырос. Жена долго плакала. Сказала, что слишком меня жалела.
— Она работала?
— Конечно. Ребенок с нянькой рос. Меня не всегда узнавал, пугался, плакал. Не успевал при-
выкнуть. Я приходил с работы, он уже спал, возвращался, уже спал. Даже не виделись неделями.
— Вот тут твой промах. Сына ты сам упустил, сам виноват. И жаловаться не на кого. Жена может быть какой угодно, а ребенок ваш — общий!
— Теперь о чем говорить, все потеряно и, кажется, безвозвратно. Поверишь, у меня уже нет желания увидеть их. Все отошло и отболело, все забылось. А и было ли оно?
— Было и ушло! Но ведь искал их.
— Коротко и вяло, как ищут дальнюю родню. По принципу все было для отмазки. Я почему-то не надеялся, что разыщу их, или они откликнутся на мое письмо. Так оно и случилось. Кажется, о том никто не пожалел. Мы жили слишком по-разному, не любя и не уважая друг Друга.
— Ну, а как поженились, черт вас подери?
— Да тоже случайно. Я пришел на вечер. В институте устроили, свои. Тут свет погасили, словно в шутку. Все вокруг целоваться стали. Я тоже вздумал. Решил, если убежит, не искать, если останется — продолжить. Она не убежала. Я пошел провожать. Так было положено в то время. Стали встречаться иногда. А потом предложенье ей сделал. Никак не верил, что согласится. Но она даже обрадовалась. Видно, другого дурака не нашлось. Вскоре стали жить вместе. По сути, в моей жизни ничего не изменилось. Я завтракал, обедал и ужинал в столовой. Дома только чай пили вместе. Как она питалась— не знаю.
— А ты деньги на харчи давал?
— То как же. Она на них обулась и оделась. Как ела и на что, я уже не спрашивал и вскоре урезал сумму. Сказал, что тоже хочу выглядеть человеком. Она промолчала. Да и что могла ответить, разве я неправ. Все мои рубашки, носки, короче, вся одежда колом стояли. Я отнес все в химчистку. Сдавал. Других дома обстирывали. Может, потому у них были другие отношения. И по вечерам кормили, а не поили чаем.
— Ты ей говорил о том?
— А что толку? Эта баба хорошо устроилась и ни на что не сетовала. Если она кого- то нашла, сыскала благовидный повод для возмущения и поспешила покинуть. Я, как понимаешь, не побежал следом догнать и вернуть. Эта пташка сама знала, что делает. Уговаривать было бесполезно. Она сама работала в нашей системе, прекрасно все знала и если хотела бы, давно разыскала меня. Но, не для того убегала.
— А может она другого нашла? — предположил Иванов.
— Не исключено. Я и этот вариант обдумывал. Ведь за все четыре года она не подала на алименты, не запросила помощи и тщательно скрывала адрес. Я, в конце концов, все понял и перестал его искать. Сам себе задал вопрос: «Зачем?» И вскоре успокоился.
— Ну, а как без баб обходишься?
— Почему? Иногда и мне обламывается. Пусть редко, не с тою, с какою хотелось бы, но совсем на мели не сижу. Знаешь, как-то привезли ко мне свору шпаны. У всех сроки громадные. Я и спросил:
— За что влип?
— А мне длинный малец ответил:
— За песню посадили.
— За какую? — не поверил ему, а он спел:
Девок нету и не надо!
Мы без девок можем жить.
Черножопая горилла
Тоже может полюбить...
— Теперь это ко мне самому вполне относится.
За перегородкой кухни громко хохотала Варя. Ей понравилась частушка.
— И что ты сделал с тем пацаном?
— Пинком под жопу и выгнал с зоны. Я в его годы и похлеще знал и пел. Так что с того? Меня за это расстрелять надо было?
— А как от своих отбоярился?
— Сказал, что «деревню» бывший староста оговорил. К тому же подобное случалось. Мне поверили. И времена уже были скользкие. Никто не поверил бы, что этот малец всерьез крутит с какою-то негритянкой и работает на чужую разведку. Кстати, все пятеро работают и теперь на рыбацком судне, одной командой. Серьезными мужиками стали. Недавно виделся с ними. Все хорошими людьми выросли. Не искалечил им жизни и судьбы. Благодарили мужики. А ведь могло случиться иное. Эти с Колымой не познакомились. Помешал я им, не дал сломаться, выправил на лету.
— И часто у тебя такое случалось?
— Бывало, когда успевал и никто при этом не мешал. Оно ведь знаешь, оступиться любой может. Главное, вовремя заметить и помочь. Тогда и самому жить светлее станет и легче на душе.
— Выходит, умел ты помогать людям, когда хотел. А я думала, что только отстреливал! — встряла Варя в разговор.
— Случалось, что нельзя было оставлять в живых,— буркнул Игорь Павлович. И, подумав недолго, рассказал, словно вспомнив:
— Старика к нам на зону прислали. Совсем дряхлого черта. Его, окаянного, не знали, куда приспособить. Везде негодный по старости. Ну, что хотите, ведра воды поднять не мог. И все ж послали его на кухню посудомойщиком. Хорошо, что миски все железные были, зато стаканов кучу перебил. Заменили их на железные кружки. Так и они у него из рук летели. Ну, да суть не в том. Слабый он был, а ел за троих здоровых. А главная беда, до баб был охочим. И чем моложе бабенка, тем больше борзел этот таракан. Случалось, следом бегал за какою-нибудь поварихой. Та на одной ноге крутится, управляется с горяченными котлами и кастрюлями, а этот сверчок, улучив момент, то за сиську, то за жопу цапнет. И такую невинную рожу притом строил, словно вовсе не он шкодит, так случайно получилось, задел ненароком. Ну, поварихи долго молчали, что взять с мухомора, коль мозги посеял. Хотя обещали ему нашкондылять под горячую руку сковородкой по спине. Чтоб от радикулита разом вылечить. Ну, до серьезного не доходило,— рассмеялся Игорь Павлович, добавив:
— Умел вовремя отскакивать старый черт. Ну, а тут остался наедине с молодой девчонкой. Та посуду мыла после ужина, этот вокруг крутился как всегда. Вымытые стопки на запасной столик ставил на просушку. Так всегда делали. Но в этот раз подкрался к девке со спины и тяп ее меж ног, да как сдавил в кулак, саму в стенку вжал, дышать нечем стало. Ну и говорит ей:
— Сколько кружить тут буду? Пора и честь знать. Давай не кочевряжься. Не то живо расправлюсь. А у самого в руке нож. Им не то человека, свинью насквозь пропороть можно. Девка его оттолкнуть решила, он ножом замахнулся, руку ей от самого плеча рассадил. И наседает. А на кухне кроме них никого. Повара все ушли. И защитить некому. А у девки вся рука в крови. Одной не поборешься. Хорошо, что на то время водовоз пришел. Как увидел, все понял. Старика с кухни пинком вышиб, чтоб охладился. Девке руку золой засыпал, отвел в ее барак, а старому ввалил неслабо, тот до своей шконки еле дополз. Там зэки узнали, что стряслось. И на другой день на трассу сунули старого. А вскоре оказалось, что он за это сел. На Колыму за малолеток угодил. Одну, совсем малышку, до смерти засиловал. Извращенец был, старый барбос. Ему в своей деревне все равно жить не дали бы.
— У него старухи не было? — спросил Иванов.
— Была, да ушла от позора на старости лет. Наверное, свихнулся дуралей. Отец той девчушки, что померла от деда, на вилы хотел его насадить. Но люди решили Колымой наказать ишака. Ему целых десять лет дали, немало. А все прыть одолевала старого козла.
— Так что он домой живым вернулся? — удивилась Варя.
— Нет. Кто-то помог ему сдохнуть. Долбанули прямо по башке сзади, он и накрылся. В тот последний удар всю душу кто-то вложил. Даже глаза с орбит вылетели. И кровь из ушей хлынула. Но... Им никто не интересовался. И забыли вскоре. Но с тех пор никто на возраст не смотрел, помня того старика. Его даже похоронили по-собачьи. Без гроба, без могилы, закидали землей, руки вымыли и забыли гада,— сплюнул Бондарев зло.
— А кого еще на волю отпустил, спас от Колымы, расскажи,— попросила Варя.
— Такое было. Но лучше не вспоминать. За это самого за жопу взять могут и теперь. Не глядя, что годы прошли,— крутнул головой Игорь Павлович.
— Так ведь доброе дело сделал!
— Смотря, с какой стороны на это глянуть. Есть добро, какое лучше не делать. Коли Бог наказал Колымой, не стоит в те дела вмешиваться и ставить себя выше Господа. Наказание никому даром не дается. Богу все видней. И я после одного случая перестал помогать людям. Не все того достойны, не каждого надо выручать,— качал головой Бондарев, так и умолчав о том случае. А тут Варя встряла:
— Да разве только на зоне случается беда? Вон одна из баб на волю вышла. А за ночь до того половину баб на деньги тряхнула. Думала, не хватятся, не догонят, не найдут. Но куда там, припутали уже у ворот. Всю вывернули, все отняли и самой вломили, не скупясь. Ей на воле до самой смерти помниться будет. Не только свои, ее деньги взяли до копейки. Совсем нищей выкинули. Она белугой ревела, хотела нажиться дура, а потеряла все. Бабы не посмотрели, что домой уезжает, не простили подлость. Уж как она домой добралась — не знаю. Да и никто больше о ней не слышал. Не случилось у ней землячек. А и кто такой паскудой стал бы интересоваться. Ее охрана вырвала от баб из рук. Иначе живою не уехала б. Комком в автобус впихнули, всю в крови и в грязи,— говорила Варвара.
