«Игорь Тишин — это наш балабол и пустомеля, — вспомнил Данилов характеристику, данную Мариной. — Как врач ничего из себя не представляет, может дизентерию в терапевтическое отделение положить, но зато вечно всем недоволен, любит погундеть по любому вопросу, покачать права, выставить всех гадами, а себя белой лебедью… Презерватив ходячий, а не человек».
— …Объяснять дуракам, что они заблуждаются, бессмысленно, — продолжил заведующий отделением, — недаром говорится, что дурака учить — это как мертвого лечить. Не обращайте внимания, поговорят и перестанут.
— Да, это лучший выход, — согласился Данилов.
Объяснения только укрепят веру в то, что дело нечисто. Раз оправдывается, значит, виноват.
— Это, кстати говоря, не единственная версия, касающаяся причин, вызвавших ваш переезд в Монаково. — В глазах Олега Денисовича заплясали веселые искорки. — По второй версии у вас давний роман с Мариной Юрьевной из гинекологии, и дело идет к бракосочетанию. По третьей версии вы — подставное лицо, которому поручено организовать при больнице платную наркологическую клинику…
«Одна версия лучше другой! — восхитился Данилов. — Но почему только три версии? Как это еще никто не додумался объявить меня внебрачным сыном главного врача, которого любящий отец собирается сделать своим преемником? И почему именно наркологическую клинику, а не клинику пластической хирургии?»
— …я же склонен подозревать, что вышли у вас какие-то серьезные трения с московским департаментом здравоохранения, и пришлось искать работу за пределами Москвы. Самое простое объяснение чаще всего и оказывается верным.
— Примерно так оно и есть, — усмехнулся Данилов, думая о том, что простые объяснения хоть и верны, но малоинтересны и оттого людям не хочется в них верить…
Рабочий график Данилова получился ударно-трудоголическим. Суточное дежурство, восьмичасовой отдых, новое дежурство до девяти утра, затем работа в отделении до шестнадцати часов, затем отдых до следующего утра, и снова в том же ритме. Разумеется, неофициально, но Олег Денисович положил правую руку на лекарственный справочник и поклялся, что оплачено все отработанное будет, как положено, но только в виде премии.
— Пока не выйдет Цапникова, желательно бы вам не уходить на отдых домой, а оставаться в отделении, — попросил заведующий. — Для подстраховки, на всякий случай. Можете рассматривать мой кабинет как второй дом.
— Хорошо, — согласился Данилов. — Только нельзя ли мне получить субботу в полное свое распоряжение? Ко мне жена должна приехать, вещи кое-какие привезти, посмотреть, как я устроился… А до субботы и после можете уплотнить все, как вам будет угодно, хоть двое суток подряд ставьте.
— Двое суток подряд это сурово, — вздохнул Олег Денисович. — Но приходится, что поделать. И самое ужасное, что нет никакой перспективы на лучшее. Нет кадров! Была надежда на переселенцев из ближнего зарубежья, но они в Москву стремятся или хотя бы туда, где работать выгоднее — в областные центры, к примеру, в Тверь.
— А там выгоднее? — полюбопытствовал Данилов.
— Выгоднее. Туда даже не всех берут. В Твери, например, врачу не так легко устроиться на работу, как у нас. Можно, конечно, но придется поискать, походить, и это несмотря на то что там нет сельских надбавок, коэффициентов и таких возможностей для совмещения. Главный врач бомбардирует письмами тверской департамент здравоохранения, добиваясь усиления нашего и других отделений тверскими врачами, но все впустую. Никто из Твери не горит желанием работать у нас даже 2–3 месяца.
Мы находимся в глубокой жопе, и выберемся ли мы из нее — еще бабушка надвое сказала.
— Мое впечатление в целом совпадает с вашим, — признался Данилов, — но всегда хочется надеяться на лучшее.
На этом время разговоров закончилось, началась работа. Заведующий познакомил Данилова с доктором Дударем, атлетически сложенным блондином с хитровато-ироничным взглядом, и поручил его попечению реанимационное отделение, в котором из двенадцати коек было занято три.
Мониторами здесь были оснащены всего четыре койки. В Москве реанимационную койку без монитора нельзя было представить.
— Пока был сильный напряг, нас по полной не загружали, берегли, как могли, — прокомментировал Олег Денисович. — Но сейчас, с вашим появлением, мы расширимся до восьми коек, а когда поправится Цапникова, заработаем на полную мощность.
— Наталья Геннадьевна может и свалить. — Дударь, присутствовавший при разговоре, скептически улыбнулся. — Шестьдесят два года ей, как-никак в поликлинике можно те же самые деньги зарабатывать, что и у нас, но без ночных дежурств и в более спокойной обстановке.
— Не исключен и такой вариант, — погрустнел заведующий отделением. — Может, мне тоже в поликлинику свалить? Нет, лучше на «Скорую» — отбарабанил сутки, и отдыхай до следующей смены…
«А зря я проигнорировал вариант трудоустройства на местную „Скорую“, — подумал Данилов. — В таких-то условиях там, конечно, удобнее, там самая зверская нагрузка — сутки через сутки. И на две части разрываться не приходится — получил вызов, пока его не закроешь, нового тебе не дадут».
Но теперь уже было поздно пить «Боржоми». Даже если набраться нахальства и обратиться к главному врачу с просьбой о переводе на «Скорую», то вряд ли эта просьба будет удовлетворена. Скорее всего, Юрий Игоревич решит, что имеет дело с идиотом, у которого семь пятниц на неделе, и поспешит избавиться от столь «ценного» кадра. Да здесь и у «Скорой» должна быть своя специфика — длинные «концы» по колдобинам и бездорожью, а тут хоть под крышей работать, в тепле и уюте, не на семи ветрах. И как что должно сложиться, так оно и будет, непонятно только, для чего провидению понадобилось выживать его из Москвы? Для расширения кругозора? Или это такой контрастный душ, который поможет найти свое место в жизни, перестать метаться? Или намек, что пора перестать быть ершистым и колючим? Или просто обычный дурацкий случай, бессмысленный и беспощадный, как русский бунт? Гадать можно было до бесконечности…
В начале второго буфетчица Анна Васильевна привезла обед для сотрудников и сразу же отправилась на пищеблок за обедами для больных. Собственно говоря, всем лежавшим в реанимации обеды были не нужны: кто без сознания, кто после операции на желудке только сок пьет, да и тот разбавленный кипяченой водичкой, но это не означает, что обеды должны остаться невостребованными. Самой буфетчице лишняя еда всегда пригодится, это ее законный должностной хлеб.
Обед, как и говорила старшая сестра, оказался неплохим, если совсем начистоту, вполне сносным. Салат «оливье» по эконом-варианту (яйца, зеленый горошек, лук, майонез), борщ средней наваристости, но ароматный, две котлеты с гречневой кашей. Если бы не котлеты, в которых хлеб явно доминировал, то обед можно было бы считать хорошим. Данилов остался доволен. В отношении больничных поваров он никогда не обольщался, отлично понимая, что на этой работе малые праведные доходы должны непременно подкрепляться неправедными, иначе работать на пищеблоке нет никакого смысла, да и ожидать, что за тридцать два рубля тебе подадут шикарный ресторанный обед, было бы глупо. После обеда Данилов проставился двумя принесенными тортами, которые были радостно встречены и подчистую съедены.
Сразу после обеда Олега Денисовича вызвали на срочную операцию — «скорая помощь» привезла прободение язвы желудка. Олег Денисович разбудил Дударя, прикорнувшего на диване в его кабинете, отправил к больным, а Данилова забрал с собой, сказав:
— Познакомитесь с хирургами, а заодно и освоитесь в нашем оперблоке.
Роль сестры-анестезиста выполняла старшая сестра. Данилов уже успел заметить, что с заведующим отделением ее связывали не только рабочие, но и личные отношения. Видно это было по взглядам, по жестам, по выскользнувшему обращению «Олежка», да и когда между людьми есть что-то интимное, оно сразу же бросается в глаза.
Оперировал заведующий хирургическим отделением Крамсалов. Руками он действовал сноровисто, а языком еще быстрее, болтал без умолку, обсуждая больничные и городские новости, политику, футбол, состояние отечественной медицины, новинки кинопроката, грядущую зиму… Разве что экономики Китая не коснулся, да и то скорее всего потому, что времени не хватило. Данилов побыл на операции, затем вышел на ознакомительную экскурсию по оперблоку, удивился, что не увидел кабинета заведующего, и узнал у санитарки, что оперблоком по совместительству заведует Крамсалов, которому хватает и одного кабинета — в хирургическом отделении.
После операции заведующий отделением отпустил доктора Дударя домой, показаться на глаза жене и детям, чтобы не забывали, что у них есть отец и муж, а сам ушел подавить подушку в кабинете, сказав Данилову:
