В сумке было всего пять рублей и губная помада. И удар — она это чувствовала — неопасный для жизни. Так что, можно сказать, легко отделалась. Но Марина не замолкала. Стояла и кричала, плакала — и было в этом крике все: и предательство города, и предательство Рустама. И четкое понимание, что ничего уже нельзя изменить.
Марина решила уехать.
В Москву. К детям. Ее место — возле детей. Что ей сидеть возле женатого Рустама…
В Россию. В Москву, в Москву…
Настала минута прощания.
Рустам помогал собрать вещи, принес пустые коробки из-под марокканских апельсинов и моток бельевой веревки. Все-таки какая-то польза от него была.
Молча паковали книги, посуду. Рустам был деловит, но подавлен. Потом поднял голову и спросил:
— А как же я?
— Ты будешь жить с женой и воспитывать сына, — ответила Марина.
Он понял, что она все знает. Наивный человек, он до сих пор полагал, что Марина ему верит безоглядно.
Рустам опустил голову. Врать дальше он не хотел. Вернее, хотел, но в этом вранье уже не было никакого смысла.
— Что с твоим сыном? — спросила Марина.
— Врожденный порок сердца.
— Это опасно?
— До пятнадцати лет живут, — ответил Рустам.
— А сейчас ему сколько?
— Пять.
Значит, осталось еще десять. Одно дело — растить свое продолжение, а другое дело… Марине страшно было даже думать об этом. Она не хотела ставить себя на место Рустама даже в воображении. Бедный Рустам…
— Когда ты женился? — спросила Марина. — Когда к школе пришел? Когда плакал?
— Да…
— А почему не сказал?
— Я не мог. Ты прости…
Рустам заплакал, но иначе, чем всегда. Обычно он плакал, как ребенок, чтобы видели и сочувствовали и утешали. Это был плач-давление. А сейчас он плакал, как мужчина. Прятал лицо.
— Я тебя прощаю, — сказала Марина. Он заплатил судьбе сполна. Что уж теперь считаться…
Она обняла его за голову. От его волос пахло чем-то родным и благодатным. От них ушло общее будущее, но прошлое осталось и въелось в каждую клетку. Все-таки любовь, если она настоящая, остается в человеке навсегда. Как хроническая болезнь.
Марина собралась в Москву не с пустыми руками. Она сосредоточилась и выгодно продала квартиру соседям — за шесть тысяч долларов. Деньги по тем временам немереные. Если перевести на рубли — миллионы. Считай, миллионерша.
Марина все узнала: можно прописаться в квартире сына или дочери. Не временно, а постоянно. Имея постоянную прописку, можно устроиться работать по специальности. Учителей не хватает, поскольку никто не хочет работать за маленькие деньги. Но маленькие — тоже деньги. Марина умела виртуозно экономить. Она могла бы даже написать диссертацию на тему «Выживание индивида в современных условиях».
Предстоящая жизнь рисовалась так: Саша с женой, двое детей — Максим и Аля. И она — глава рода, на хозяйстве и воспитании детей. Молодые работают. Марина — держит дом. Все логично. Впереди — счастливая старость, ибо нет большего счастья, чем служить своим детям.
* * *
Поезд отходил через сорок минут. Пришлось взять целое купе, иначе не уместились бы узлы и коробки. Провожал Рустам. А кто же еще…
Марина позвонила в Москву с вокзала. Набрала код Москвы и номер Сашиного телефона.
— Алё, — раздался молодой плоский голос. Марина догадалась, что это жена Людка.
— Сашу можно? — закричала Марина.
Она не доверяла технике, а ей необходимо быть услышанной.
— Его нет. А кто это?
— Марина Ивановна. Его мама.
— Ну… — скучно отреагировала Людка. — И чего?
— Передайте Саше, что я еду. Пусть он меня встретит послезавтра в семь утра, поезд Баку — Москва, вагон четыре, место шестнадцать…
Марина ждала, что Людка возьмет карандаш и все запишет: время прибытия, номер вагона. Но Людка недовольно спросила:
— В гости, что ли?
— Почему в гости? Жить.
— К нам?
— А куда же еще? — удивилась Марина.
Людка оказалась тупая. Мать едет к сыну. Что тут долго разговаривать? Но Людка, видимо, считала по-другому: сначала надо спросить разрешения, а не ставить перед фактом.
Марина бросила трубку. Вернулась к вагону. Рустам держал Алечку за руку, поглядывал на часы.
— Иди, — сказала ему Марина. Забрала Алечкину руку в свою.
Марина не хотела дожидаться той минуты, когда поезд тронется и Рустам побежит рядом, задыхаясь, чтобы хоть на секунды отодвинуть расставание. Ей было его жаль.
Жалеть надо было себя — сорвалась с места, как осенний лист, ни кола ни двора, и как там ее встретят, да и встретят ли… Жалеть надо себя, но она жалела Рустама — своего третьего ребенка. Как он будет справляться с жизнью, бедный мальчик, у которого еще один бедный мальчик…
Слезы жгли глаза, но Марина стиснула зубы.
— Иди, Рустам… — приказала она. — Иди и не оборачивайся.
Рустам послушался, он привык ей подчиняться, и пошел не оборачиваясь. Он уходил в свою жизнь, где больше не было счастья, а только долг и страдания.
Марина не спала всю ночь. Жалость и упреки скребли душу, как наждачная бумага. И непонятно, встретит ее Саша или нет.
Саша подошел к вагону и привел друзей. И они ловко погрузили в машину «рафик» все ее узлы и коробки.
Алечка стояла возле машины, тепло закутанная. Марина боялась перемены климата.
— Мне снились лошадки, — сказала Алечка.
— Да? — отреагировал Саша. Ему не хотелось вникать. Марина поняла: поезд ночью вздрагивал, покачивался, и Алечке казалось, что она едет на лошадках.
Марина наклонилась и поцеловала свою дочку-внучку. Ей было жалко ее, стоящую в толпе среди чужих, равнодушных людей.
Начиналась московская жизнь.
Саша подавил яростное сопротивление жены, и Марина с Алей поселились в их двухкомнатной квартире, в районе Братеево. Братеево — название бывшей деревни. Марине казалось, что она попала не в Москву, а в город Шевченко с тоскливо одинаковыми блочными строениями.
Какой смысл жить в Москве, если обитаешь в Братеево? С таким же успехом можно жить в Тамбове или в Туле.
Снежана с мужем снимали комнату в Химках. Но даже туда Марина не попала, потому что ее не звали. Снежана с мужем сами приехали в гости, привезли торт и бутылку шампанского. Алечке — ничего.
Марина даже онемела от возмущения. Не видеть дочь четыре года и приехать с пустыми руками. Это что-то уж совсем непостижимое.
Отправляясь в Москву, Марина побаивалась, что Снежана заберет Алю. Но Снежане это и в голову не приходило. Она вся была в своем новом Олеге.
Новый Олег — с бородой и глазами как у Че Гевары. Но без беретки. Держался скромно.
Марина с места в карьер поинтересовалась квартирным вопросом и выяснила, что Олег со Снежаной снимают комнату в коммуналке.
— А где вы раньше жили? — спросила Марина у Олега.
— С родителями, — ответил Олег.
— Тоже в коммуналке?
— Нет. У нас трехкомнатная квартира.
— Вы там прописаны? — допрашивала Марина.
— Ну да…
— А почему вы не можете жить в одной из трех комнат? Разве лучше снимать? Выбрасывать деньги на ветер?
Снежана сжалась. Она видела, что мать ступила на тропу бизона и теперь будет переть, затаптывая всех и вся на своем пути.
— Я предпочитаю жить отдельно, — сдержанно ответил Олег. Он видел, что не нравится теще, и это его сковывало.
Марина догадалась, что родители Олега недовольны его браком на женщине с ребенком. Если прописать Снежану, то автоматом надо прописывать и Алю. Они не хотели чужого ребенка. Кому нужны чужие дети…
— Вы можете разменять жилплощадь, — подсказала Марина.
— Родители меняться не хотят. Они там привыкли. А судиться с ними я не буду.
— Почему? — Марина не видела другого выхода, кроме суда.
— Потому что это противоречит моим принципам. — Олег твердо посмотрел на тещу. — Родители уже старые, а я молодой. У меня профессия. Я все себе заработаю.
— Правильно, — одобрила Людка. — Поведение настоящего мужчины…
Для Людки было главным закончить дебаты и поднять рюмку. И залить глаза, тем более что на столе стояла классная закуска, приготовленная Мариной: паштет из печенки, три вида салатов, селедочка под шубой, а на горячее — утка в духовке, обмазанная медом. Запах по всему дому.
— За воссоединение семьи! — произнес Саша и метнул рюмку в рот.
Марина заметила, что он не пьет, а именно мечет — одну за другой. Научился. Еще Марина видела, что он заматерел, расширился в плечах, стал похож фигурой на Володьку, но выше ростом.
Семья накинулась на закуски. Максим ел не вилкой, как положено, а столовой ложкой, чтобы больше влезало.
Марина подвинула ему вилку и шлепнула по руке. Она не любила Максима за то, что он был похож на Людку. Копия. Те же мелкие глазки и воробьиный носик. Ей было стыдно сознаться даже себе самой, что она недолюбливает своего внука. Алю любила до самозабвения, а к Максиму — никакого чувства. Как к чужому. Людка это видела и обижалась: мало того что приперлась с ребенком и теперь в двух комнатах живут пять человек. Общежитие. И плюс к общежитию она не любит Максима и позволяет себе это не скрывать. Устанавливает свои порядки на чужой территории. И Людка, хозяйка дома, должна все это терпеть…
