— Да, и что потом?
— Ну а потом, потом я, хм, я сцапал ее. Ничего такого трудного тут не было — она к тому времени порядком подустала и… Я просто схватил ее и, знаете ли, потащил назад — так они говорили, она ведь все рассказала, как дело-то было, а я толком ничего не помню, потому как я тогда точно рехнулся, и мне все хотелось смеяться, такой я веселый был, понимаете. Прямо море по колено. Я чувствовал себя, как генерал или какой-нибудь там герой из фильма, когда все получается как надо, — будто я покорил страну или целый там континент, понимаете, ну и, само собой, я вовсе не хотел, чтоб кино тут и кончилось…
— Но вы не помните, как все произошло?
— Не знаю. Может, и помню. Только нет, пожалуй, нет, то есть… Вы ведь знаете, как оно бывает, когда человек не в себе…
— Вы же подписали признание.
— Угу, видно так. То есть я хотел немножко вроде бы им помочь. Я прикинул — все равно я у них в руках, да и потом я еще веселый был, никак не мог на землю опуститься, прямо море по колено, и так хорошо мне было. Вот я и подписал.
— А вам сказали, что вы имеете право пригласить адвоката?
— Угу, может, и сказали.
— Что вы имеете право советоваться с ним? Полиция вам это сказала?
— Право советоваться… Угу, я что-то такое слышал. Не знаю. Может, я тогда немножко испугался. Изо рта у меня шла кровь и текла прямо по шее.
— Потому что вас ударили?
— Пока на меня не надели наручники, я все пытался удрать. Вот тут кто-то и съездил мне по морде.
— Вам было больно?
— Нет, не-е. Я и не почувствовал. Только мокро стало, так что один полицейский в машине вытер мне рожу тряпкой, чтоб не измазаться. Сам не знаю, больно было или нет. Потом стало больно. Зуб зашатался, так что было чем занять руки в тюрьме — я его шатал-шатал и выдрал, чтобы не проглотить и не подавиться ночью. Потом все лицо у меня разнесло…
— Значит, вы не воспользовались своим правом посоветоваться с адвокатом?
— Не знаю. Наверно, нет. Раз они так говорят, значит, не воспользовался.
— А почему вы им не воспользовались?
— Не знаю.
— Вас заставили?
— Чего? Не знаю я… Я… хм… в голове у меня все смешалось, да и веселый я еще был…
— Может, вы сказали, что у вас нет денег на юриста?
— Хм… угу. В общем-то я так и сказал, угу. Сказал.
— Сказали?
— Вроде да.
— Значит, вы так сказали.
— Вроде сказал…
— Сказали, что не можете нанять адвоката.
— Угу.
— А они говорили вам, что вы в любом случае имеете право посоветоваться с юристом? Говорили, что, если вы некредитоспособны, вам дадут адвоката?
— Некредитоспособен?..
— Да, некредитоспособны. Если у вас нет денег на адвоката, вам его все равно дадут. Этого вам не объяснили?
— Это что такое-то? Не-кре!..
— Некредитоспособны. Это вам не объяснили, нет?
— Насчет чего?
— Что, если вы некредитоспособны, вам будет предоставлен адвокат.
— Некредитоспособны…
— Некредитоспособны. Они говорили такое слово? Вы его помните?
— Ну, хм… Много там всяких было слов… Я…
— А это слово — «некредитоспособны» — было сказано? Вам объяснили ваше положение?
— Какое положение? У меня вроде все смешалось, и такой я был возбужденный, и…
— А они молотили вас как хотели, да? Выбили вам зуб, разбили лицо… лицо у вас потом распухло… Вот вы и подписали признание, верно? После того как миссис Доннер выдвинула против вас обвинение, вы со всем согласились, подписали признание, чтобы помочь полиции и чтобы вас больше не били. Я думаю, иначе вы и не могли поступить при сложившихся обстоятельствах. А вы знаете, кто из полицейских вас ударил?
— Да все они били, все навалились на меня. Еще счастье, что не пристрелили. А я не боялся, ни черта не понимал, что меня чуть не ухлопали. Господи Иисусе. Только на другой день очухался — такой я был веселый. Зуб себе выдрал и даже не почувствовал. А потом черт знает как болело… Так что ничего я толком не помню.
— А доктор вас обследовал?
— Нет.
— Зубной врач?
— Да нет.
— Раскройте-ка рот… А куда девались зубы вот тут, сбоку? Что с ними случилось?
— Они — их у меня давно нет.
— А десна здесь незажившая.
— Угу, ну, в общем, не знаю… Какая она, говорите?
— Незажившая.
— Что ж, может, и незажившая, я не знаю. У меня десны иногда болят. Ни с того ни с сего кровь идет.
— А что произошло с вашими губами?
— Ударили меня по ним. Года два-три назад.
— Ваша мать говорила мне, что у вас то и дело случались неприятности в квартале, и, я вижу, вас арестовывали по разным поводам, а как насчет истории с девчонкой — была у вас неприятность с девчонкой?.. Вы когда-нибудь попадали в беду из-за девчонки?
— Какой девчонки?
— Ваша мать сказала, что была такая девчонка в вашем квартале.
— Угу.
— Что «угу»?
— Угу, была девчонка, была. Она мне ничего дурного не сделала. А вот отец ее хотел со мной поквитаться, да только сам попал в беду. Так что не знаю, я хочу сказать — все ведь обошлось. Она была… Не хотела она никаких неприятностей, это старик пытался поднять шум. И что это моей матери понадобилось говорить вам про такое старье? Это ведь черт его знает как давно было — прошлогодний снег.
— А вас не арестовывали за изнасилование, нет?
— Нет. Я же вам сказал — все только ее отец шумел, а потом ему пришлось уехать из города.
— А до этого вас уже дважды арестовывали, верно? И дважды выпускали на поруки? В тюрьме вы не сидели.
— Ну, это как посмотреть.
— А как вы смотрите?
— Меня ведь долго держали, пока выпустили, — все ждали суда… Ну, вы знаете — суда, или разбирательства, или как там оно называется. А потом судья все равно меня отпустил.
— И дожидались суда вы, значит, в тюрьме.
— Конечно, в тюрьме.
— А почему вы не могли найти себе поручителя?
— Мать сказала, что плевать она хотела на меня.
— Согласно протоколу вас дважды арестовывали за кражу. Вы признали себя виновным. А за оскорбление действием вас когда-нибудь привлекали к суду?
— …это когда задираешь кого? Ну, хм, этого не стали трогать. Защитник меня выгородил.
— Значит, вас дважды отпускали на поруки?
— Угу, тут все сработало как надо.
— В первый раз вас арестовали, когда вам было девятнадцать лет, верно?
— Если так написано, значит, так и есть.
— Это уже неплохо. Девятнадцать лет — это солидный возраст для первого преступления… И никаких тюремных заключений — просто освобождение на поруки. Теперь скажите мне правду: ваш отец действительно отсидел пять лет за вооруженное ограбление, так? А затем уехал из Детройта? Ваша мать с тысяча девятьсот пятьдесят девятого года и до настоящего времени живет на пособие, так? У вас четверо братьев и две сестры, причем двое детей все еще живут с вашей матерью, и у вашей сестры тоже есть ребенок? И вы живете не дома, а где-то поблизости? И вы помогаете матери деньгами, когда можете?
— Угу.
— Здесь сказано, что вы безработный. А вы когда-нибудь работали?
— Конечно, работал.
— Здесь это не написано. Что же у вас была за работа?
— То есть как это здесь не написано?
— Не знаю. Что же у вас была за работа?
— Послушайте, вы это сами сюда сейчас впишите, мистер Моррисси, потому как, конечно же, я работал… Вы меня прямо обижаете. Я работал по доставке товаров — время от времени, могу принести отзывы, чтобы подтвердить.
— Это всего лишь фотокопия вашей карточки из отдела социального обеспечения — я ничего не могу тут вписывать… А где вы работали?
— В магазине, который теперь закрылся.
— Кому он принадлежал?
— Не помню я точно имени.
— А сейчас, будучи двадцати трех лет от роду, вы сидите без работы?
— Ну, тут-то я уж ничего не могу поделать. Я… Мистер Моррисси, а вы сумеете меня выгородить?
— Мне вовсе не придется вас выгораживать.
— Да? Ну, эта женщина ужас как на меня зла. Она хочет прижать меня к ногтю.
— Пусть это вас не волнует.
— В полицейском участке она была прямо как сумасшедшая — так орала… Одежда у нее была вся разодрана. А я ничегошеньки не помню. И спереди она была вся в крови. Господи, не знаю, я, видно, рехнулся или что… Когда меня привели, она уже там сидела, ждала и, только взглянула на меня, тут же начала орать. Тут я понял, что мне крышка.
— Она может еще передумать, как следует подумает — и перерешит. Пусть это вас не волнует. Об этом волноваться буду я. Вообще вовсе ведь не обязательно, что женщина, которая вас опознала, это та самая, за которой вы гнались и которую настигли… Это же могла быть и другая женщина. Вы ведь толком не видели ее лица. Вы лишь знаете, что она была белая, а она скорей всего знает лишь, что на нее напал черный. Так что вовсе не придется вас выгораживать. Пусть это вас не волнует.
