Аласдер Грей - ЛАНАРК: Жизнь в четырех книгах

— Привет, Дункан. Ты что, уходишь? А я собираюсь готовить обед. Здесь тресковая икра. — Он указал на бумажный пакет, который держал под мышкой.

— Нет, мистер Драммонд, спасибо.

— Смотри, это презент от шеф-повара. Не своровал и не платил. Точно не будешь пробовать?

— Нет, спасибо. Если я к вам вернусь, то, боюсь, так навсегда и застряну.

Мистер Драммонд расхохотался и принялся набивать табаком короткую трубку.

— Ты ведь книгочей, верно?

— Да, я читаю книги.

— Я тоже не прочь почитать. Пытался приохотить к чтению Эйткена, да все напрасно. Ты знаешь, каким образом он сдал экзамен по английскому?

— Нет.

— Я прочитал книги, включенные в школьную программу. — Скотта, Джейн Остин и прочее, — а потом пересказал ему сюжеты. Со слуха он запоминает решительно все, а вот сам в жизни не прочитал до конца ни одной книги, разве что по искусству. Поэтому кругозор у него ограниченный, знает он мало и не питает сочувствия к ближнему своему. Успеха ему не видать. В отличие от тебя, Дункан.

— Хотелось бы надеяться, мистер Драммонд.

— Да-да, Дункан, ты непременно добьешься успеха.

Ободренный этим пророчеством, Toy быстро зашагал по склону холма в школу и в вестибюле встретился с Марджори. Он сухо ее поприветствовал, но она остановила его и с улыбкой спросила:

— Где ты был, Дункан?

— Спал.

— Пошли пить кофе?

Toy почувствовал себя свободным и счастливым. По дороге в столовую Марджори дала ему руку.

«Интересен этот мир», — подумалось Toy.

Toy взял с отцовской книжной полки «Британский географический справочник по Шотландии», изданный в 1875 году, и прочитал:

Монклендский канал — искусственная судоходная коммуникация, сооруженная между городом Глазго и округом Монкленд в Ланаркшире. Проект канала был выдвинут в 1769 году в качестве меры, которая обеспечила бы жителям Глазго бесперебойное обильное снабжение запасами угля. Городской муниципалитет немедленно заключил договор с прославленным Джеймсом Уаттом на обследование местности, заручился решением парламента о проведении работ и учредил акционерный фонд. Строительство канала началось в 1771 году. До начала строительных работ прилегающие земли были сравнительно изолированы, запасы полезных ископаемых считались непригодными для разработки, и местность оживлялась только раскиданными по ней домиками, крытыми тростником. Но с открытием судоходства по каналу внешний и внутренний облик округи преобразился словно по волшебству: ход перемен ускорило открытие близ Монкленда чугунолитейного завода. Закипела общественная деятельность, население стало возрастать тысячами жителей, были воздвигнуты величественные сооружения; земельная собственность, прежде считавшаяся убыточной и приносившая скудные доходы от земледелия и разведения сельскохозяйственных культур, превратилась в золотое дно, могущее обогатить многие последующие поколения.

План постройки железной дороги первоначально вызвал немалую тревогу со стороны владельцев канала, опасавшихся, что уровень перевозок по водному пути сведется к нулю. Эти опасения оказались необоснованными, однако побудили компанию уменьшить пошлины на две трети и ассигновать значительные суммы на улучшение условий транспортировки. В Блэкхилле были построены новые шлюзы, по своим характеристикам превосходящие все сооружения подобного рода в Великобритании. Они состоят из двух отдельных комплексов по четыре двойных шлюза в каждом, причем оба эти комплекса функционируют независимо друг от друга; стоимость строительства превысила 30000 фунтов. В 1846 году, когда Монклендский канал слился в один концерн с акционерной компанией канала Форт-энд-Клайд, покупная цена составила 3400 фунтов за акцию.

Судоходство по каналу прекратилось еще до рождения Toy. Из торговой артерии, протянутой в глубь страны, канал превратился в дикую тропу, по которой в сердце города проникали тростники, ивняк, лебеди и кулики. Toy озадачила фраза о воздвигнутых «величественных сооружениях». Единственным величественным сооружением, известным ему на восточной окраине города, был сам канал — произведение искусства длиной в десять миль, воздвигнутое из камня и дерева, земли и воды. Toy отправился делать эскизы в Блэкхиллские шлюзы.

Задача была нелегкой. Toy знал, каким образом две гигантские водные лестницы огибали холм, однако с какого-то одного уровня нельзя было увидеть остальные. Более того, мощь архитектуры нагляднее всего представала с основания, а ее размах — с верхушки; Toy же хотелось показать и то и другое с тем, чтобы глаза могли окинуть весь вид целиком с легкостью гимнаста, который взялся бы облазить шлюзы снизу доверху. Toy изобрел ракурс, изображающий шлюзы с нижней точки слева направо и с верхней точки — справа налево; он нарисовал их так, как видел бы их лежащий на боку великан глазами, разнесенными на сотню футов и скошенными под углом в 45 градусов. С помощью карт, фотографий, набросков и с опорой на память Toy почти что собрал свои любимые виды воедино, однако возникла новая проблема.

Toy намеревался населить холст фигурами людей, занятых обычными воскресными делами: ребятишки ловят плотву в банки; женщина подстригает живую изгородь вокруг дома старого начальника шлюза; пенсионер прогуливает собаку возле причала. Но шлюзы выглядели настолько внушительно, что Toy захотелось заключить в их рамки нечто более грандиозное. В последней книге Библии он читал о пророчествах и предостережениях, о войне и голоде, о наживе и смерти, об огненных телах, низринутых с неба на пагубу целым народам. Политическое содержание книги звучало столь же современно, что и в дни апостола Иоанна и Альбрехта Дюрера. Итоговое разделение людей на добрых и злых и вечная жизнь праведников в роскошном новом мире не убеждали, но чем это отличалось от обычных речей политиков в кризисные времена? Toy переменил полдень на сумерки и нарисовал высоко в небе, между луной и крышей своей начальной школы, черную стрелу. Стрела не могла низринуться с неба, но и толпы, над которыми она нависала, не могли спастись бегством. Толпы заполоняли причалы, мосты, толклись на возвышенностях, однако их смятенное бегство не сопровождалось жестокостями: матери прижимали к себе детей, отцы их обороняли, на открытых участках одинокие фигуры указывали на двери в склоне холма. Для должного изображения толпы Toy кардинально поменял ландшафт и уже почти закончил работу, как вдруг осознал новую необходимость. В этом громадном множестве были представлены только типы, а здесь на переднем плане нужна была фигура в натуральную величину — человек, чей растерянный взгляд был бы устремлен на зрителей картины в упор, заставляя их чувствовать себя частями этого множества.

Toy прервал работу: следовало обдумать, как заново перестроить всю композицию, чтобы новая фигура гармонировала с ней, а не была просто-напросто в нее втиснута. Преподаватель по рисунку, человек добросовестный, поинтересовался у Toy:

— Как долго ты еще будешь тянуть? В этом семестре ты ничего другого не сделал. Другие закончили уже по три-четыре картины.

— Моя по размеру гораздо больше, сэр.

— Верно, больше. До нелепости больше. Когда же ты ее закончишь?

— Быть может, на следующей неделе, мистер Уотт. Она выглядит почти готовой.

— Именно. Она выглядела почти готовой и три недели тому назад. Она выглядела готовой и двумя неделями раньше. И всякий раз ты внезапно закрашивал ее почти целиком и начинал писать собственно другую картину.

— У меня появлялись мысли, как ее улучшить.

— Вот именно. Если такие мысли снова у тебя появятся, выкинь их из головы. Я хочу, чтобы на следующей неделе картина была закончена.

Потупившись, Toy тихо проговорил:

— Я постараюсь закончить картину на следующей неделе, сэр, но если мне снова явится какая-нибудь хорошая мысль, я не обещаю, что выкину ее из головы. — Его вдруг обуяла веселость, и он едва сдерживал улыбку. — Если я это сделаю, Господь не пошлет мне новых.

Помолчав, мистер Уотт велел Toy показать ему папку с набросками и не спеша их пересмотрел.

— К чему все эти уродливые искажения?

— Я, возможно, утрировал некоторые формы с целью их подчеркнуть, но не думаете же вы, сэр, что вся моя работа к ним сводится?

Мистер Уотт, слегка нахмурившись, снова перебрал все эскизы и отложил в сторону карандашный набросок рук:

— Вот это мне нравится. Хорошо подмечено и старательно выписано.

Toy порылся в папке и вытащил рисунок женщины, изображенной в укороченной перспективе — с ног.

— Вам не кажется, что эта фигура прекрасна?

— Нет. Говоря откровенно, ты ее изуродовал — у тебя ее словно бы пытают.