Прийя Базил - Имбирь и мускат

— Вдовы моего возраста не должны влюбляться. Что скажут люди? Мама от стыда под землю провалится, — часто говорила она, оправдывая свой обман. Теперь Оскар понял: страх перед Сарниными упреками все еще мешал Найне открыть правду. И то, что они скоро поженятся, ничуть не уменьшит позора. Легко догадаться, что было у Найны на уме.

— Почему бы тебе не поговорить с Пьяри? — Оскар попытался подавить нетерпение в голосе, но Найна все-таки его услышала и отвернулась. За долю секунды Оскар вспомнил о колоссальной пропасти между ними, о разнице культур и жизненного опыта. Любовь может проложить мост через пропасть, хотя время от времени она зияет чернотой. Сначала Оскар пытался переманить любимую с другого берега, где Найна сидела в темной узкой лощине древних поверий и пагубных предрассудков. «Приди ко мне! — молил он. — Приди сюда, где горы мягко перетекают в море, а сверкающий горизонт сулит новые возможности. Сюда, где песок греет ноги и ветерок насвистывает песнь признания. Явись в мою беспечную страну». Найне же было сложно даже любоваться его внутренним миром, не то что жить в нем, хотя порой она все-таки шла на зов любви.

— Я же сказала: не хочу, чтобы они знати.

— При чем тут Пьяри? — Оскар обошел вокруг стола и сел рядом с Найной. — Она будет очень рада за тебя, я уверен. Даже поможет, если надо — например, сама сообщит о нас Караму и Сарне. Найна, подумай об этом.

— Нет. Прошу. Прошу! — Она взяла его за руку.

— О чем?

— Разве ты не понимаешь? Сбылась моя мечта. Почему я не могу насладиться ею, пока кто-нибудь все не испортит? Ты же знаешь, ничего не получится, если хоть один человек узнает.

Да, она боялась того, что подумают люди. Точнее, как дурная молва повлияет на ее жизнь. Найне была невыносима мысль о позоре, который постигнет ее вместе с радостью беременности.

— Почему не получится? Никто не встанет между нами. — Оскар ее поцеловал. — Я буду рядом, несмотря ни на что, и твои родные смирятся и привыкнут ко мне. Нужно дать им возможность порадоваться твоей новой жизни. Пока никто о ней не знает, ты, словно воришка, будешь красть у других свое счастье. Иногда обстоятельства вынуждают людей измениться. Если мы скажем правду, то все устроится. Если же что-то пойдет неладно, то мы по крайней мере будем уверены, что поступили правильно…

— А что может пойти неладно? — Она тревожно всмотрелась в его лицо. Морщинки ходили по его лбу, точно волны, движимые течением мыслей.

— Много чего. — Увидев страх в глазах Найны, он туг же сменил тактику. — Ничего плохого не произойдет, если мы будем вместе. Все наладится. Все будет просто прекрасно.

Зачем усложнять и без того нелегкое положение? Оскар обнял Найну. Почувствовав, как он расстроен, она ласково прошептала:

— Мы обязательно все им расскажем. После родов. Представляешь, как они удивятся?

Месяцы ожидания ребенка были самой счастливой порой их любви. Вновь став мужем и женой, они вместе строили планы и восхищались переменами, происходившими в Найне.

Казалось, у них впереди целая вечность. Они даже не проявляли отснятых фотографий: зачем торопиться и запечатлевать друг друга на бумаге, если они и так принадлежат друг другу?

Оскар с Найной придумывали, куда поедут летом, искали кварталы с хорошими школами и мечтали о переезде. Все это время Оскар был невольным соучастником извечного преступления истории: повторения. Он этого не замечал. А может, как и Найна, просто не хотел замечать. Оскар не видел чудовищной иронии происходящего: снова тайная связь, скрытая беременность, несчастный ребенок.

Разве Оскару следовало давить на Найну, чтобы она наконец вступила в схватку с внутренними демонами? Может быть. Однако старые привычки неохотно покидают обжитые места. Годы, проведенные в безучастном наблюдении, притупили его чувства: он до сих пор гораздо лучше слушал, чем спорил. Оскар считал, что все должно идти своим чередом. Полагал, будто делает Найну счастливой — вероятно, это было не так. Любовь, прошедшая сквозь призму отречения, — уже не чистый свет.

Позднее Оскар будет сокрушаться, что не помог Найне разорвать порочный круг. Это станет его горчайшим и вместе с тем пустым сожалением — ведь что бы тогда изменилось? Все и Ничего.

Карам сидел за столом вместе с Гуру, Мандипом и Сукхи, потягивая чудесный Сарнин чай и играя в карты. Как обычно, Гуру выигрывал. Он с отвращением поглядел на цветастую кружку с надписью «Лучшей бабушке на свете» — Сарна поставила ее на стол, чтобы Гуру складывал туда выигранные монеты. Он все еще не терпел железных денег и благодаря приличному счету в банке мог потакать своим прихотям, поэтому весь выигрыш сгребал в кружку.

В тот вечер Карам разозлил его тем, что играл на медь, а не на серебро.

— Да ну тебя! У меня нет столько серебра, — сказал Карам, когда Гуру возмутился. — И вообще, какая тебе разница, ты все равно не прикасаешься к монетам?

— Большая. У меня настроение портится от меди. — Его слова донеслись сквозь длинные белые усы. Гуру был одним из немногих сикхов в Лондоне, отказавшихся подравнивать какую-либо растительность на теле. — Ты же знал, что сегодня игра, почему не подготовился?

Карам заворчал, но все-таки достал из кармана несколько серебряных монет.

За то время, что они играли, Карам ни разу не поставил больше пяти пенсов, и два других брата, глядя на него, тоже осторожничали. Гуру было все равно. Он играл не ради выигрыша, в конце-то концов. Ему нравился хруст банкнот в руках, когда он делал ставку или брал реванш. Гуру любил карты, потому что они напоминали ему о собственной непостижимой удаче. И еще ему было приятно ощущать в воздухе легкую дрожь зависти.

— Бхраджи, я недавно слышал поразительную историю. — Мандип обратился к Гуру в напрасной надежде, что добрая байка отведет от него фортуну. Тот хмыкнул.

— По радио передавали, — продолжал Мандип. — В Индии живет сикх по имени Харпит Деви, водитель такси. Представляешь, он уже два года ездит задом наперед. Хочет побить рекорд вождения на задней передаче с высокой скоростью.

— Неужели? Поразительно, — ехидно пробурчал Гуру.

— Ох уж эти сикхи! Чего только не придумают, чтобы отличиться. — Карам поправил воротник шерстяной кофты.

— Нет, погодите, суть не в этом. Он разработал план, этот сикх. — Мандип перебрал свои карты.

— У него какая-то особая машина? — поинтересовался Сукхи.

— Нет, черт подери, такая же, как у всех, но он переставил механизмы, чтобы они работали наоборот. Деви садится нормально, а потом выкручивает шею, смотрит в заднее стекло и едет вперед! — Мандип изобразил, как это происходит.

— Находчивый малый, — невозмутимо ответил Гуру: он принял решение никогда и ничему не удивляться.

— Зачем? — спросил Карам.

— Если вы дадите мне договорить, я объясню. — Мандип положил карты на стол. — После аварии его машина перестала ездить нормально. Потом, как я понимаю, он увидел вождение под новым углом и решил сделать это своей философией. Теперь Деви все время твердит: «Можно преодолеть любые трудности, если посмотреть на них с обратной стороны».

— Звучит разумно, хотя едва ли от этой идеи есть какая-то польза. Не ко всякой ситуации она подойдет. — Карам поглядел на свою жалкую кучку монет.

— Я думаю, Деви прав, — не унимался Мандип.

— Ну и? Ты решил провернуть то же самое в своем такси? — спросил его Сукхи.

— А что, за такие фокусы люди будут платить больше. Вы же знаете, какие эти лондонцы. Решат, будто это модно, и тогда каждый захочет прокатиться, — сказал Карам, кладя на стол пять пенсов.

— Нет, просто мне понравилась его мысль. Иногда полезно обернуться и найти иной подход к чему-либо. Деви хочет доехать так до Пакистана и приложить свою «перевернутую» философию к отношениям между Индией и Пак…

— Правильно! — Гуру вдруг оживился. Его всегда волновала эта тема. — В таком случае я с ним согласен. Да, давайте вернемся назад, прямо в 1947-й, к разделению Индии. С тех пор все покатилось под откос.

— Сомневаюсь, что Деви это предлагает. — Мандип заглянул за плечо Сукхи, чтобы подсмотреть карты Гуру.

— Я бы на его месте предложил именно это. Пусть забудет о своей затее с вождением и попробует отменить дурацкую границу, которую проложили через Индию. — Гуру не на шутку завелся. Карам и Мандип переглянулись.

— Ну что ты, бхраджи, нельзя изменить историю, — сказал Мандип.

— Тогда не рассказывай мне про перевернутые философии! — Гуру бросил на стол десятифунтовую купюру.

— Ну, может, Карам найдет применение идеям Харпита Деви? — Мандип махнул рукой, признавая свое поражение. — Например, включит его в трактат о сикхизме, который дал ему учитель. Ты ведь все еще работаешь над ним, бхраджи?