— И она?..
— Будет лечить меня от депрессии… Слушайте, — вдруг вырвалось у Шварца, — какое же это паскудство, заявиться на похороны!.. Я говорю об этом треклятом горбуне…
Алекс широко раскрытыми глазами посмотрел на Шварца:
— Так этот ненормальный тип и есть тот самый горбун? То-то я подумал, что это за козлы лезут из машины…
— А ты откуда знаешь про горбуна? — спросил Шварц у Алекса.
— От него, — Алекс показал на меня.
— А ты откуда?
— От верблюда… — ответил я и показал на Алекса.
Сёма в изумлении закрутил головой.
Пришлось рассказать Шварцу, как я побывал в гостях у страшного горбуна.
— Ну все, теперь мне хана… — застонал Шварц. — Этот ублюдок точно прибьет меня: он видел нас вместе…
— Не бойся, — сказал я, — он уже никогда не тронет ни тебя, ни меня…
Мой уверенный тон немного успокоил Шварца. Видимо, он вспомнил, что я — апробированный обладатель уникального дара…
Откуда у меня взялся этот уверенный тон?..
— Как представлю себе, — вздохнул Алекс, — каково сейчас Юрку там, в
темноте, под заколоченной крышкой… Так мороз по коже и подирает… до самых яиц.
— К твоему сведению, Юрку сейчас на все это наплевать… — сказал я.
— Интересно, где сейчас настоящий Юрок? — задумался Шварц.
— Что ты имеешь в виду?
— Так… Ведь то, что сейчас было предано земле, лишь оболочка, а душа…
— Вы что, сговорились, идиоты?!
На маленькой площади перед кладбищем философ из народа продолжал без особого успеха торговать астрами. Невдалеке от него стоял уже знакомый черный автомобиль, и из выхлопной трубы его поднималась вверх пушистая струйка белого дыма.
От машины отделился водитель и, держа фуражку в левой руке, быстрым шагом направился к нам.
— Господин Трубачев просит вас пожаловать в салон, — сказал он вежливо, обращаясь ко мне.
Я пожал плечами.
— Как видите, я не один…
— Господин Трубачев просит и ваших друзей…
Сёма сделал шаг назад.
— Ну уж нет! Передайте вашему хозяину, что Шварц, к сожалению, внезапно занемог и не сможет принять его любезного приглашения. Ребята, — замороженным голосом сказал Шварц, — я поехал к Саре, в милицию…
— В этот трудный для всех нас день, — твердо сказал Алекс, беря Шварца под руку, — мы должны держаться вместе.
Короче, втиснулись мы в салон автомашины, оказавшись за столиком, на котором стояли стаканы с виски.
Рядом с горбуном сидел некий худощавый субъект, верхнюю часть лица которого скрывала широкополая шляпа. Просматривался только кончик острого носа и миниатюрный квадратный подбородок.
— Поскольку здесь все свои, то я секретничать не намерен, — начал горбун, — предлагаю всем вам сотрудничество, и вот вам моя рука.
— Все никак не угомонитесь, — миролюбивым тоном сказал я. Надо допить виски, пока он треплется, подумал я.
— Мне всегда казалось, — продолжал горбун, не поворотив головы в мою сторону, — что все происходящее в мире исполнено глубочайшего смысла: рождение, любовь, слава, богатство, войны, землетрясения, научные открытия… Даже смерть, наконец. А сегодня понял, что ошибался. Нет никакого смысла ни в чем! Все мы помрем! Все, все, все! Так не лучше ли, пока мы живы, хоть что-нибудь совместно сотворить… Что-нибудь этакое!
— Да, — просипел неизвестный, — было бы недурно пошевелить спящее российское общество, пощекотать его, так сказать, за ребра.
— Вот именно, — подхватил горбун, — за ребра! Надо подпустить чего-нибудь остренького, жгуче-перченого, а то как-то всё пресно стало… Кстати, господа, я не представил вам моего друга…
Незнакомец приподнял шляпу.
— Исфаил Бак.
Я увидел напудренное лицо аскета, обрамленное черными кудрями. Лицо опереточного злодея. Значит, этот пройдоха не плод воображения сумасшедшего горбуна, а вполне реальный человек. Я пристально взглянул на Бака или как там его.
— Мои дети, — представил нам Трубачев Марго и Виталика. Алекс со странной улыбкой смотрел на новых знакомых и потягивал виски.
Шварц сидел с закрытыми глазами.
Марго рассматривала свои ногти, а Виталик тосковал, изредка бросая осторожные взгляды то на меня, то на своего папашу.
— Я почтил своим присутствием церемонию похорон, — сказал аскет, — чтобы убедиться в реальности смерти вашего друга.
— Убедились? — спросил я.
— Да, — Бак посмотрел на меня. Не скажу, что его взгляд мне понравился.
— А как вас по батюшке? По отчеству, то есть? — спросил Алекс, обращаясь к Баку.
— По отчеству?.. — переспросил тот. Бак, казалось, был озадачен. — По отчеству, по отчеству… — он пожал плечами. — Зовите меня просто Баком. Господином Баком…
— Кстати, — влез в разговор горбун, — это Исфаил вашего друга… как бы это помягче сказать, отправил к праотцам. Я же предупреждал вас, господин Бахметьев, что не потерплю этого бумагомараку, который портил мне всю музыку… Моя империя была в опасности. Теперь, благодаря Баку, — горбун прижал руку к груди и возвел очи к потолку салона, — мои девочки опять могут включиться в творческий процесс.
— А почему они не могли сделать этого раньше?
— Я же вам говорил, их писанину — спасибо вашему покойному приятелю — перестали читать… А теперь они как с цепи сорвались! Вместе с командой негров пишут по роману в неделю. Так и катают, так и катают… Просто удержу нет!
— И каким же это образом удалось убить Короля? — спросил Алекс.
— А он, — горбун зевнул и без всякого почтения ткнул в Бака пальцем, — он его сглазил…
— Но сделал я это с большим трудом… — пробурчал Бак.
— Да, это точно, не сразу получилось, представьте, ему что-то мешало. Или кто-то… э-э-э, мешал… И я не без оснований подозреваю вас, — и Трубачев на этот раз ткнул пальцем в меня.
— И вот мне пришла в голову мысль, — с жаром продолжал он, — объединить наши усилия… Если вы, господин Бахметьев, вместе в Баком… Ах, какой бы замечательный получился союз! Непобедимый союз! А я бы направлял вас. Вы нуждаетесь в руководстве, как все дилетанты…
— Я согласен, — вдруг вырвалось у меня.
На некоторое время воцарилось молчание. Странно, но машина все еще стояла на месте, а не летела, набрав скорость, куда-нибудь к черту…
Мне кажется, мое неожиданное согласие удивило всех. В том числе и меня самого.
Было слышно, как липовый горбун сделал глотательное движение.
Исфаил Бак бросил на меня быстрый взгляд.
— По рукам! — наконец произнес Трубачев.
Мы, Алекс, Шварц и я, медленно шли по Покровскому бульвару. На поминки мы не поехали, решив помянуть друга в узком кругу.
Под ногами шуршала листва. В воздухе носились запахи хвои и черных роз. Хотя никакой хвои, ни тем более роз поблизости не было и в помине…
— Вот мы и остались одни, — сказал Алекс. И горько заплакал…
Шварц подумал, подумал и… тоже… попытался заплакать. Но нет, не удалось ему, как он ни пыжился, выжать из себя хотя бы слезинку. Для этого он слишком любил себя.
Этого уникума ничем не проймешь. Разве что если поднести ему прямо под нос свежеразрезанную луковицу.
Я же заплакал позже, уже вечером или даже ночью. В пьяном дыму, обнимая некое небесное создание, от которого исходил невероятно приторный запах малиновых леденцов, я громко, судорожно, неукродержимо (сленг Юрка) зарыдал, давая волю слезам, которые невесть что означали… То ли это была дань печали по умершему наконец-то Юрку, то ли скорбь по самому себе…
Гужевались (опять сленг Юрка) мы в моей квартире, решив в этот день не расставаться.
Мы пили уже часа два, когда припожаловал — без уведомления — Бова. С ним прибыла женская команда в составе восьми (!) чрезвычайно похожих друг на друга девиц, которые вели себя подчеркнуто сдержано до того момента, пока им не подал знак Бова. И тогда они показали класс…
Я был, вероятно, в состоянии легкой прострации, иначе как можно объяснить мое безразличие при появлении Бовы и его шлюх на импровизированных поминках?
Я видел лишь, что некоторое недовольство поначалу проявил Алекс, которому показалось странным превращение вечера скорби в бардак.
