В открытой его ладони засверкали разноцветные граненые стекляшки — бирюзовые, изумрудные, рубиновые. Блеск их не был еще чистым, он пробивался сквозь налипшую муть, но каждый камушек горел живыми внутренними искрами. Словно обжегшись, швырнул он разноцветные угольки обратно в воду, отпрянул и огляделся. Слух его неимоверно обострился, он расслышал чьи-то далекие шаркающие шаги, трепет тополиной листвы, приглушенный разговор в соседнем дворе, дальний звон трамвая…
И тогда он бросился к дверям, торопливо накинул крючок.
Сердце его билось взволнованно и тревожно.
Родионову никогда не приходилось видеть драгоценных камней, вернее, видеть-то он их видел, как и всякий человек, побывавший хоть однажды в ювелирном магазине, но смотрел он на них всегда незаинтересованно, мельком, скользящим рассеянным взглядом. Вряд ли смог бы он на глазок отличить бриллиант от хрусталя… И все-таки теперь он почему-то ни мгновения не сомневался — эти камни были самые что ни на есть настоящие!
Ему стало страшно, но и сам страх этот был чем-то приятен, отрадно тревожил сердце еще неопределившимися, но как бы уже воплотившимися в реальность мечтами.
И вдруг стали высвечиваться новым светом многие неясные события, произошедшие с ним в последнее время, собираться воедино, выстраиваться в некую единую систему. И давний звонок на даче у Ирины, и появление Ольги, и грозные предостережения о том, что вокруг него что-то сгущается…
Прошелестели в коридоре чьи-то утренние шаги.
Родионов принялся энергично орудовать руками, промывать драгоценные камни и складывать их на расстеленную футболку. Связал два плотных узелка, отнес в комнату. Один сунул под диван, другой в ящик письменного стола… Затем очистил стекла аквариума, вытащил его в коридор, установил на прежнем месте, наполнил водой и выпустил туда жабу. Направился в свою комнату…
— Доброе утро, Павел, — услышал он за спиной голос полковника.
— А, Кузьма Захарьевич! — смущенно улыбнулся он. — Доброе утро! Входите…
— Ого! — одобрительно крякнул полковник, оценивая образцовый порядок, царивший в комнате. — Начинаем новую жизнь? Я, Павел, не хотел бы читать вам нравоучения, но…
— Но! — перебил Родионов, приняв внезапное решение. — Тут, Кузьма Захарьевич, такие дела! Такие, доложу я вам дела, просто голова кругом… Я, Кузьма Захарьевич, кажется, нашел клад! Вернее, не кажется, а в самом деле… Я теперь многое понял, хотя и не до конца… Вот что…
— Ну и где же ваш клад? — серьезно спросил полковник, оглядывая комнату.
Пашка сунул руку под диван и вытащил мокрый узел. Бросил его на стол. Клацнуло увесисто, полнозвучно…
— Заприте дверь, — приказал Кузьма Захарьевич.
Пашка запер дверь, подошел к столу и развязал футболку. Комната озарилась, как волшебный грот…
— М-да, — задумчиво сказал полковник, перебирая разноцветные стекла. — Стало быть, в аквариуме…
— Так точно! — доложил Павел. — Я давно чуял… Как прохожу мимо, так тяга какая-то, — соврал он, сам уже веря в эту «тягу». — Интуиция, знаете…
— У меня, между прочим, тоже возникала мысль, — по-прежнему задумчиво проговорил Кузьма Захарьевич. — Давно хотелось мне запустить туда руку… Но знаете, две вещи смущали. Во-первых, слишком просто для клада, а во-вторых, вы не поверите, но жаба эта отвращала… Неужели на эту жабу и был у старухи дьявольский расчет?
— Я тоже жабы побаивался, — признался Родионов. — Подойдешь бывало, поглядишь… Нет, думаешь, потом как-нибудь, не сейчас… А ночью встал, чувство вины… Преодолел себя, и вот вам, пожалуйста…
— Надеюсь, вы не собираетесь нести это… сдавать государству…
— Еще бы! Козленкам этим… Абрамовичам…
— Правильно, — сказал полковник. — Дело следует хорошенько обмозговать…
— Кузьма Захарьевич! — голос Родионова стал почти умоляющим. — Может, вы… Я человек ненадежный. Пусть это у вас пока похранится. А потом — пополам…
— Ну пополам, не пополам… — смутился полковник.
— Пополам! — твердо решил Родионов.
— Хорошо, — сказал полковник. — Я это унесу пока. Действительно… Но, заклинаю вас, никаких самостоятельных шагов, ладно?
— Так точно! — воскликнул Павел, почувствовав вдруг душевное облегчение. — Знаете, радостно найти клад, но, честно вам скажу, радость эта какая-то жутковатая… Тягостная…
— Вот и хорошо, — полковник свернул узелок и спрятал в карман старых галифе.
Через час позвонил Грише Белому и отвез ему один камень. На пробу.
— За деньгами, если дело стоящее, зайди после обеда, — сказал Гриша, едва взглянув на сверкающий камешек.
После обеда в приемной у Гриши встретили его два охранника в тесных штатских пиджаках, которые при его появлении сделали попытку подняться навстречу, но только чуть подались вперед, дернув одновременно головами на негнущихся коротких шеях и застыли, склонив свои лбы, приняв позы насупленных быков.
Холодная молчаливая Риточка, не взглянув на Родионова, провела его в кабинет и неслышно удалилась, плотно прикрыв за собою дверь. Глухо проворчал запираемый за спиной дверной замок.
Навстречу Родионову поднялся Гриша Белый. Лицо его было хмуро и неприветливо, две жестких складки залегли в углах рта. Белый пристально посмотрел Пашке в глаза.
— Паша, — сказал он тихо и очень серьезно, — если у тебя есть еще что-нибудь такое, то хранить это дома нельзя. Хочешь, мы сейчас возьмем хлопцев и…
— Нет, Гриша. Ничего такого у меня больше нет, — сказал Родионов. — Да и этот, ты же знаешь, я подобрал случайно…
— Нету! — куда-то в угол сказал Гриша Белый и только теперь Пашка заметил сидящего на угловой кушетке еще одного человека, совершенно ему незнакомого. Человек был укутан в темно-серый плащ с поднятым воротником, лицо его казалось обсыпанным мукою, настолько оно было неестественно бледно и безжизненно. Человек этот молча кивнул, блестнули очки с кромешно темными стеклами.
— Ты уверен, Паша? — переспросил Гриша. — Это крайне важно…
— Что ж ты думаешь, я старуху-процентщицу зарезал? Или двенадцать стульев нашел? Или…
— Не темни. Дело в том, Пашка, что камень именной… У него есть собственное имя. А толковые и ученые люди говорят так, — тут Гриша Белый снова глянул в угол и снова оттуда утвердительно блестнули очки, — так вот, толковые и очень ученые люди говорят, что он не должен быть один. Что их когда-то сразу после революции взяли целой кучей. И почти у всякого из них было собственное имя. И все эти годы, все эти семьдесят лет, их так и искали целым списком. И поверь мне, Родионов (никогда прежде Гришка не называл его Родионовым!), — этот список, все эти имена назубок знает едва ли не каждый уважающий себя ювелир. Но самое для нас с тобой неприятное, Паша…
Белый подошел к столу, налил из бутылки стакан минеральной воды и выпил залпом, кивком предложил Родионову, но тот отрицательно покачал головой.
— Самое для нас с тобой неприятное во всей этой истории, — продолжил Гриша, — это то, что мы с тобой засветились. Ты меня, что называется, подставил со своей находочкой. Я сунулся, как обычно, ни о чем не подозревая таком, и на тебе, влип как муха… Образно говоря, Паша, теперь рядом с мертвыми именами этих чертовых камней стоят наши с тобой живые… пока еще живые имена. Ты сказал, что нашел его на Арбате. Эх, Паша, Паша… — Белый укоризненно покачал головой и причмокнул. — Нашел на Арбате… Вот послушай-ка эти имена, — Гриша открыл записную книжку и стал читать: — Штернсапфир «Схимник», красный бриллиант «Златоуст», синий бриллиант «Патриарх», александрит «Цесаревич», рубин-оникс «Светлейший», жемчужины-парагоны… Изумруд «Андрей Первозванный»… И это только самые главные, Паша. Тут по мелочи еще много чего… А то, что ты мне принес, называется, к твоему сведению, так: «бесцветный бриллиант «Князь Потемкин»… Нашел на Арбате…
Он поглядел на бледнолицего в углу, тот безнадежно развел руками.
— Ладно, Гриша, — сказал Родионов, — ты, в общем-то, прав, как всегда. Я нашел их всем скопом, сразу. И знаешь где? Не поверишь. В старом дрянном аквариуме старухи Розенгольц…
Человек в темных очках ударил себя кулаками по коленям, вскочил с места и еще раз хлопнул себя ладонью по лбу:
— Федорыч! — вскричал он. — Черт меня дери! Ну как же я сразу… Разрази меня гром!
— Куда же ты, скотина, смотрел? — зло сказал ему Гриша. — Профессионал хренов.
— У меня что, время было?! — огрызнулся бледнолицый. — Контора на пятки наседала. Спасибо, успели основные пункты проверить… Потом мудак этот вперся со шкурами своими. А контора, кстати, тоже облажалась. Они там под полом все изрыли, как землееды…
— Но тут же дураку понятно, что в аквариуме…
