— Едешь в командировку? — осторожно спросила она, даже не пытаясь выяснить, куда, зачем и, главное, с кем он отправляется.
— В общем-то, да, — каким-то странным голосом ответил Гарри. — Решил совместить приятное с полезным.
— Что ж, это хорошо.
— Съезжу на несколько дней на Багамы. В кухне повисла тишина.
— Вот как… — наконец выговорила Конни.
— Надеюсь, ты не возражаешь? Ты ведь не считаешь, что это место принадлежит только нам с тобой? — Она не ответила. Молча подошла к духовке и вынула оттуда горячий пирог с беконом. — Тем более что ты остаешься не одна, а со всеми своими деньгами, своими акциями, своими наручниками, приготовленными для меня, своей долей во всем на свете; думаю, тебя все это утешит в мое отсутствие. — Злость мешала ему говорить.
Всего несколько лет назад он плакал, положив голову ей на колени, благодарил ее и твердил, что не заслуживает такой жены, клялся, что теперь она забудет про одиночество. А теперь стоял перед ней с побелевшими от ярости губами и выплевывал злые слова. Только потому, что Конни хочет обезопасить свои деньги. А ведь один раз эта ее тактика уже спасла их!
— Ты знаешь, что это всего лишь формальность, — сказала Конни.
Его лицо исказила издевательская ухмылка.
— Вот и моя поездка — это тоже чистая формальность, — выплюнул Гарри и пошел собирать вещи.
Конни поняла, что в этот вечер он уедет к Шивон, а завтра они вместе отправятся на Багамы. Она села за стол и принялась за ужин. Она привыкла ужинать в одиночестве. Стоял летний вечер. Конни слышала пение птиц в саду, приглушенные звуки машин, проезжавших по улице позади их дома. Стоит ей захотеть, и она может отправиться хоть в дюжину мест.
А ей хотелось бы встретиться с Джэко, сходить с ним в кино. Но сначала постоять на улице О'Коннел перед афишей и поспорить о том, какой выбрать фильм. Но об этом нечего было и мечтать. Он был прав, у них не осталось ничего общего. То-то будет картина: она приезжает на своем БМВ в рабочий район, где он живет, останавливает машину у дома и громко сигналит, вызывая его на улицу! Глупо думать о том, что все могло сложиться иначе, и сожалеть об этом до конца дней. Нет, выбери Конни Джэко, она вряд ли была бы счастливее. Наверное, и он возненавидел бы ее, оказавшись в постели.
Когда Гарри спустился вниз с двумя чемоданами в руках, Конни читала вечернюю газету. Взглянув на него, она подумала, что отдых на Багамах предстоит весьма насыщенный. Он был одновременно и доволен тем, что она не устроила сцену по поводу его отъезда, и в то же время уязвлен этим.
Конни посмотрела на мужа поверх очков и улыбнулась.
— Что мне сказать, если меня спросят, когда ты вернешься?
— Сказать? Кому сказать, и кто тебя об этом спросит?
— Ну, хотя бы дети. Впрочем, им ты и сам можешь все объяснить. Но могут интересоваться друзья, кто-нибудь из банка или с твоей работы.
— На моей работе уже предупреждены.
— Хорошо, тогда я буду переадресовывать всех к мисс Кейси, да?
— Шивон тоже едет на Багамы, и ты это прекрасно понимаешь.
— К кому же тогда? — с невинным видом спросила Конни.
— Я бы никуда не поехал, если бы ты вела себя разумно, Конни. Если бы ты не корчила из себя налогового инспектора, который пытается прищучить меня то тут, то там.
— Но ты ведь едешь в командировку, разве не так? — спросила она.
Ничего не ответив, Гарри вышел из дома, грохнув дверью. Конни попыталась снова приняться за чтение газеты. Как много подобных сцен у них уже было: он уходил, а она оставалась и плакала. Нет, это не жизнь!
Конни прочитала интервью с каким-то преподавателем, который организовал вечерние курсы итальянского языка в школе Маунтенвью, располагавшейся в одном из рабочих районов города. Именно там обитал Джэко. Мистер Эйдан Данн считал, что людям, живущим в окрестностях школы, будет интересно побольше узнать о жизни и культуре Италии, познакомиться с языком этой удивительной страны. Курсы предлагали весьма разнообразную и насыщенную программу обучения.
Конни еще раз перечитала статью. Вполне возможно, что Джэко тоже согласится записаться на эти курсы. А если и нет, все равно у нее появится предлог для того, чтобы дважды в неделю оказываться неподалеку от него. В статье был указан телефон вечерних курсов, и Конни решила позвонить, не откладывая, чтобы потом не передумать.
Разумеется, Джэко отказался идти на курсы. Ничего удивительного — глупо было мечтать, что он согласится. Но самой Конни учиться понравилось. Эта замечательная женщина, Синьора, которая была не намного старше ее самой, обладала настоящим педагогическим даром. Она никогда не повышала голос, и, тем не менее, все ученики слушали ее, затаив дыхание. Она никогда никого не критиковала, и все же каждый старался, как мог, прилежно выполнять все, что им было задано.
— Constanza…Боюсь, вы недостаточно хорошо выучили часы. Вы только и можете что говорить sono le due, sono le tre…[62] Это, конечно, хорошо, но нужно еще знать, как будет «половина» или «без четверти».
— Извините, Синьора, — зардевшись, отвечала миссис Кейн. — Я была занята и не успела выучить все, что положено.
— Ничего страшного, на следующей неделе вы будете знать все это назубок!
Заткнув уши пальцами, Конни сидела и твердила: «Sono le sei е venti».[63] Как случилось, что она оказалась в этой обшарпанной школе, за тридевять земель от ее дома? Как вышло, что она сидит в классе с тридцатью незнакомыми людьми, которые распевают во все горло, обсуждают великие полотна, скульптуры и здания, дегустируют итальянскую пищу и слушают итальянские оперы? И, что главное, получают от этого огромное удовольствие!
Когда с островов вернулся Гарри — загоревший и уже не такой язвительный, — Конни попыталась рассказать ему про вечерние курсы, но он не проявил ни малейшего интереса.
— Ты повадилась ездить в эти трущобы только потому, что с жиру бесишься, — единственное, что сказал он в ответ на ее рассказ.
Вере новое хобби подруги тоже пришлось не по душе.
— Это же ужасное место! Ты испытываешь судьбу, приезжая туда на своей роскошной машине. Хотя бы золотые часы снимай, когда туда отправляешься.
— Ты говоришь так, будто речь идет о каком-то гетто. Зачем унижать людей, которые там живут?
— Я вообще не понимаю, что ты там забыла. Неужели поблизости от тебя нет более приличного места, где можно учить итальянский язык, если уж тебе так приспичило?
— А мне нравится именно там! Каждый раз, отправляясь на занятия, я надеюсь, что встречу там Джэко, — лукаво улыбнулась Конни.
— Боже Всемогущий! Неужели в твоей жизни было мало проблем, что ты опять ищешь приключения на свою голову! — воскликнула Вера, воздев глаза к небесам. У нее было хлопот по горло. Она по-прежнему работала в конторе Кевина, да еще и растила внука. Дирдра произвела на свет красивого здоровяка, но тут же заявила, что не признает рабства, каковым является для женщины брак и семейная жизнь.
Конни нравились люди, вместе с которыми она училась: серьезный Билл Берк, Гульельмо, и его потрясающе красивая Элизабетта. Он работал в том самом банке, который выплачивал компенсацию бывшим клиентам Гарри и его партнеров, но был еще слишком молод, чтобы знать об этом. А если бы даже и знал, разве он догадается, что Констанца — и есть та самая женщина, которая организовала все это!
А еще на курсы приходили две молодые женщины — Катерина и Франческа, причем невозможно было определить, то ли это сестры, то ли мать с дочерью. Однако общение с ними доставляло Конни огромное удовольствие.
Они разыгрывали сценку в ресторане. Конни изображала официантку, а в роли посетителя выступал Лоренцо — большой и застенчивый мужчина с огромными, как лопаты, ладонями. «Una tavola vicina alia finestra»[64] — попросил Лоренцо, а Конни передвинула коробку к висевшему на стене большому листу ватмана, на котором было нарисовано окно, и встала рядом, дожидаясь «заказа». Лоренцо тем временем уселся на коробку и стал изучать «меню», размышляя, что заказать. Он по собственному почину выучил несколько десятков блюд — даже таких экзотических, как угорь, морской еж и гусиная печенка. После того как он продемонстрировал свои широкие познания, Синьора сделала ему внушение. Следует учить только то, что задано преподавателем, сказала она.
— Вы не понимаете, Синьора, в Италии я буду общаться не с разносчиками пиццы, а с настоящими гурманами, — обиженно возразил мужчина.
Еще в их группе был Луиджи — человек с угрюмым выражением лица, который безбожно коверкал итальянские слова. В тех кругах, в которых ежедневно вращалась Конни, такого трудно было встретить, и все же время от времени он становился ее партнером по сценкам, которые они разыгрывали чуть ли не на каждом занятии. Так, например, он изображал доктора, а Конни — медсестру или пациентку. «Respiri profondamente per favore»,[65] — рычал Луиджи, прикладывая к ее груди воображаемый стетоскоп. «Non mi sento bепе»,[66] — жаловалась Конни.
