Рудников даже подташнивание легкое при этой мысли ощутил. Ладно, впрочем. Что за капризы? Ели же все. Не отравились. Подумаешь! Ну, кошка, ну и что? Делов-то! Да, может, и не кошка еще вовсе. А крольчатина под сладким соусом. Или нутрия. Плевать, короче! Хоть кошка, хоть мышка. Плевать! Лишь бы толк был. От этого поедания кошек и ползанья на коленях под латинские песнопения… Да бога ради! Постоим-поползаем… мы люди не гордые. Ко всему привышные. Тертые-ученые! Во болотах мытые, в омутах мочёные.
Последний сектант тем временем встал с колен и вернулся на место. Жрец воздел руки вверх и произнес по-латыни еще несколько фраз.
Да полно!.. Точно ли это латынь? — мелькнуло вдруг в голове у Рудникова. — Похоже, это и не латынь вовсе. А какой-то совсем странный и непонятный язык.
Ему вдруг стало почему-то не по себе. Комическая сторона происходящего, которая до этого бросалась ему в глаза и помогала сохранять в этой ситуации некую отстраненность, спокойствие и хладнокровие (все эти обряды!.. переодевания… взрослые же люди!), отступила куда-то на второй план и перестала вообще иметь значение. Ему вдруг стало просто жутко. Ему неожиданно почудилось, что всё это вовсе никакой не спектакль для пресыщенных, скучающих современных ему дядей и тётей, играющих в сектантов, а что-то реальное и зловещее. И все эти неподвижно стоящие люди в черных рясах со стеклянными глазами стали вызывать у него страх.
Казалось он перенесся каким-то недобрым волшебством в мрачное средневековье. Он просто не мог себе представить никого, из здесь присутствующих, в обычной, нормальной жизни, в нормальной обстановке, в обычных платьях и костюмах… Смеющимися, болтающими, играющими с детьми, смотрящими, к примеру, телевизор. Казалось, это действительно самые настоящие, подлинные фанатики-изуверы. Инквизиторы. Ряса шла им, выглядела на них совершенно естественно.
Рудникову, вдруг страстно захотелось бежать, немедленно уйти отсюда! Зло в этом зале, казалось, витало, было разлито в воздухе!
Черная пси-энергия! — судорожно подумал Рудников. — Энергия боли и страданий! Вот я, наверное, ею сейчас и заряжаюсь. Я же за этим сюда и пришел.
Жрец опять воздел вверх руки и начал нараспев что-то читать. Сектанты стали слегка раскачиваться из стороны в сторону и хором монотонно повторять вслед за ним концы фраз. Рудников стал повторять вместе со всеми.
«Норус экстум!»… «Трактум версис!»…
Им начало овладевать какое-то необъяснимое, непонятное, странное чувство. Как будто он сливается со всеми, становится частью какого-то огромного единого целого. Растворяется, растворяется, растворяется в нем…
Сектанты раскачивались всё сильней. Жрец вдруг выкрикнул какую-то фразу особенно громко и сразу же откуда-то полилась музыка. Странная… сильная, мощная и в то же время щемящая, берущая за душу, тоскливо-заунывная… Орган, что ли?.. Рудников такую музыку никогда раньше не слышал. Ничего, даже отдаленно похожего. С первым же аккордом сектанты все, как по команде, взялись за руки и одновременно сделали все шаг влево и сразу же вслед за тем два шага вправо. Пауза. Потом опять шаг влево и два шага вправо.
Рудников двигался вместе со всеми.
Кольцо людей начало медленно вращаться против часовой стрелки. Шаг влево, два шага вправо! Шаг влево, два шага вправо! Сначала медленно, потом все быстрей и быстрей. Влево, вправо-вправо! Влево, вправо-вправо!! Влево, вправо-вправо!!! Быстрей! быстрей!! быстрей!!! Соответственно, всё быстрее и быстрее играла и музыка. И всё громче и громче. Люди двигались вместе с ней, в такт ей. Она задавала ритм. Еще быстрее! Еще быстрее!!! Влево, вправо-вправо! Влево, вправо-вправо!! Еще! Еще!! Еще!!!
От движения веревки у многих развязались, рясы распахнулись. Рудников видел повсюду мелькающие под рясами обнаженные женские и мужские тела, груди, бедра, черные треугольники внизу живота у женщин, мужские пенисы, у многих уже возбужденные. Рудников и сам почувствовал, что у него начинается эрекция.
Влево, вправо-вправо! Влево, вправо-вправо!! Еще! Еще!!
Неожиданно из центра зала, перекрывая музыку, раздался совершенно дикий, истошный кошачий визг. Рудников вскинул глаза на этот невероятный звук и увидел, что принесенная в мешке кошка, со связанными лапами извивается сейчас под маятником, который при каждом движении, своим остро отточенным полумесяцем внизу, чуть-чуть, слегка, совсем немного рассекает ее, доставляя животному по всей видимости, чудовищную боль и заставляя его визжать.
Взмах, визг! Взмах, визг! Влево, вправо-вправо! Влево, вправо-вправо!! Быстрей! — быстрей!! — быстрей!!! — быстрей!!!!
Внезапно одна из женщин разорвала круг, упала внутрь его и забилась, задергалась на полу в то ли истерике, то ли конвульсиях, и в то же самое мгновенье круг распался, свет почти погас, и началось что-то невообразимое, какая-то чудовищная оргия. Все совокуплялись со всеми. По двое, по трое, по четверо. Мужчины с женщинами, женщины с женщинами, мужчины с мужчинами. Всеми овладело словно какое-то безумие. Это был даже не секс в обычном понимании этого слова. Нечто другое. Обязательная часть всего здесь происходящего. Заключительная часть обряда.
Рудников чувствовал, что это действительно надо, необходимо, что это действительно есть нечто, очень, очень важное. Что выплескиваемая сейчас мужчинами и женщинами огромная сексуальная энергия, посредством заклинаний каким-то образом взаимодействует с пульсирующей в воздухе черной пси-энергией боли и страданий, растворяет в себе ее. Нейтрализует, делает ее безвредной для присутствующих здесь людей. Для сектантов.
Красноватый мерцающий полумрак, какая-то нечеловеческая органная музыка, доносящиеся отовсюду сладострастные крики и стоны, отчаянные дикие непрекращающиеся вопли кошки и посередине непонятно чем освещенная фигура жреца в красном, с воздетыми вверх руками и запрокинутой назад головой, выкрикивающего в трансе какие-то не то молитвы, не то заклинания…
* * *
Когда Рудников снова пришел в себя, он обнаружил, что опять стоит вместе со всеми в общем живом кольце, рясы на всех запахнуты и перевязаны веревками, свет горит и, самое главное, в зале царит полная тишина. Ни музыки, ни криков истязуемой кошки. Он посмотрел на маятник. Лежащие под ним несчастное животное было рассечено пополам. Бедная кошка была мертва.
Стоящий в центре зала жрец громко произнес какую-то заключительную фразу, повернулся и, в сопровождении двух своих подручных быстро зашагал к дальнему выходу. Как только дверь за ним захлопнулась, кольцо распалось, и сектанты вразнобой двинулись к ближайшей двери. Той самой, откуда пришел в зал и сам Рудников.
Рудников двинулся вместе со всеми. Он чувствовал себя совершенно опустошенным. Как выжатый лимон. Остальные, вероятно, чувствовали примерно то же самое. Все шли, опустив глаза и уставясь себе под ноги. Никто ни с кем не разговаривал.
Рясу и тапочки Рудников оставил в раздевалке, маску взял с собой. Он просто посмотрел, как делают другие, и поступил точно так же.
Уже сидя в вагоне метро, он несколько пришел в себя и стал вспоминать подробности действа, в котором он только что участвовал.
Ряса… он в кольце стоит вместе со всеми… причастие это… — так что там за мясо-то все же было?.. ладно, не важно!.. черт с ним! — музыка… всё ускоряющееся движение по кругу… оргия… Оргию он помнил плохо, и это его серьезно беспокоило. Черт! Наверное, наркотики какие-то в этом питье были, которым меня опоили. Ничего не помню! Как это такое может быть?! Только какие-то отдельные эпизоды. Совершенно дикие. Кого-то порю в чудовищном темпе, как последний раз в жизни. А кого?.. Что?.. Куда?.. Женщину хоть?.. Да нет! Женщину, женщину!.. Вроде… Блядь, пожалуй, лучше не вспоминать! А то вспомнишь тут… Всю жизнь потом плеваться будешь!
Меня самого-то там, часом… не отодрали?.. Ненароком?.. Не отымели… между делом?.. Я там… ни у кого?.. Да нет, нет! А что «нет, нет»? Если и «нет, нет», то просто потому, что повезло. Я вообще ж ничего не соображал. Мною просто какое-то общее безумие овладело. Как и всеми вокруг. И кого хоть я там трахал-то? Даже если и бабу? Может, старуху какую-нибудь столетнюю? Там были такие, как я успел заметить. С колен встать не могли, когда причащались. Служки их под руки поднимали. Как они, интересно кружились-то вместе со всеми?.. Еб твою мать! Да плевать мне на них, как они там кружились! «Кружились»!.. Вот как они?.. И, самое главное, с кем?!..
Вообще это ужасно! Это просто свальный грех какой-то. В чистом виде. Содом, блядь, и Гоморра. Слава богу, что хоть кошку эту несчастную трахнуть не заставили! Сначала живую, а потом еще и мертвую. (Только съесть, — мрачно подумал он. — В виде шариков-котлеток.) А чего? Мне было все равно, кому совать. И кому давать.
Совершенно всё это мне не нравится. Если сейчас случайно не трахнули, то в следующий раз трахнут непременно. Наверняка! Под горячую руку кому-нибудь подвернусь — и всё! («Руку», блядь!) Пиши пропало. Прощай, девственность! Больше мама, я не целка. Короче, в пизду такие оргии! Мне моя честь девичья дорога. Да и вообще не понравилось мне всё это! Вспоминать противно. Как обычно.
