Это и к лучшему, подумала мудрая Аврора. И дело даже не в деньгах, которые ему будут платить, а в том, что у него меньше времени останется на самоедство по поводу неудавшихся, как он считает, сыновей. И ей каждый божий день не придется доказывать, что с мальчиками, в общем-то, все обстоит благополучно. Что нельзя им навязывать образ жизни, который сами-то они считают правильным и разумным, что все изменилось, и мальчики, слава богу, давно выросли и вполне вписались в новые условия. Что Олег много работает и разбогател, что Оксана и Вадим весьма успешны в Израиле и растят исключительно талантливого сына, что Франик. С Фраником, конечно, беда, но. Но она чувствует материнским сердцем, что он жив и здоров. И насколько она его знает, он не позволит себе не процветать. В том смысле, разумеется, в котором он сам понимает благополучие и процветание.
Что ж, если бы Франик принимал за главное условие процветания сытую, размеренную, богатую жизнь, то можно было бы сказать, что он и процветал, и благоденствовал. Развлечений, милых его сердцу, было, правда, маловато, но зато и обязанностей не так уж много. Выполнение обязанностей, однако, а именно — супружеских, и стало главным условием его тепличного процветания. Франик, как говорится, удачно женился.
Его нынешняя супруга, богатая вдова с немалым сексуальным аппетитом, подобрала Франика в старомодном западноберлинском отеле, где он осваивал старинную профессию гостиничного «боя». Это была вторая, более высокая ступень его карьеры в Германии, начавшейся на автозаправке с мытья машин. Начавшейся после того, как вышли те немногие, добытые воровским путем деньги, заначенные на черный день, которые ему удалось вывезти из России и которые, как и поддельный литовский паспорт, лихо подчищенный и подрисованный рыночным виртуозом, хранились в камере хранения в Пулковском аэропорту.
Сначала, как только Франик правдами и неправдами добрался до Берлина, он кинулся разыскивать Сабину, а замужем она там или нет, это казалось ему не слишком существенным. Главное — найти, а потом уж как получится. Что получится, он и сам толком не знал, всерьез не задавался этим вопросом. Лучше всего было бы, конечно же, чтобы она уже успела развестись. Неплохо также и увести ее от мужа, если таковой до сих пор еще имеется, или, скажем, от любовника. Франик не сомневался, что любовник у столь романтической и чувственной натуры, каковой представлялась ему старинная его подружка, непременно должен быть.
В случае же, если Сабина вдруг — по неведомой и немыслимой причине — не захочет покидать мужа или предполагаемого любовника, Франик не сомневался, что она все равно не оставит его на произвол судьбы и поможет где-нибудь пристроиться, а уж он прикинется ненадолго бедным ягненочком, растерянным и потерявшим ориентиры вдали от родины. А там, глядишь, она и вспомнит первую свою влюбленность и падет к нему на грудь, рыдая от раскаяния. Но вся беда в том, что Сабина не нашлась.
Франик не знал фамилии ее мужа, которую она должна была принять, но он надеялся, что родители Сабины, герр и фрау Вольф, подскажут ему местонахождение своей дочери. Но и здесь вышел облом: супружеская пара Вольфов более не проживала по известному Франику адресу, а настаивать на том, чтобы ему выдали информацию о нынешнем адресе родителей Сабины Франик, будучи фактически нелегальным эмигрантом, опасался. К тому же он помнил о полной мрачных секретов службе теперь уже, наверное, бывшего полковника армии ГДР и понимал, что лицо, заинтересовавшееся полковником, может привлечь к себе нежелательное внимание и вызвать подозрение.
Поэтому Франику пришлось свернуть свои розыски и сосредоточиться на том, чтобы натурализоваться в Германии. И начал он с занятия не слишком солидного — с мытья стекол автомобилей при заправочной станции. А через полгода и буквально через неделю после того, как он, покинув ненавистную автозаправку, обосновался в холле гостиницы, наряженный в зеленую с серебряными галунами униформу, и стал похож на элегантного кузнечика, его купила себе в супруги Матильда Гофман.
Фрау Матильде чуть перевалило за пятьдесят, и она выглядела столь внушительно, что ни одна морщинка не осмелилась перебежать, оставив след, ее чело. Фрау Матильда высоко держала голову, чтобы никто не заметил, как прожитые годы, неуклонно сползавшие от макушки вниз, словно льды с полюса, ложатся складками вокруг шеи. Фрау Матильда обладала мощным, словно нос атомного ледокола, бюстом и плотным крупом лошади першеронской породы. Фрау Матильда носила «грацию», заказанную по каталогу «Отто», и поскрипывала ею, когда доводилось сердиться. Впрочем, как позднее выяснилось, гневливой она не была, но была всегда голодна, излишне сентиментальна и навязчива в проявлении интимных желаний.
Франик уже заканчивал работу в тот знаменательный день, когда в холле гостиницы появилась фрау Гофман. Она стала его последней клиенткой. Франик, отягченный чемоданом дородной фрау, сопроводил ее в номер и слегка поклонился в надежде на чаевые. Но фрау медлила и, молча улыбаясь, откровенно рассматривала Франика, поглаживая взглядом гульфик, который по причине столь настойчивого внимания начал слегка топорщиться.
— Сколько тебе лет, малыш? — осведомилась она плюшевым голосом.
— Довольно много, мадам, — ответил Франик, — я уже совершеннолетний.
— Придется с этим смириться, — изрекла фрау Гофман и растянула губы в повлажневшей улыбке. Она вытащила из портмоне несколько кредиток, сумма которых даже при беглом взгляде превышала размер месячного жалованья Франика, и сама вложила их в его нагрудный карман.
— Не люблю ужинать в одиночестве, — сообщила она. — Не составишь ли компанию, дружок?
— Я всецело в вашем распоряжении, мадам, — поклонился Франик с небрежным изяществом и, ловя свой шанс, с возбуждающей дерзостью вельможи восемнадцатого века окинул фрау взглядом, надолго задержавшись в области декольте и всем своим видом изобразив восхищение, чем, оказывается, необыкновенно поднял свою цену в ее глазах.
— Мое имя Матильда, — назвалась фрау Гофман. — А твое, малыш?
— Меня зовут Франц, мадам. Прошу прощения, Матильда.
— Франц. Очень мило. Я закажу ужин в номер. Велю принести его минут через сорок. Ты не возражаешь?
— Всецело в вашем распоряжении, — повторил Франик и дрогнул под напором фрау Гофман, которая вдруг с утробным стоном обхватила его голову и прижала к своему декольте.
— А впрочем… ужин… подождет. — глубоко, будто запыхавшись, задышала фрау Гофман, и Франику ничего не оставалось делать, как включиться в любовную игру, которая с ходу вскипела гейзером, но, к счастью для Франика, опасавшегося опозориться после длительного воздержания, не стала продолжительной.
— Ну как, малыш? — томно осведомилась фрау Матильда, отдышавшись после быстро наступившего бурного финала. — Тебе понравилось?
— Охренительно, — хрипло по-русски пробормотал Франик себе под нос, выбираясь из щедрых недр фрау Гофман, и заерзал на животе, обтираясь о простыню, так как нашел ее любовные истечения слишком едкими для своей нежной, давно не упражнявшейся плоти.
— Что? — недоуменно переспросила фрау.
— Ты была великолепна, Матильда, — похвалил Франик. — Ничего подобного я не испытывал еще ни с одной женщиной.
— Ах ты, мой крошка! — замурлыкала фрау Гофман. — А не врунишка ли ты? Неужели у тебя уже были женщины? Мне кажется, что только в мечтах. Я делаю этот вывод, потому что ты так скор… на расправу.
— Если честно, Матильда, ты — первая, — нагло соврал Франик, понимая, что от него ждут именно этих слов. — И я всегда мечтал о крупных женщинах. Извини, если не доставил тебе ожидаемого удовольствия. Но ты так хороша, что сдержаться было совершенно невозможно. Я исправлюсь, вот увидишь.
— Называй меня Тильди, малыш, — растаяла фрау Гофман и прижала к себе полузадохшегося Франика. — Я буду твоей мамочкой. Я многому тебя научу. Покажи-ка мне свою штучку. Что за прелесть! Разреши мне поцеловать. О-о, да ты уже снова готов, мой котик! Иди же скорее ко мне.
Ночь прошла в любовных утехах и слащавом мурлыканье, состоявшем из готовых кинематографических фраз. Франику изощренная и почти извращенная любовная акробатика, которой требовала от него тяжеловесная фрау Матильда, была внове, но его спасала спортивная подготовка, иначе он ни за что не выдержал бы разнообразных стоек и мостиков, кувырков и мельниц, отжиманий и рывков, темпов и ритмов, навязываемых неуемной сластолюбицей.
А фрау Матильда пребывала в эйфории, полагая, что отыскала само совершенство, подлинный бриллиант, короля секса, и недвусмысленно дала понять это Франику:
— Ты — совсем другое дело, котик, по сравнению с другими мужчинами. Они, как правило, эгоистичны и слишком слабы. Например, Александр, мой покойный муж, умер от инфаркта в самый неподходящий момент, когда я скакала на нем всадницей и уже почти достигла желаемого. Впрочем, грех о нем плохо отзываться, он меня превосходно обеспечил, оставив в наследство пару многоквартирных домов.
