Служкин провозился с двоечниками чуть ли не до темноты. Двоечники, похоже, и сами покаялись, что решили сдавать географию. Служкин был неумолим. Раздергав на листочки Люськин конспект, двоечники расписали все двадцать парт, и только после этого Служкин их распустил. Они разошлись изможденные, молчаливые, понурые.
За день до экзамена Роза Борисовна явилась инспектировать кабинет географии. К тому времени Служкин успел вылизать его окончательно. Он вымыл окна, починил расшатанные стулья, приволок из кабинета пения два новых стола, чтобы экзаменационная комиссия не уселась за парты с секретом. Для придания окончательного блеска Служкин также извлек свои немногочисленные наглядные пособия. Карту Мадагаскара он скромно повесил на дальнюю стену, портрет Лаперуза водрузил над доской, а кусок полевого шпата долго примерял то на один край стола, то на другой, а потом сунул в мусорное ведро. Угроза, брезгливо оглядываясь, прошлась по кабинету.
— Вы сами парты мыли, Виктор Сергеевич? — спросила она.
— Нет. Заставил наиболее плодовитых живописцев.
— А почему у вас так мало карт?
— Столько было, когда я пришел сюда.
— А где же остальные?
— А разве они есть? — удивился Служкин.
— Конечно есть, — с достоинством заявила Роза Борисовна. — В прошлом году этот кабинет был кабинетом НВП, а географию вели в нынешнем кабинете химии. Я уверена, что до сих пор карты и лежат там в шкафу в препараторской. Неужели весь год вы вели уроки так?
— Вел, — согласился Служкин. — Я еще в сентябре говорил вам, что мне нужны карты, но вы мне ничего не ответили.
— Не могу же я заниматься каждой мелочью! — разозлилась Угроза. — Я просто изумляюсь вашей беспомощности, Виктор Сергеевич!
Служкин не стал ничего отвечать.
— Немедленно принесите карты и повесьте на стены, — приказала Угроза. — И завтра, пожалуйста, приходите на экзамен без опоздания. Посмотрим, чему вы научили своих учеников.
В день экзамена Служкин, сам не зная зачем, пришел даже на час раньше необходимого. Бесцельно побродив по кабинету, он уселся за стол. Рука привычно потянулась за сигаретами, но курить сейчас — даже в окно — было чрезвычайно рискованно.
Дверь кабинета неожиданно открыли, и сквозняк встрепал волосы Служкина. На пороге кабинета стояла Маша.
На Маше было строгое белое платье и строгий черный пиджачок, в волосах — огромный белый бант. Этот костюм, колечко и сережки, тонкая цепочка на шее подкрашенные губы и подведенные глаза делали Машу совсем взрослой.
— Маша!.. — растерянно ахнул Служкин. — Ну ты и красавица сегодня!..
— А я вот шла на экзамен по физике и решила к вам заглянуть... — виновато сказала Маша, прикрывая дверь.
Они помолчали, глядя друг на друга.
— Мы с вами после похода даже не разговаривали... Я так соскучилась... — жалобно добавила Маша. — К вам сейчас не подступиться, вы такой популярный стали... Пацаны все время вокруг вас вертятся, девчонки все перевлюблялись...
— Ну что мне ваши девчонки? — улыбнулся Служкин.
— Вы меня еще не забыли, Виктор Сергеевич?
— Конечно нет, Маша. — Служкин со стула пересел на край своего стола и протянул руки: — Иди ко мне...
Маша неуверенно подошла поближе. Служкин, улыбнувшись, подтянул ее вплотную и осторожно поцеловал.
— Вы меня любите, Виктор Сергеевич? — тихо спросила Маша.
— Очень люблю.
— А я вас больше всех на свете...
Голос Маши чуть дрогнул, и Маша обвила руками шею Служкина, словно бы силой объятия покрывала слабость своего голоса. Служкин тоже под пиджачком обнял Машу за талию, поцеловал Машу в розовое ушко под светлой изогнутой прядью волос и взял губами ее сережку, как вишенку с ветки.
— Виктор Сергеевич... А что мы дальше будем делать?
Какая-то недетская, неюношеская тоска прозвучала в Машином вопросе, и Служкин выпустил сережку из губ.
— Не знаю, Маша... — тяжело ответил он. — Кругом тупик...
— И нет выхода?
Служкин молчал и потерся кончиком носа о Машину скулу.
— Ты еще такая маленькая, а я уже такой большой... — прошептал он. — И за моей спиной целый воз всякой поклажи, которую мне едва под силу волочить...
— Но ведь не может все вот так кончиться!.. — с болью произнесла Маша, глядя ему в глаза.
— Кто знает... — не отводя взгляда, негромко ответил Служкин.
И тут сквозняк снова встрепал его волосы, всплеснул крыльями Машиного банта.
— Эт-то что такое?.. — раздался обескураженный возглас.
В проеме двери стояла Роза Борисовна.
Маша дернулась, но Служкин не выпустил ее.
— Закройте, пожалуйста, дверь, — еле сдерживая бешенство, сказал Служкин Угрозе. Но Угроза шагнула в кабинет и закрыла дверь совсем не с той стороны, с которой хотелось Служкину. Маша убрала руки со служкинских плеч и, полуобернувшись, исподлобья посмотрела на Угрозу.
— Маша, вон из кабинета! — голосом мертвеца приказала Угроза.
— Не твое дело! — негромко, но с ненавистью ответила Маша.
— Вон, шлюха, я сказала! — тихо, одними интонациями, рявкнула Угроза.
— Роза Борисовна... — утробно зарычал Служкин, но Маша быстро закрыла ему рот ладошкой, потом вдруг сильно дернулась, освобождаясь из его рук, и мимо Угрозы выбежала из кабинета.
Служкин молчал, сидя на столе. Он тяжело дышал, опустив голову, стискивал кулаки и челюсти. Угроза, повернувшись к нему спиной, необыкновенно долго запирала замок на двери.
— Не трудитесь запирать, Роза Борисовна, — охрипнув, сказал Служкин. — Лучше выйдите из кабинета... И больше никогда не входите без стука и не называйте при мне девушек шлюхами...
Угроза медленно развернулась на Служкина, как артиллерийское орудие.
— Я и без вас разберусь, как мне называть свою дочь, — отчеканила она.
— Дочь?!. — обомлев, беззвучно переспросил Служкин и впервые взглянул Угрозе в лицо.
Роза Борисовна стояла у доски, закрыв лицо ладонями. Из-под ладоней по щекам протянулись вниз черные стрелки потекшей туши.
Служкин не мог даже рта закрыть, потрясенный видом и словами Розы Борисовны.
— Не смотрите на меня, Виктор Сергеевич... — вдруг каким-то человеческим, женским голосом попросила она. — Я вас очень прошу, Виктор Сергеевич, немедленно уйдите отсюда и подайте директору заявление... Экзамен проведем без вас.
Через четверть часа Служкин положил на директорский стол заявление с просьбой о расчете сегодняшним днем. Директор, не глядя на Служкина, хмыкнул, пожал плечами и наискосок подписал: «Не возражаю». Отныне и присно Служкин больше не был географом.
А вечером к нему домой приперлись все двоечники во главе с Градусовым и подарили бутылку дорогущего вина. Все они сдали экзамены на уверенные тройки. Только Градусову достался билет из тех, что не влезли на парты, и он получил «отлично».
Служкин сидел на кухне, пил чай, курил и читал газету, выкраденную из соседского почтового ящика. Надя у плиты резала картошку для ужина. Тата в комнате играла в больницу. Пуджик сидел в открытой форточке и смотрел на птичек.
— Ну что ты все читаешь, читаешь, — раздраженно сказала Надя. — Дома как бирюк, слова от тебя не дождешься. Поговорил бы со мной.
— Надо дочитать побыстрее, — не отрываясь от газеты, оправдывался Служкин. — Сунуть обратно в ящик, чтобы не заметили...
— Брать не надо чужое.
— Так на свое денег нет...
— Так заработай! Кстати, ты так и не объяснил, почему уволился.
— А чего тут объяснять? — Служкин пожал плечами. — Разодрался с начальством, да и все. Начальство решило, что в лице меня оно взрастило глисту длиною в версту.
— Наверное, так оно и есть.
— Ну как вот с тобой разговаривать, Надя, если на каждое мое положение от тебя унижение? — вздохнул Служкин.
— Чего заслужил, — буркнула Надя. — И где ты теперь работать собираешься? Я тебя кормить не намерена, учти.
— А-а, не знаю. Будет день, будет хлеб. Будкин звал куда-то в свою фирму. То ли колеса шиповать, то ли колбасу воровать...
Надя поставила сковородку на газ, прикрыла крышкой и уселась за стол напротив Служкина.
— Я не хочу, чтобы ты работал у Будкина, — твердо сказала она.
— Это еще почему? — удивился Служкин, отодвигая газету.
— Не хочу ни в чем от него зависеть. — Надя закурила. — И не желаю, чтобы у него был лишний повод приходить в мой дом.
— Уже что-то новенькое, — серьезно заметил Служкин, окончательно откладывая газету. — Вообще-то Будкин не нуждается в поводах, чтобы приходить в гости... Он сам себе повод. Но ведь вроде бы до сих пор, извини, ты была рада его лицезреть...
— Не суйся в это! — грубо оборвала Служкина Надя.
— Тогда, пожалуй, я все же дочитаю газету, — помолчав, сказал Служкин. — Э-э... где же эта статья про каторжный труд манекенщиц?..
