Сырой, серо-черный снимок. Труп коммуниста. Из взрезанного живота, обливаясь кровью, текут книжечки. Партбилеты. Коммуниста замучили венгры. Они вспороли ему живот, выпустили кишки и натолкали партбилетов. Только что съеденный завтрак комом подкатил к горлу. Он вылетел под дождь, завернул за угол и согнулся под водостоком. Вытошнив, он утерся газетой и, оглянувшись по сторонам, затолкал ее поглубже в жестяную трубу.
«Красная Звезда» приходила позже — к обеду.
— У меня такое впечатление, что у нас крадут газеты из ящика. — Мама уютно села к столу с только что вынутой «Красной Звездой». — Ну, как он там, в Будапеште?…
Развернув газету, она ахнула и схватилась под левую грудь.
— Что с тобой? — вскочил он.
— Ничего… — махнула рукой. — Ешь давай.
— Больше не хочу.
— Это что еще за новости? А ну — через не хочу! И хлеб чтоб доел: вся сила в остатке!
Газету она от Александра спрятала, и он понял, что «Красная Звезда» напечатала тот же снимок.
Вечером они пошли в кино — на «Серенаду солнечной долины». Но этот фильм, как американский, отменили, а зрителям показали новый мосфильмовский — «Без вести пропавший». Про партизанскую войну в тылу врага. Когда они вернулись, мама вдруг зарыдала перед дверью.
— Ключ забыла, — выговорила она. Замок у них был английский, то есть самозакрывающийся. Мама стояла, уперевшись лбом в дверь, и горько плакала. Потом она вытерла слезы. — Придется ломать. Главное, обратиться даже не к кому…
Все офицеры из подъезда были в Венгрии.
— Самим придется.
— А чем?
— Топором, чем же…
В подвале жила самовольно вселившаяся нищенка-алкоголичка с тремя детьми. У нее нашелся топор. Мама стала взламывать дверь их квартиры, а когда взломала, оглянулась на запертые двери соседей:
— Вот ведь люди… Никто и не высунулся! Убивать будут, никто на помощь не придет.
На ночь они забаррикадировались изнутри, а утром мама по телефону вызвала столяра — чинить дверь. Столяра пообещали прислать до обеда, но когда Александр вернулся из школы, дверь по-прежнему стояла раскуроченная, а за ней, на табурете, мама сидела вся одетая, с вуалью на лице и ломала руки.
— Наконец-то! — вскочила она. — Ты уж тут покарауль, ладно? А мне надо бежать.
— Куда?
— «Куда, куда»! — рассердилась мама. — Да уж не на свиданье. Смотри не спускай глаз с двери. Суп еще теплый, а остыл — разогрей. Пока!
Суп он разогревать не стал. Вымыл большое и тяжелое антоновское яблоко, вытер, надкусил и пошел к шкафу. Он положил яблоко на пол, а из шкафа достал винтовку. Это был трофейный маузер, 4,65. Наиболее эффективное оружие в квартирном бою — легкое, многозарядное, скорострельное. Он осторожно положил винтовку на пол. Придвинул стул и с верхней полки шкафа достал маленькую, но увесистую коробочку патронов. Он сунул патроны в карман, подобрал винтовку, яблоко и вышел.
Вести наблюдение за входной дверью лучше всего было из его комнаты — детской.
Дверь детской была двустворчатой и остекленной — на три четверти. Правую створку он накрепко заблокировал, вогнав штырь задвижки в пол, а левую — приоткрыл. Бросил к порогу одеяло, подушку — улегся. Еще откусил от яблока, уже подернувшегося бежевым налетом окисла — так много в нем железа, — и взялся за винтовку. Вынул из нее вороненый, хорошо смазанный магазин, один за другим вдавил в него пять патронов. Потом взял шестой, отомкнул затвор и вставил патрон в ствол. Взвел затвор. После чего загнал обойму — с щелчком. И поставил винтовку на предохранитель. Укрыл ее, готовую к бою, краем одеяла и, облокотясь, стал беспечно доедать яблоко.
Дверь квартиры мог открыть кто угодно, теперь это уже не имело значения: пять в обойме, шестой в стволе…
На лестнице раздались шаги незнакомца. Он замер, а потом отложил огрызок на пол.
От стука входная дверь приоткрылась.
— Дома-то кто йо? — зычно спросили извне.
Под одеялом рука Александра перевела маузер в положение «Feuer»[178], после чего он ответил:
— Есть.
Дверь распахнулась, вошел мужик. Он прикрыл за собой дверь и повернулся. В руке у него был деревянный ящик, откуда (Александр сглотнул) торчала кверху рукоять топора.
— Кто йо-то?
— Я, — подал голос с пола Александр.
Мужик увидел его и оскалил серые металлические зубы.
— «Я»… Тебе что, гроши оставили? Батька где твой?
— На работе, — соврал Александр.
— А матка?
— А мама, — сказал он, — сейчас вернется.
— Обождем тады. — Мужик сел на табурет, выставленный мамой в коридор, сбросил прямо на пол шапку, расстегнул овчинный полушубок и, озираясь, стал сворачивать на колене самокрутку. Насыпал махорки в обрывок газеты, лизнул, склеил. Чиркнул спичкой и окутался вонючим дымом.
— Чего на земле-то лежишь? Что чужой войдет, боишься?
— Ничего я не боюсь! — сказал Александр. — Так, читаю.
И он показал мужику обложку толстой книги — «Война невидимок», Николай Шпанов.
— Читает, ишь… Батька военный небось?
— Это же ДОС. Тут у нас все военные.
— В чинах али так, лейтенант?
— Майор.
— Вот оно как. Гроши небось гребет лопатой?
Александр сжал винтовку.
— Оклад-то, говорю, большой у него? — Не дождавшись ответа, мужик ответил себе сам: — Да уж ить не малый! Тыщонки три, а то и все пять… — Он наклонился, извлек из ящика топор.
Александр перекатился за угол. Винтовка была еще накрыта, но палец уже лежал на спусковом крючке.
Сапоги мужика зажали топор, а он достал из своего ящика бутылку с мутным картофельным самогоном, вытащил зубами газетный жгут затычки, взболтнул, запрокинул бутылку и надолго присосался, подмигивая при этом вниз Александру.
— А как же? Защитнички, — заговорил он, отсосавшись. — Сперва от Гитлера нас спасли, теперь вон от Имря Надя спасают, а там, глядишь, спасут и от Слуг Народа. А? Вот я и говорю: пускай им плотят. Слугам Народа, тем урезать надо. Тут Микита прав. Но Червону Армию нашу ты не трожь! Не жнет она, не сеет и на горбу сидит у нас, но дело свое Червона Армия туго знает. Ать-два! Режь-коли!
Мужик выпил еще и поднялся.
Александр откинул край одеяла и вскинулся с колена.
— А ну стой! — крикнул он. — Ни с места!
Мужик засмеялся.
— Руки вверх!
Если эта глыба вот сейчас, немедленно не подчинится, палец выстрелит.
Мужик поднял руки — темные и огромные.
— Да я ж водички, — сказал он, — испить…
Александр принагнул ствол.
— Садись!
Не опуская рук, мужик сел.
— В лоб-то хоть не цель!.. — взмолился.
Мушка сползла ему на сердце.
— Ф-фу! Ты что, боишься, что ли?
— Разговорчики! — прикрикнул Александр. Руки у него стали дрожать.
— Покурить-то дозволишь? Оно ить даже перед казнью дозволяют.
— Кури.
Над ним горела лампочка, отсвечивая на лысине. Покручивая головой и вздыхая, мужик свернул «козью ножку». Нагнулся в сторону топора…
— Стреляю! — крикнул Александр, поджимая спуск к задержке хода, за которой выстрел.
Мужик топор не взял. Взял спичечный коробок из своего ящика. Раскурил, бросил обратно.
— А возьми я топор, убил бы? Эх, — вздохнул мужик. — Знать не можешь доли своей — верно поют. С утра вот намахался, получил гроши, захмелился малость. Ну? Мне бы к бабке своей, а я дай, думаю, забегу по вызову. Забежал вот! Ядри твою палку. Кто же тебя, голубь, напужал так?
— Разговорчики!
— Во дает! — поразился мужик. — Ладно тады. Помолчим.
Они молчали.
— Это… Глотнуть могу?
— Глотни.
Не спуская глаз с черной дырки, мужик опустил руку и поднял бутылку.
— Только бы ты это: опустил бы? Ты и не захочешь, а оно и пальни. Что тогда? Сейчас-то не поймешь, а потом… Всю ведь жизнь казниться будешь, сердешный, что деда старого по малолетству порешил. Я-то что? Свое я так и так прожил. А вот тебя мне жалко.
Дырка подмигивала ему.
— Ну ладно… — Мужик взболтал самогон. — Пил я тебя с братами, пил с друзьями хорошими. Приходилось и в одиночку. Ну а сейчас с Тобой, Костлявая, выпью!
На этот раз он выпил все до дна, запрокидывая голову все выше и взявшись для упора левой ладонью за шею. Но не удержался и упал с табурета. Поставил аккуратно бутылку у стеночки, придвинул шапку.
— Ну как ты там, дите? А я того — сморился. Посплю я. Сонного-то не застрелишь? Ну а застрелишь, Бог с тобой! Ныне отпущаеши…
Подложил под щеку локоть и закрыл глаза.
С облегчением Александр закинул на плечо винтовку и прокрался мимо спящего в уборную. Пописав, он стряхнул последнюю каплю, застегнулся и вдруг услышал истошный мамин крик:
— Человека убили! Человека убили! Да придите же хоть кто-нибудь!..
Он вышел. Взвел глаза.
