— Хуже всего было то, что никуда от этого не убежать, — рассказывал Ганс. — Вахта продолжается три недели, и уволиться до прибытия в порт невозможно. Дать ему в морду тоже нельзя, потому что вот дал, а что дальше? Куда ты от его дружков убежишь с корабля?
Мой эстонец Райн приехал сюда со своей гражданской женой. Она года на три старше него. У них очень интересные отношения. Они словно играли в непутевого сыночка и плаксивую мамочку. Она за ним ухаживала, уговаривала не пить, прятала от него коробку с пивом. Он ругался или винился, обещал завязать и сразу срывался. Она обижалась, он злился. Она обещала уйти, он ее посылал, она не торопилась уходить, он извинялся. Потом они делали секс в знак примирения (причем, по-моему, он ее трахал нехотя, почти из жалости), и она сияла в надежде, что вот-вот все наладится. Он тут же шел за новой порцией выпивки. И, по-моему, если бы у них все «наладилось», отношения между ними охладели бы моментально. Потому что им обоим была нужна эта игра — сцены, разборки, крики и слезы, целая гамма эмоций… Мы с Райном проводили много времени, потому что работали вместе. С ним было легко благодаря его бесшабашности и простоте.
Мне понравилась японка по имени Хироми. Тридцать лет. Из города Нагано. Тусуется в Австралии уже два года. Путешествует по разным местам, а как только деньги подходят к концу, нанимается на какую-нибудь работу. Кроме нее, в моей комнате жили еще три японца, щуплые, низкорослые, сантиметров по сто шестьдесят, и вечно улыбающиеся.
Однажды мы курили травку с кем-то из немцев, и я вспомнил, что в моем рюкзаке есть плитка шоколада. Отправился за ней в комнату и по пути столкнулся с Хироми.
— Ты мне очень нравишься, — сказал я, и взял ее за талию.
Она говорила, нет-нет-нет, у нее есть бойфренд, который приедет через два месяца, она не может, так нельзя, ах, что ты делаешь, убери оттуда руку, ах, какая наглость, как не стыдно, — а сама была возбуждена. Секс с ней показался мне хорошим лишь потому, что я давно не занимался сексом. Мы повторили это однажды, в следующую ночь, после чего исчезло то непонятное, что было между нами, и мы вновь стали теми же приятелями, что двумя днями ранее, только более хорошо знакомыми. Больше мы не делали секс, зато в нашем общении появилась большая, чем раньше, степень теплоты и расслабленности…
Состав обитателей хостела постепенно менялся. Одни люди уезжали, на их месте появлялись другие. Однажды приехал англичанин Бен. Этот двадцатичетырехлетний парень мне сразу понравился — жизнерадостный, улыбчивый, очень легкий в общении. К моему удовольствию он устроился работать на нашу с эстонцем ферму. Поскольку эстонец был не очень успешным в сборе огурцов, зато очень прилежным в тяжелой физической работе, босс отправил его собирать цуккини. Вместо Райна собирать огурцы со мной в паре начал Бен. Работать с ним было удобно. Общаться тоже. Если с эстонцем не получалось обсуждать тонкие материи из-за его довольно примитивного на тот момент английского (он часто не понимал простых вещей и с извиняющимся видом отвечал «может быть нет понимать»), то с Беном мы говорили о чем угодно. Иногда наши диалоги были такими, что одобрил бы даже Квентин Тарантино.
Однажды он сказал:
— Игорь, а давай сегодня вечером будем спрашивать парней в хостеле, за какие деньги они согласились бы трахнуть Элизабет?
Я сразу вспомнил, как выглядит Элизабет, хозяйка нашего хостела. Непривлекательная худосочная женщина с морщинистым лицом, никакой косметики, дребезжащий голос. Возможно, ее такой сделала работа, связанная с общением с неприятными клиентами. А может быть, она выбрала себе эту работу, потому что такая сама.
— Трахнуть Элизабет? За это надо очень много денег, — ответил я. — И много водки.
— Отлично! — Бен захохотал. — Аты бы за сколько долларов ее согласился трахнуть?
— Не знаю. Даже если бы мне предложили много денег, я, может быть, заинтересовался бы, но мой член мог бы возразить, — сказал я, смеясь. — У него же нет мозгов. Его не привлекают деньги.
— А если бы у тебя не было денег и не было жилья? Элизабет предложила бы тебе: трахни меня, и я оставлю тебя в хостеле бесплатно, что бы ты ответил?
Как всегда, неожиданно, рядом с нами появился Пол.
— Я вижу, вы тут хорошо проводите время, ребята, — сказал босс. — Я вам плачу пятнадцать баксов в час не за болтовню. Ну-ка, блядь, быстро схватили тележку и вернулись к работе!
Мы втроем, включая Пола, начали очень быстро очищать растения от зрелых огурцов. Через пару минут я сказал:
— Пол, мы с Беном обсуждали один вопрос. Можно ли трахать Элизабет за рент.
— Ту, которая хозяйка вашего хостела?
— Да.
— Ну, парни… Чтобы трахать Элизабет за рент, нужно оказаться в очень, очень трудной жизненной ситуации…
Когда изо дня в день делаешь одно и то же, время жизни пролетает незаметно. Работая на ферме, мы не учились ничему новому, лишь механически повторяли несколько видов работы. Собирать огурцы было тяжело, но комфортно. Гораздо хуже — цуккини, которые растут на земле, как капуста, — нужно постоянно наклоняться. Хуже цуккини была только клубника, для сбора которой требовалось постоянно быть в согнутом положении.
Райн работал существенно быстрее нас с Беном. Пол ставил его нам в пример и ругал нас за медлительность. Мы с англичанином недоумевали, зачем эстонец так старательно заслуживал похвалу начальника, ведь это не приносило ничего, кроме вреда, причем в первую очередь ему самому.
— Этот эстонец — настоящий факинг коммунист, — говорил я Бену. — У нас в России, когда были коммунистические времена, людям на заводах платили мало денег, зато устраивали соревнования, кто будет больше работать. Тому, кто работает больше всех, давали… — я сделал паузу, задумавшись, как будет по-английски «премия», — …бонус. Немного денег. А еще давали… — я подумал, как будет «почетная грамота», — …коммунистический сертификат. Это такая бумажка красного цвета, на которой написано, что если много работать, то наступит коммунизм, а коммунизм это очень хорошо, поэтому обладатель этого сертификата — очень крутой парень, может гордиться собой. Проблема заключалась в том, что коммунизм все никак не хотел наступать, а трудовые результаты этих крутых парней ложились в основу новых планов, и людям приходилось работать больше, а денег им платили столько же. Вот, Пол достает нас с тобой, потому что Райн работает как чокнутый коммунист.
— Босс хочет, чтобы мы соревновались между собой, как ваши коммунисты. Кто быстрее будетубивать себя работой, — сказал Бен. — А все потому, что Райн хочет, чтобы босс его хвалил. В результате посмотри, что получилось. Босс понял, что Райн очень хорош на тяжелой работе, и теперь каждое утро Райн до обеда гнет спину на поле с факинг цуккини, пока мы собираем огурцы. Эстонскому парню не дали больше денег за героический труд. Ему дали более тяжелую работу. Я думаю, надо делать свою работу хорошо, но мы не обязаны убивать себя работой!
— Честно говоря, я люблю работать, и физически тоже, но только когда ощущаю, что в итоге есть результат, который мне нравится. Это касается не только физической работы, но и офисной. По-моему, офисные служащие, у нас в России их называют офисный… — я осекся, поняв, что не знаю, как по-английски звучит слово «планктон», — …офисные растения…
— Офисные растения? — Бен засмеялся.
— Да, факинг офисные растения. Те, кто проводит время своей жизни в офисах корпораций. Так вот, мне не нравится быть офисным растением, потому что цикл этой работы никогда не завершается. Работа должна быть творчеством.
— Точно! Ты должен получать удовольствие, хорошо поработав и получив результат. Ты что-то должен создавать!
— Вот именно! А в офисной работе ты ничего не создаешь. Каждый день похож на вчерашний, и так проходят годы. Получается, что ты не делаешь что-то классное в обмен на деньги довольного клиента, а продаешь боссу время своей жизни. Рабство за зарплату. Мне это не нравится. И здесь, на ферме, мы делаем то же самое. Проводим здесь дни. Мы здесь живем. И раз уж это так, то, по крайней мере, нет смысла делать свою жизнь здесь излишне трудной. Если, например, Райн доработается до истощения, босс ведь не будет ему платить за отдых. Не можешь работать — до свидания, он наймет других работников.
— Он даже не даст эстонцу коммунистический сертификат, — Бен улыбнулся. — Ведь Пол не коммунист, а факинг капиталист…
Находясь в хостеле и много общаясь с разнообразными людьми из разных стран, я внимательно наблюдал в их проявлениях различные поведенческие паттерны, и в какой-то момент понял, что, несмотря на национальные и культурные различия, почти у всех людей одни и те же трудности. Я тут же поймал себя на том, что мысленно анализирую, из каких ограничений они происходят и какими практиками можно все эти проблемы устранить. Затем у меня в голове сам собой образовался комплекс упражнений из известных мне тренинговых программ и практик, которые люди могли бы выполнять самостоятельно, в домашних условиях, чтобы вырваться из своих ограничений. Когда идея созрела, я решил «обкатать» новый тренинг на добровольцах из числа своих друзей в «Живом журнале», когда вернусь в Россию.
